Сто удач и одно невезение - Татьяна Алюшина

И оказалось, что строить уже ничего не надо – ни создавать, ни проектировать, ни строить – только эксплуатировать нещадно. То есть гнать, качать нефть как можно больше, как воровать перед смертью – все, что можно! Латать старое, отжившее свое оборудование – и качать, качать, качать!

Дайте украсть, пока присосался и не согнали!

И Захар как-то очень быстро из строителя превратился в главного лудильщика-паяльщика, залатывающего то, что разваливалось, трещало по швам, в том числе и коллективы с «неинтересной» зарплатой, а порой и без нее.

Да вообще! И вспоминать не хочется! До сих пор тошно и обидно становится за беспредел глупый, тупой, жадный, мерзко до рвоты! Наверное, так же мерзко, как наблюдать обжирающегося скотски человека, суетливого, жирного, заталкивающего сальными пальцами в глотку все подряд, что смог отобрать, урвать у других, глотающего жратву не пережевывая, от непомерной жадности!

Вот такое же ощущение было от тех мальчиков, будущих олигархов, и от страны, которая позволяла с собой проделывать этакое скотство!

– Да что я тебе объясняю, ты и сама наверняка это знаешь и помнишь, как тогда дележ происходил. У вас тут в Москве, так вообще гражданская война шла с ежедневным отстрелом.

– Он, может, и шел, да только меня потрясения страны не пугали, – весело отозвалась Зинаида, – я в них просто жила. Когда каждый день находишься рядом со всеми стихийными бедствиями одновременно, уже мало чего боишься в жизни.

– Это в каком смысле?

– Маргарита, – разъяснила Зинуля, – Ритка – это ходячий армагеддон для всех, кто оказался поблизости. Для всех, кроме нее самой. Это как внутри торнадо находиться, там никаких разрушений, а вот от стен вороночки! Ну, вот Ритуля, она такая. Но, как ни странно, это никак не отражается на ее работе, за что бы она ни бралась, у нее всегда получается замечательно, и лучше всех причем. Это тоже какой-то нонсенс!

– Не хочешь ли ты сказать, что тебя она запирает не первый раз? – заинтересовался Захар.

– Не первый. И не только меня. Но это такая ерунда, сущая мелочь, уж поверь мне. – И спохватилась, и принялась успокаивать: – Но тебе ничего не грозит, не пугайся, на ее клиентов несчастья не распространяются, более того, они все остаются весьма довольны ей работой. Честно, честно, даже подарки в благодарность дарят.

– Весело! Так что же, достается исключительно тебе?

– Ну что ты! Всем, кроме детей, клиентов и любимых мужчин, в то время, когда они любимые. А мне и родственникам меньше остальных, мы научились распознавать на подходе приближение торнадо и по мере сил и возможностей предотвращать. И знаешь, как ни странно, что бы со мной ни случалось по ее милости и как бы трагично все ни выглядело в тот момент, последствия оказывались позитивными и положительными для меня.

– Я так и не понял, вы родственницы?

– Я же говорила – хуже! Мы единственные друг у друга, не в смысле две сироты, а самые близкие, а потом уже дети, мужья, родственники, так получилось.

– Странно и очень туманно у вас получилось, – засомневался Захар.

И она рассказала ему, как они познакомились с Ритулей, и про черный понедельник и святой вторник, и про первую поездку в Одессу и хохот родителей две недели по возвращении дочурки с южных берегов.

Он смеялся вовсю. Не громко, но как-то проникновенно, что ли, очень по-мужски, низким бархатным звуком. Зинуля уже успела заметить, что он часто усмехается, хмыкает, и так красиво у него это выходило, эротично.

– И часто с тобой такое происходит?

– Да постоянно! – радостно объявила Зинуля. – Ритка – это моя пожизненная карма! Хоть и тяжелая, но любимая.

Если рассказывать подробно каждый случай, пожалуй, получится внушительный литературный труд из десятков томов, как ленинское наследие, по аналогии – Маргариада!

Одесса. Любимейшая, обожаемая Зинулей, мистическая, сказочная, единственный город в мире, где люди в самых тяжелейших жизненных ситуациях смеются над собой и обстоятельствами.

Она любила абсолютно все, связанное с этим городом, до восторженного внутреннего повизгивания! И Привоз, с его вечными вопросами:

– И що ви за это хотите?

– А що ви имеете за это дать?

И па-де-де словесное вокруг торга, пока продавец и покупатель не останутся «уполне» довольные друг другом.

И запах акаций, моря, арбузов, свежей и не очень рыбы.

– Та не морочьте мене голову… – слышится на улицах.

Далее любой текст для житейской ситуации. И призыв фотографа на одесском пляже:

– Остались без движения!

Другой мир, другое измерение, другое сознание – отдельная вселенная!

А еда! А застолье-гостеприимство!

А старые дворы-колодцы, где все друг друга знают с дореволюционных времен – и бабушек-дедушек, и кто чем живет, «хто» сегодня «борсч» на обед готовит. И не тихо беседуют с верхних этажей с тем, кто «унизу».

– Адочка, ты где идешь?

Что в переводе означает: «Куда?»

– У поликлинику.

– Ой-ой, – громко сетуют сверху. – Таки я тебе скажу, врачи тоже живут недолго, поэтому и лечат как умеют!

И жара, и солнце, и море, и их с Риткой полная свобода – ходи куда хочешь, делай что хочешь, но до десяти часов вечера. Это когда они уже постарше стали.

В пятнадцатилетние их каникулы приехали экспромтом обе мамы, всего на недельку. Отдохнуть от дождливой Москвы, замучившей работы и быта, побыть немного с девчонками, позагорать, отвлечься.

И Светлана Николаевна испереживалась и поделилась с Софьей Львовной тревогой во время праздничного застолья, в честь их приезда молниеносно организованного, на котором отсутствовали только девчонки, болтающиеся где-то по Одессе.

– Что-то я, Соня, переживаю! Не слишком ли много мы им свободы позволяем? Вот ведь таскаются целый день неизвестно где! Мало ли кто пристанет, обидит!

– Та ты що за такое себе нерви мучаешь? – активно успокаивала тетя Соня, которая переходила на родной «язык», как только ее нога ступала на одесскую землю. – Зиночка же с Ритой! Вот как к ним кто пристанет от пацанов до бандюков и милиции, тот пусть сам и отбивается, как может! А лучше бежит!

Светлана Николаевна посмотрела на подругу, осмыслив услышанное, и расхохоталась – действительно, пусть сами и отбиваются или ноги уносят!

И я вам таки скажу пару слов за эти обстоятельства, они таки правда!

К Рите с Зинулей лучше было не подъезжать нахрапом – себе дороже! Лучше совсем не подъезжать, но если нежно и ласково, то имелся реальный шанс удалиться, не сильно пострадав, если повезет. Ну а нахрапом – извините!

Самый тяжелый случай со знакомством произошел именно тем летом, в их пятнадцать лет, остальные «приставания» молодых людей в тот сезон имели гораздо меньшую трагедийность на его фоне.