Чешские легионы в Сибири (Чешское предательство) - Константин Сахаров

Как испуганное стадо животных, кинулись панически на восток чешские воинские части при первых серьезных неудачах на нашем фронте, когда русские армии отступили за Омск. Разнузданные солдаты чешских легионов, доведенные пропагандой чешского национального комитета и потакательством их главнокомандующего Жанена — почти до степени большевиков, — силой и угрозами оружия отбирали паровозы от не-чешских эшелонов.

Наиболее трудным участком железной дороги сделался узел станции Тайга; на магистраль здесь выходила Томская ветка, на которой была расположена самая худшая из трех чешских дивизий — 2-ая. Ни один поезд не мог пройти восточнее станции Тайга. На восток от нее двигались бесконечной лентой исключительно одни чешские эшелоны, увозившие не только откормленных на сибирских хлебах, здоровых и сильных мужчин, дезертиров и военно-пленных, но и награбленное ими на многие сотни миллионов долларов русское имущество. Число чешских эшелонов было непомерно велико, — надо вспомнить, что на 50.000 чехов было ими захвачено свыше 20.000 вагонов.

Западнее станции Тайга образовалась железнодорожная пробка, которая с каждым днем увеличивалась. Из русских эшелонов, стоявших западнее Новониколаевска, раздавались мольбы, а затем понеслись вопли о помощи, о присылке паровозов. Помимо риска попасть в лапы красных, вставала угроза смерти в нетопленых вагонах от голода. Завывала свирепая сибирская пурга, усиливался и без того крепкий мороз. На маленьких разъездах и на перегонах между станциями стояли десятки эшелонов с ранеными и больными, с женщинами, детьми и стариками. И не могли их продвинуть вперед, не было даже возможности подать им хотя бы продовольствие и топливо. Положение становилось поистине трагическим: тысячи страдальцев русских, обреченных на смерть, — а с другой стороны, десятки тысяч здоровых чехов, стремящихся ценою жизни русских спасти свою шкуру.

Командир чешского корпуса — Ян Сыровой — уехал в Красноярск, их главнокомандующий, глава французской миссии, генерал-лейтенант Жанен, сидел уже в Иркутске. Все мероприятия русского министра путей сообщения, инженера Устругова, — не взирая на его кипучую деятельность и полную самоотверженность на самых трудных местах, — оставались безрезультатными. Одичавшая от страха чешская толпа дезертиров продолжала бесчинствовать. На телеграммы адмирала Колчака к Сыровому и Жанену с требованием прекратить гнусные безобразия чешского корпуса, — оба отвечали, что они бессильны остановить «стихийное» движение. Ян Сыровой вскоре принял недопустимо наглый тон, примешивая к своим отговоркам обвинения русского правительства в его «реакционности и недемократичности».

В те дни начала декабря 1919 года наступило для русских людей и армии самое тяжелое время. Все усилия, жертвы и подвиги за весну, лето и осень в борьбе с красным интернационалом были подвергнуты страшному испытанию. И мы вышли бы из него с успехом, если бы не этот предательский удар в спину от «братушек»-чехов… Удар этот был нанесен в самый критический момент. Это, поистине, каиново дело корпуса чешских легионеров. Новый «анабазис!..»

Вот, краткое описание со слов очевидца происходившей тогда трагедии на железной дороге к западу от станции Тайга.[34]

«Длинной лентой между Омском и Новониколаевском вытянулись эшелоны с беженцами и санитарные поезда, направлявшиеся на восток. Однако, лишь несколько головных эшелонов успели пробиться до Забайкалья, все остальные безнадежно застряли в пути.

Много беззащитных стариков, женщин и детей были перебиты озверевшими красными, еще больше замерзло в нетопленых вагонах и умерло от истощения или стали жертвой сыпного тифа. Немногим удалось спастись из этого ада. С одной стороны надвигались большевики, с другой лежала бесконечная, холодная Сибирская тайга, в которой нельзя было разыскать ни крова, ни пищи.

Постепенно замирала жизнь в этих эшелонах смерти. Затихали стоны умирающих, обрывался детский плач, и умолкало рыдание матерей.

Безмолвно стояли на рельсах красные вагоны — саркофаги со своим страшным грузом, тихо перешептывались могучими ветвями вековые сибирские ели, единственные свидетели этой драмы, а вьюги и бураны напевали над безвременно погибшими свои надгробные песни и заметали их своим белым саваном.

Главными, если не единственными виновниками всего этого непередаваемого словами ужаса были чехи.

Вместо того, чтобы спокойно оставаться на своем посту и пропустить эшелоны с беженцами и санитарные поезда, чехи силою стали отбирать у них паровозы, согнали все целые паровозы на свои участки, и задерживали все, следовавшие на запад. Благодаря такому самоуправству чехов, весь западный участок железной дороги сразу же был поставлен в безвыходное положение.»

Русский народ проклял тогда чехов, совершавших это позорное каиново дело.

Верховный правитель, адмирал Колчак, пытался все время остановить безобразия легионеров. Их главарю Сыровому было заявлено, что, если чехи не перестанут своевольничать, то русское командование пойдет на самые крайние меры. Одновременно командующему войсками Забайкальского военного округа, генералу атаману Семенову был послан шифрованной телеграммой приказ — занять все тоннели на Кругобайкальской железной дороге: а в случае, если чехи не изменят своего образа действий, не прекратят своеволий, будут также панически-нагло рваться на восток, — то приказывалось один из тоннелей взорвать. На такую крайнюю меру верховный правитель пошел потому, что чаша русского терпения переполнилась: чешские полки начали пускать в дело оружие, отнимая все паровозы, не пропуская теперь ни одного поезда, кроме своих, на восток — в своем стремлении удрать скорее к Тихому океану.

«Мотивы предательства чехами эшелонов с русскими беженцами, т. е. с ранеными, больными и семьями офицеров и добровольцев, будут понятны, если мы обратимся к цифрам,» — пишет[35] один из авторитетных очевидцев, генерал-лейтенант ***. — «Цифры же говорят нам следующее: более 50 процентов имевшегося в руках чехов подвижного состава было занято под запасы и товары, правдами и неправдами приобретенные ими на Волге, Урале и в Сибири. Для эвакуации этих запасов были захвачены чехами все паровозы. Тысячи русских граждан, женщин и детей были обречены на гибель ради этого проклятого движимого имущества чехов. Не будет преувеличением сказать, что русской кровью пропитан каждый фунт кофе, каждый кусок хлеба и тюк товара, вывезенные из Сибири в Чехию».

Но этого мало. Чехам, для завершения их дьявольского плана было необходимо предать на уничтожение и русскую государственность, т. е. власть адмирала Колчака, признанную в то время всей национальной Россией; им надо было погубить и русскую армию. Для этого чешским национальным комитетом были организованы в тылу армии восстания.

Первое восстание было поднято во Владивостоке (17 ноября 1919 года). Гайда, этот герой темных интриг, живший во Владивостоке в отдельном вагоне, под особым покровительством некоторых «союзных» миссий и чешских политиканов, — сформировал штаб, собрал банды чехов и русской голытьбы, главным образом, портовых рабочих, и поднял бунт, открытое вооруженное восстание. Сам Гайда появился в генеральской шинели, опять без погон, призывая всех к оружию за новый лозунг: «Довольно гражданской войны. Хотим мира!»

Средство, испытанное Лениным и Троцким еще осенью 1917 года, приведшее к развалу русской армии…

Но на другой же день около Гайды появились «товарищи», его оттерли на второй план, как лишь нужную им на время куклу. Были выкинуты лозунги: «Вся власть советам! Да здравствует российская социалистическая федеративная советская республика!»

На третий день бунт был усмирен учебной инструкторской ротой, прибывшей с Русского Острова; банды рассеяны, а Гайда, с некоторыми из его сотрудников, арестованы. Да и не представлялось трудным подавить это восстание, так как оно не встретило ни у кого поддержки. Народные массы Владивостока были поголовно против бунтовщиков.

Адмирал Колчак послал телеграмму-приказ: судить всех изменников, и в том числе Гайду, военно-полевым судом, причем, в случае присуждения кого-либо из них к каторжным работам, верховный правитель, на основании его права, в той же телеграмме повышал это наказание — до расстрела.

«Чехи, для выручки своего агента,» — пишет генерал-лейтенант ***, — «прибегли к излюбленному шантажному приему — запугиванию союзников и Розанова возможным вооруженным выступлением чешских солдат на выручку Гайды.»[36] И, к сожалению, командовавший тогда Приморским военным округом, генерал Розанов, проявил излишнюю непонятную мягкость, приказа не выполнил, а донес по телеграфу, что должен был, вследствие требования союзных миссий, передать Гайду и его начальника штаба, чеха Гусарека чехам, на поруку их генерала Чечека.