Сокровище троллей - Ольга Голотвина

Всего на миг опешил Гвоздь — но Подранку этого хватило. Свистнул меч…

Сидящие на крыше разбойники завопили дурными голосами, и даже Уанаи подалась вперед при виде Гвоздя, который, не выпуская из правой руки меч, левой пытался поддержать сползающие штаны.

— Гвоздь, уйди из боя! — звонко потребовала ксуури.

— Да я сейчас пояс узлом свяжу, — попытался возразить разбойник.

— Тебе не пояс разрезали, тебе живот распороли… Уйди из боя, я сказала!

Разбойники дружно поддержали атаманшу. Кто орал, что за Гвоздем следом кишки тянутся, кто обзывал его потрошеной рыбой, кто советовал не возиться с поясом, а скинуть штаны и пугнуть чужака голой задницей. Сам Гвоздь, смирившись с поражением, хохотал громче всех.

За смехом и подначками разбойники едва не пропустили продолжение поединка. А вот Подранок его не пропустил, не сплоховал, когда ринулись на него Гипаш и Хмурый — завертелся, заплясал, уходя от атаки и азартно прикидывая, как бы обойтись без трупов. Душу захлестнуло боевое веселье: их уже двое, только двое, я их сейчас… я…

Сапог поехал по ледовой дорожке, коварно подкараулившей бойца. Подранок с маху грохнулся на спину. Здоровяк Гипаш издал торжествующий вопль и сверху набросился на упавшего чужака.

Подранок встретил его ударом в живот — обеими ногами, со всей силы. Удачно встретил! С тяжелым выдохом разбойник осел в сугроб и больше в драку не рвался.

Под крики зрителей Подранок подхватил свои мечи, вскочил и развернулся лицом к последнему противнику.

Взгляд во взгляд… и чужак понял, что шутки кончились. Его собираются убить.

До сих пор Хмурый сражался одним мечом, но теперь он извлек из ножен кинжал. Рукоять у кинжала такая же, как у меча: в виде рыбы, стоящей на хвосте. Парное оружие, стало быть. По весу сбалансировано.

Кинжал, значит? Отвлекать будешь, в ближний бой полезешь? Делаешь ставку на удар коротким клинком — «клюв дятла», так?

Бойцы медленно двигались друг против друга по кругу — не стоять, не стоять…

Здесь лед под снегом, — дружелюбно окликнул Подранок Хмурого. — Не брякнись, как я…

(«Да очнись же, скотина, вспомни, что бой не всерьез!»)

Хмурый не ответил. От его взгляда у Подранка пропала охота говорить. Этого бой затянул в себя, как болото. Этот — убьет.

Ладно… раз ты так…

Посерьезневший Подранок двинулся вперед и влево, обходя противника волчьим шагом. Тут и драться придется по-волчьи: удар, отскок, еще удар…

Хмурый явно не новичок в карраджу: корпус оттянул назад… это чтоб к нему мечом тянуться, да? Не дождется! А вот ему по бедру клинком плашмя, да от души!..

Разбойник, которого подловили, как мальчишку-ученика, озверел и ринулся в атаку, целясь в голову — «летняя молния», такой удар убивает на месте…

Мог бы убить. Если бы Подранок не ждал атаки. Он не стал отбивать удар — нырнул под вскинутую руку, такой нырок называют «изнутри-наружу». И противник к Подранку уже не лицом, а боком, нелепо провалившись вслед за ударившим по воздуху мечом… и не успевает он обернуться, кто же ему позволит оборачиваться?..

Два острия легко клюнули сзади шею Хмурого.

— Клинки в ножны, — тихо, но властно сказал Подранок. — И руки с эфесов.

Лишь мгновение помедлил Хмурый — и оба его клинка, тихо зашипев от досады, скользнули в ножны.

Тут же окружающий мир возвратился — и обрушился на Подранка. Обрушился восторженными воплями, хлопками по плечам (и когда разбойники успели сбежаться?). Орали зрители, орал Гвоздь с большим узлом на поясе, пытался орать Гипаш, уже вставший на ноги, но еще держащийся за живот. Улыбалась Уанаи, глядя, как приветствуют ее люди того, кто перестал быть чужаком.

А в душе Подранка, еще не отошедшего от ритма боя, взметнулось лихое: вот сейчас, именно сейчас, когда все восхищаются тобой… вызвать на поединок атаманшу — не откажется, не позволит обычай! Девчонку от земли не видать… убей ее — и ты вожак…

Чем выдал себя Подранок? Закаменели скулы? Стал жестким взгляд?

Уанаи перестала улыбаться. Шагнула к разбойнику, снизу вверх заглянула в глаза…

Сильного, жесткого, уверенного в себе человека вдруг затопила волна восторженного преклонения перед этой невероятной женщиной. Королева, истинная королева… за такую что убить, что умереть — все едино… по одному слову, по взгляду, по взмаху светлых длинных ресниц…

Подранок коротко вздохнул и упал на колени в снег перед своей повелительницей.

Уанаи понимающе улыбнулась:

— Принимаю твою службу, Подранок из Чернолесья!

Шагнула назад — и тотчас наваждение исчезло.

Подранок стряхнул морок мгновенно. Уже поднимаясь на ноги, понял, что с ним было. Не разъярился, не затаил месть — лишь усмехнулся: «Так она ведьма? То-то шайку в кулачке держит! Что ж, такой служить не зазорно».

Никто из разбойников не понял, что произошло. Все приняли и жест Подранка, и слова атаманши за шутку. И продолжался дружеский гвалт, и Подранка уже тащили к костру — мясо еще пока зажарится, а выпить надо прямо сейчас, никак нельзя не выпить за такую славную драку, это ж как парень всю шайку распотешил да порадовал…

Только Хмурый так и стоял спиной к веселому гаму, опустив руки, словно окаменев.

* * *

— Я за себя выкуп внести не смог… — Однорукий нищий покачал чашу, глядя, как пошла маленькими волнами красная влага. — И отправили грайанцы меня в рудник.

Он в несколько глотков осушил чашу.

Литисай глядел на нищего с недоверием и непонятной темной тоской.

Неужели это Ланат Ночной Корень, злой насмешник Ланат, крепко потрепавший когда-то нервы молокососу-десятнику?

Нет, Литисай никогда не мог доказать, что именно Ланат выводил на заборах и стенах дурацкие вирши, вроде «Не слишком умен и не то чтобы стар — зато наш десятник из Рода Хасчар!» Или малевал не менее дурацкие рисунки: из колыбели выглядывает карапуз с огромным мечом в детской лапке. Не поймать было мерзавца за руку, не ткнуть носом в паскудные художества.

Или если наемники, столпившиеся вокруг поганца Ланата, время от времени разражаются хохотом — отсюда ведь не обязательно следует, что языкастый наглец плетет байки именно про десятника.

Конечно, командир поопытнее Литисая враз поставил бы дерзкого наемника на место. А Литисай изо всех сил старался не замечать выходки Ланата. Боялся показаться смешным. И гаденыш, которому всего-то было на год больше, чем десятнику, этим бессовестно пользовался…

— Там, под землей, — хмуро продолжил нищий, вновь принявшись покачивать опустевшую чашу, — я руку и оставил. Обвал был, меня засыпало. Отрыть отрыли, но рука — в кашу, оттяпали мне ее. Выжил — послабление мне вышло: запрягли в тележку, пустую породу наверх откатывать… Нет, и вправду послабление: хоть время от времени небо видел и чистым воздухом дышал. А в девяносто третьем году король Тореол, дай ему Безымянные здоровья, женился на светлой королеве Фаури. И на радостях выкупил из плена всех силуранских бойцов, что в грайанское рабство угодили. Три года под землей, не чаял на волю выйти — а дожил все-таки. Денег ни гроша, руки нет, идти некуда — а все же сам себе господин. Брожу по свету, свободе радуюсь, милостыню клянчу… раз уж нет у меня богатой и знатной родни, чтоб из плена выкупила и ковер под ноги постелила — иди, мол, по жизни да не спотыкайся!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});