Алька. Вольные хлеба - Алек Владимирович Рейн

он любит? Хочу подарить ему на день Советской армии.

– Он вино любит сухое.

У соседки какой-то родственник – то ли отец, то ли дядя – работал директором винзавода где-то на юге. С соседкой они были в приятельских отношениях и дарили друг другу подарки по праздникам: соседка тёще – бутылочку вина, тёща – тарелку какой-нибудь выпечки или пироги.

На День Советской армии мне передали бутылочку вина с названием «Рубин Крыма». Передавая вино, соседка сказала:

– Лида, это очень хорошее вино, оно всё идёт на экспорт, в Германию, в России он его никогда не попробует.

Вино и в самом деле мне очень понравилось, и вот тогда-то я вспомнил про него, о чём и сказал немцу:

– А у вас одно российское вино продаётся, называется «Рубин Крыма».

Немец очень удивился, подозвал сомелье, и они стали что-то живо обсуждать, потом попросили меня рассказать, как выглядит бутылка. Я рассказал, что у вина очень приметная этикетка – миниатюрная карта Крыма, отпечатанная в чёрно-белом цвете, на которой красной капелькой залито место, где собирают виноград. Название напечатано на немецком крупными буквами чёрного цвета. Услышав описание, сомелье хлопнул себя по лбу и сказал:

– Да я видел это вино, оно продаётся в торговом центре неподалёку.

Немец поговорил о чём-то с сомелье, он ушёл, а немец сообщил нам:

– Сейчас он пошлёт сотрудника в магазин, будем пробовать ваше вино.

Сидели, разговаривали, ждали, я мысленно потирал руки, думал, сейчас умою немца, взяли моду всё советское хаять. Хрен вам в ж…, в смысле ректально, сейчас поймут, что у нас не только танки, но и вина – того. Ну, в смысле это, а то будут они… Немец задумчиво жевал белую хлебную корку.

Принесли вино, немец взял чистый бокал, попробовал, посмотрел на дату изготовления на бутылке, задумался. Потом сказал что-то сомелье, когда тот ушёл, обратился ко мне:

– Выпей водички, сейчас сравнивать будем.

Я, как заправский дегустатор, попил водички, пожевал корочку хлеба, потом какой-то травы, в общем, увлёкся. Сомелье принёс бутылку какого-то немецкого вина, в ресторане подавали в основном вина Германии.

Сомелье налил немецкого и нашего вина в два бокала, после чего немец объяснил:

– Дегустация наша горизонтальная, но не совсем правильная. Вина одного года, но разной ценовой категории. Ваш «Рубин Крыма» в магазине стоит пять дойчемарок, а в ресторане просто нет вин такой ценовой категории, с трудом нашли вино за двадцать марок. Ну, что есть, давай пробовать, с чего начнём?

– Давай с немецкого.

– Давай.

Я, наблюдая за немцем, старался поступать так же: отпил немного, старался языком растирать по небу, делал умное лицо. Немецкое вино меня не впечатлило, по моим ощущениям мы весь вечер пили примерно такое же или чуть получше. Потом попил водички, что-то пожевал и выпил крымского. Выпил и опешил, я ожидал не сходного по вкусу, какого-то отличающегося, но интересного, но увы. Это было какое-то бедное во вкусе и аромате питьё, не противное, но очень простое. Растерявшись, я забыл про правила и, минуя питьё воды, хлебнул из бокала немецкого, ароматы и вкус моментально заполнили всё, что там определяет во мне эти вкусы и ароматы. Поднял глаза, немец с улыбкой глядит на меня, спросил:

– Ну как?

– Я был не прав.

– Ты знаешь, а «Рубин» ваш для своей ценовой категории неплох. Я даже думаю, что он по цене должен марок восемь стоить, но я, говоря о винах, имел в виду другие.

– Я уже понял.

Мы отставили в сторону всё, что дегустировали, и немец, полистав карту вин, сказал:

– Давай-ка попробуем еще вот этого.

Пробовали мы ещё часа полтора, вскоре я перестал понимать разницу того, что пью, но однозначно понимал: вино красное. Хорошее. Прощались как братья перед долгой разлукой, обнимались, что-то говорили друг другу, переводчик уже не мог сказать слово «мама», но он был не нужен, всё было понятно, только что не целовались. Хотя хрен её знает, может, и расцеловывались – друзья же.

В гостиницу шли пешком – город изучили неплохо, было далеко за полночь. На одной из улиц на перекрёстках стояли небольшие группы мигрантов – турок. Олежек предложил:

– Давай на другую сторону перейдём.

– Это ж крюк.

– Какой крюк? Лишние сто, от силы двести метров.

– Олег, мы ж в Германии, неужто турки немцев тронут? Не поверю. Попёрли прямо на них.

– А почему ты решил, что они нас за немцев примут?

– А ты что думаешь? Что они глянут на нас и поймут, что по Франкфурту-на-Майне полвторого ночи двое пьяных русских болтаются? Пошли, ты мне негромко, чтобы они акцента не услышали, по-немецки что-то бухти, а я тебе буду на чисто немецком громко отвечать: «Ja, ja».

Надо сказать, я был уверен, что по одёжке я за немца сойду стопроцентно – на мне была английская обливная дублёнка ярко-жёлтого цвета, которую мне Витька Романов подогнал перед самой поездкой. На заводе руководству выделили, и Витёк одну для меня отжал. Так что выглядел я как состоятельный немецкий бюргер.

И мы попёрли прямиком на турок. Олег негромко бубнил якобы на немецком, я громко отвечал: «Ja, ja». Турки, в основном молодёжь лет восемнадцати, глядели на нас, не двигаясь. Думаю – расступятся, куда они денутся, ну, не будут же лупить двух бюргеров, когда они просто хотели пройтись по бульвару? Так и вышло: когда мы были на расстоянии метров десяти, вся группа втянулась в переулок. Так же поступили и следующие.

Глянув на нас в полдень следующего дня, брат Олега произнёс:

– Ну, судя по вашему виду, наш финансовый директор вчера хорошо вас принял.

– Очень.

– Ну, поехали, подлечу вас, заодно пообедаем.

Он отвёз нас в пивной ресторан. Что сказать, немецкое пиво в сочетании с горячей рулькой – отличное лекарство для русского человека, находящегося в острой стадии бодуна.

После обеда мы немного пошопились под руководством жены брата Олега, а вечером он отвёз нас на железнодорожный вокзал – следующей точкой нашей поездки был Берлин. Там у нас были запланированы две встречи. Олег хотел пощупать вымя конторы, торгующей топливом для атомных электростанций, а я хотел увидеть родственников.

***

У немцев была программа по репатриации евреев в Германию. Репатриацией, гостеприимством к этой этнической группе немецкое государство искупало преступления Третьего рейха в 30—40 годы прошлого века. Свояк мой, поскольку его отец был евреем, как-то подсуетился и укатил с женой и сыном на ПМЖ в Германию.

Мы с ним неоднократно беседовали о предстоящем их переселении, я никогда его не отговаривал, но переезда