Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— …зеленый, у лукоморья, — пробурчал Столяров, лениво разглядывая на свет слайд.
— Что?
— Говорю, у лукоморья дуб зеленый…
И тут Иван Николаевич кожей ощутил, что все это — резьба, демонтаж — им совершенно неинтересно, не нужно, унылая лямка.
— Ну а что там вообще, на Сахалине? — спросил Столяров.
— Прилетим в сезон крабов. Рыба всякая, — неуверенно рекламировал Иван Николаевич.
— Это же блеск! — оживился Столяров. — Значит, говорите, дуб зеленый?! Ха-ха! Прекрасно!
С этих пор дуб всячески обыгрывался, иногда довольно скользко и обидно для Ивана Николаевича — фамилия-то ею Дубцов, — но с реставраторами стали запанибрата, он привык и не обижался.
Да и что обижаться! Прошлой весной он так и не почувствовал, что же такое Сахалин. Разве успеешь в этой безумной гонке подняться на сопки, лечь в траву, забыться?!
Вечерами они как мертвые валились на постель и засыпали. Командировка стоила дорого, и на Дубцова возлагались большие надежды по пополнению дальневосточных фондов.
Но рядом с этой внешней необходимостью у Дубцова была и своя, внутренняя. Его охватывало желание что-то сделать, принести пользу. Ну что он там строчил статейки, которые публиковались и, вряд ли кем-либо прочитанные, тонули в бумажном море! Описывать музейные реликвии, какие-нибудь сасанидские черепки — размер, материал, век — господи, до чего скучно! Но вот привезти, извлечь из медвежьего угла вещь и сохранить ее в музее — в этом есть смысл!
И Дубцов старался сам и Наденьку подгонял…
Навезли они гору экспонатов, отдел учета их оформил, и ушли они в фонд, к сасанидским черепкам. Собственно, иного он и не ждал (чего ж ждать?!), но появилось сосущее чувство, как будто гнался за чем-то, тратил силы и вот, оглянувшись назад, думал: «Для чего?! Зачем?!»
Поэтому, услышав от реставраторов: «Ну что там на Сахалине?» — Дубцов не поддался раздражению и не стал его показывать, словно в зеркале этого вопроса отразилось и его собственное чувство. Он уже не стремился сгореть на работе. Резьба резьбой, но и о себе забывать не надо, встряхнуться, вкусить дальневосточной экзотики, крабов этих самых…
Невыносимо же вечно ощущать себя праведником, и там на Сахалине можно, к примеру, взять и перевоплотиться в записного хлыща, пошляка, напиться хотя бы раз в стельку! Словом, почувствовать себя (опять дубцовская ирония!) москвичом на периферии!
Ему казалось, что Гузкин и Столяров приняли его за музейного червя, за рохлю, и он думал в азарте: «Ну подождите, голубчики!»
И особенно хотелось разрушить впечатление, сложившееся о нем у милой Наденьки Кузиной, этой восторженной пичужки, считавшей его светилом науки, прирожденным музейщиком, энтузиастом закупочных экспедиций.
Наденька изнуряла его своим восхищением, и Дубцов с усмешкой загадывал, что она скажет, увидев его подоплеку?
И вот самолет взмыл…
Несколько раз читали в газетах: «На Сахалине жара», а стоило прилететь — голый, серый аэродром, промозглый ветер, сизые сопки и ржавая прошлогодняя хвоя. Дубцов продрог, помчался в универмаг за шапкой, купил зимнюю, кроличью, китайскую и этим спасся.
В музее их встретили растерянно: директор накануне уехал, и их телеграмма его не застала. Что делать с выставкой, где ее экспонировать, в музее или в выставочном зале областной библиотеки, никто не знал.
К тому же самый большой ящик с керамикой не вошел в люк «Ту» и где-то застрял. Целый день звонили, выясняли…
Словом, все складывалось неудачно, по всем статьям не везло, и Дубцов взял и рукой махнул: «Ну и черт с ним!»
Монтаж выставки (вместе с керамикой привезли ковры и чеканку) двигался черепашьим ходом, и, появляясь в зале, они заставали застывшую картину: жалкая тряпица на стенде, нераспакованные ящики и смотрительница тетя Маша с электрическим чайником.
Сроки горели, а Дубцову было лишь весело. Устроили среднеазиатский пир на музейных коврах, перелили сухое вино из бутылок в кумганы, сами влезли в бухарские халаты и тетю Машу обрядили. Художник, Жора Ким, притащил корейские специи, что-то мясное, национальную кухню, и Столяров, плотоядное чудовище, прихватывал стебельки зелени и лапищей втирал себе в пасть: «Ух, дуб зеленый!»
Утром к нему в номер робко постучалась Наденька Кузина и, словно боясь в чем-то его упрекнуть, сказала:
— Иван Николаевич, выставка-то?
— Да, пора браться, — пробормотал он, морщась оттого, что после каждого слова по черепу разбегались мелкие трещинки боли.
Он хотел встать, но его повело, и он привалился к стене.
— Дайте там, на подоконнике…
Наденька, наивный человек, подала ему бритву.
— Нет, нет…
Он все-таки приподнялся сам и плеснул себе из бутылки. Подержал в руке кружку, подумал и, как бы охватив всего себя внутренним взглядом, усмехнулся: «Ну что, светило науки?!»
И выпил.
— Иван Николаевич, зачем вы? — спросила Наденька, со страхом веря, что это ее кумир.
— Простите… Как с резьбой? — спросил Дубцов, встречая в глазах Наденьки тот же самый вопрос, который задавал ей.
С резьбой все повернулось неожиданно. Когда распространились слухи о ее демонтаже, местные жители всполошились, и тут выяснилось, что это чуть ли не главная реликвия города, ее знают и любят, возле нее назначают свидания, и вообще это почти что эмблема, герб, в Ярославле — медведь, а здесь — резные драконы! Местные патриоты (Дубцов недаром их опасался!) накатали жалобу в горсовет, и Иван Николаевич изображался в ней заезжим ловчилой, выменивающим у туземцев дорогие меха на стеклянные бусы.
Он только скрипел зубами. Ну позаботились бы о своей реликвии, раз к ней такая любовь, а то ведь резьба в аварийном состоянии, замазали ее масляной краской, заштукатурили, гвозди торчат!
— Разве так относятся к культурным памятникам?! — бушевал в горсовете Дубцов. — Резьбу надо срочно реставрировать, проводить научную работу! Здесь же нет специалистов!
Но тут он промахнулся и чуть было не угробил всю затею. Нельзя было так запальчиво: «Нет специалистов!» Это болезненно действует на самолюбие местного начальства. Лучше было бы сказать уклончивое: специалисты, мол, есть, но в Москве больше возможностей, хотя бы чисто технических — влажностный и температурный режим, то, сё, а уж что касается научной оценки, то он, Дубцов, охотно прислушается к мнению людей, живущих в здешних условиях и, так сказать, с молоком матери… впитавших… быт и нравы…
Вот как надо было! Но кто предполагал, что в городке, наряду с большим краеведческим, был еще маленький музейчик, целиком собранный руками краеведа-энтузиаста со смешной фамилией Желудь, — вздорного, бороденка вверх, с младенческим пухом вокруг костистой лысины и привычкой сквернословить по любому поводу. Старикан посрамил Дубцова, наобум лазаря ляпнувшего что-то о технике резьбы, о датировке, в расчете, что его
- Поступок - Юрий Евгеньевич Головин - Русская классическая проза
- Terra Insapiens. Книга первая. Замок - Юрий Александрович Григорьев - Разное / Прочая религиозная литература / Русская классическая проза
- Алые всадники - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза
- Любовь Разина - Малика Бум - Русская классическая проза
- Театр китового уса - Джоанна Куинн - Историческая проза / Русская классическая проза
- Доброе старое время - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Поездка в театр - Ирина Борисовна Медведева - Русская классическая проза
- Нагрудный знак «OST» (сборник) - Виталий Сёмин - Советская классическая проза
- Вот был слуЧАЙ. Сборник рассказов - Александр Евгеньевич Никифоров - Русская классическая проза / Прочий юмор / Юмористическая проза
- Простите безбожника - Анастасия Евгеньевна Чичиков-Чайковская - Русская классическая проза