У самого Черного моря. Книга I - Михаил Авдеев

— Вообще-то идея, — поддержал Павлов, — ты только не волнуйся. Поправляйся.

Любимов уловил в его тоне неверие и понял, что сказанное просто для приличия. Он горько улыбнулся, в глазах застыла обида.

— Ладно, — шепнул он устало. — Мне бы только правую ногу спасти. Поговорите с доктором, попросите вы его.

Павлов и Пронченко пообещали и, простившись, ушли искать раненого Овсянникова — заместителя командира полка.

Вскоре приехал в госпиталь член Военного Совета Черноморского флота Кулаков. В сопровождении хирурга Надтоки он обошел палаты, поговорил с ранеными, задержался у койки Любимова.

— Как вы себя чувствуете капитан? — спросил он. — Чем могу помочь?

Любимов попросил о том же — не ампутировать правую ногу. Кулаков обратился к хирургу:

— Можно что-нибудь сделать?

— Никакой гарантии.

— А если я вас очень попрошу, доктор? Сделайте все возможное.

— Постараюсь, товарищ дивизионный комиссар.

Последняя связь со штабом

После десяти утра позвонили из штаба авиагруппы. Приказали командиру 5-й эскадрильи принять в свое распоряжение девять летчиков на самолетах Як-1 из 9-го авиаполка. Приведет группу капитан Калинин. Во второй половине дня заданий на вылет не предвиделось.

Мы с Нычом обрадовались пополнению. Это, конечно, не то, что свои. Свои всегда кажутся лучше, чем прикомандированные, но все-таки «нашего полку прибыло».

— Интересно, они хоть воевали где-нибудь? — спросил я комиссара.

— Наверное воевали, — отозвался Ныч. Тут же приказали инженеру Докунину выделить механиков и принять самолеты.

— Батько, а ты, между прочим, не знаешь, что из себя представляет капитан Калинин?

— Нет, не встречал такого. Может с Балтики или с Приморья… Смущает, что он старше тебя в звании? — спросил Ныч. — Привыкай. Завтра могут майора тебе прислать или разжалованного командира полка. На войне, Михаил Васильевич, может и такое случиться, а ты не смущайся. Тебе власть над нами дана, пользуйся ею только умело, командуй. А тебя разжалуют или в другой полк рядовым перебросят, не дери перед молоденьким лейтенантом нос, помогай без назидания — воевать легче будет.

Любил батько Ныч позаботиться о людях. Разговаривая со мной, он уже держал в руках трубку полевого телефона и названивал в подразделение базы. А дозвонившись, попросил приготовить дополнительный обед на прилетающих, истопить баню.

Группа капитана Калинина вышла точно на деревню Тагайлы, растянулась цепочкой и стала в коробочку. На втором круге выложили посадочное «Т». После приземления Калинин выстроил своих летчиков у капонира и повел к шеренге 5-й эскадрильи, перед которой в двух шагах стояли посередине командир и комиссар.

Капитан Калинин оказался человеком рослым, крепкого телосложения, лет тридцати-тридцати двух, с лукавой искоркой в прищуренных глазах и сильно распухшей, потрескавшейся нижней губой.

Приняв официальный доклад о прибытии, мы с комиссаром пожали капитану руку, потом поздоровались со строем и пошли к левому флангу, который замыкал молоденький сержант. Когда ему подали руку, он пожал ее с таким восторгом, будто никогда начальство не подавало ему руки и представился:

— Сержант Швачко.

Рядом стояли тоже сержанты Бондаренко, Ватолкин и четвертым был высокий чернобровый Шелякин. Здороваясь с ним, я поинтересовался:

— Сколько вам лет, товарищ сержант?

— Ровно двадцать, товарищ старший лейтенант.

— Давно воюете?

— Полтора месяца.

— А сбитые есть?

— Два «сто девятых», товарищ старший лейтенант.

Невольно обрадовался: это хорошо, значит, все обстрелянные.

— Откуда родом? — спросил Ныч Шелякина.

— Родился в Орловщине, а вырос в Мариуполе, там школе учился, и аэроклуб закончил. — Сержант вдруг посуровел. — Скажите, товарищ старший политрук, Мариуполь еще не заняли?

— Точных сведений не имею, — отвечал Ныч. — Сложная там сейчас обстановка.

Шелякин больше ни о чем не спросил, лишь замутившимся взором посмотрел куда-то вдаль, и Нычу показалось, что слышал он, как застонала от горя душа пилота.

А я в это время уже знакомился с лейтенантами. Их было четверо: крепко скроенный Беспалов, тоненький, как былинка, с пухлыми девичьими губами Кисляк, коренастый, не по годам серьезный, Берестовский и постарше их всех Куликов.

— Ну, что ж, товарищи, — сказал я прикомандированным. — Будем воевать вместе. Сейчас придет машина — отвезут вас в баню. Старшина покажет места в общежитии, потом обед. После обеда — изучение района, а пока познакомьтесь с нашими летчиками, со своими новыми механиками. Разойдись!

Две шеренги, рассыпаясь, сходились, как на братаньи. Возгласы, приветствия, восклицания, многие друг друга знали по Ейской школе морских летчиков. Батько Ныч остался тут, а я ушел с Калининым на командный пункт.

— Вас как зовут, товарищ капитан?

— Иван Куприянович. А вас?

Выслушав ответ, Калинин спросил:

— Как вы решили поступить с нами? Смешаете со своей эскадрильей или мы будем получать от вас задания и действовать самостоятельно?

По тому, как он это спросил, видно было, что этот вопрос для него далеко не безразличен.

— Над этим я пока не думал. Скорее всего действовать будем в зависимости от обстановки и заданий: и врозь, и сообща. Решим вместе с вами.

У землянки КП капитан расстегнул реглан, стянул с головы меховой шлемофон с очками, взъерошил над широким лбом копну темно-рыжих волос и увечье лица стало еще заметнее.

— А что у вас с губой?

— Да так, обветрилась и потрескалась, вот и вздулась. Генерал Жаворонков был у нас, приказал срочно ехать на операцию. Это, пожалуй, единственный приказ, который я позволил себе не выполнить. Воевать она мне не мешает. Красотой займемся, когда немцев разобьем. А сейчас скажите мне, Михаил Васильевич… Правильно я вас называю? Скажите, вы здесь уже месяц воюете. Удержимся мы на перешейке или немца в Крым пустим?

— Вы такое опрашиваете…

— Значит, плохо дело, — вздохнул Калинин. — Теперь познакомьте, пожалуйста, с воздушной и наземной обстановкой.

Беседа наша затянулась. Как старший по званию и по возрасту, Калинин держал себя непринужденно и независимо, в то же время подчеркивая, что он готов оперативно подчиниться более молодому командиру эскадрильи. Пришел батько Ныч.

— Простите, что вторгаюсь, — сказал он, раскуривая трубку. — Чего доброго вы успели уже надоесть друг другу. Кто у вас, товарищ капитан, может дать мне сведения, сколько прибыло коммунистов и комсомольцев.

— Это и я могу, — охотно ответил Калинин. — Простите, товарищ комиссар, будем знакомы ближе. — Калинин сказал свое имя и отчество, Ныч тоже. — Так вот, Иван Константинович, прибыли вместе со мной: два члена партии, один кандидат, остальные комсомольцы. Сегодня дам список по фамильно.

— Да, — спохватился Ныч. — Как вы так точно вышли на наш аэродром? Таких деревушек, как Тагайлы, раскидано по степи много.

— Шли строго по маршруту и не ошиблись, — пояснил Калинин, сдерживая улыбку, — видно, трещины на губах беспокоили. — А правду сказать, по ветряку нашли. Далеко виден.

За лесной полосой прошумела полуторка. Послышались голоса людей, штурмующих кузов машины.

— Вы поезжайте, а я здесь с техниками задержусь, — предложил Ныч. По пути к машине комиссар шепнул мне:

— А мельницу надо убрать, как думаешь?

— Тут и думать нечего.

Летчики уехали. Высоко над деревней кружил одинокий самолет.

— Видел, «хейнкель», — сказал Ныч оружейнику Бугаеву. — Слушай тут надо…

Подвижной, вездесущий Ныч не любил откладывать дела на потом. Ведь это явный разведчик. Чего доброго «гостей» приведет. Неспроста же кружил.

— Скажи, Бугаев, ты со взрывными работами знаком?

— Что?

— Ну, взорвать, скажем, вон ту мельницу сможешь?

— А почему нет. Было бы чем.

Не прошло и десяти минут, как к ветряку подвезли шашки динамита и бикфордов шнур. Пока Бугаев закладывал под сруб взрывчатку. Ныч облазил мельницу, нет ли где ребятишек. Посмотрели вокруг — на сельской площади-ни души. Подожгли шнур и отбежали неподалеку к заброшенному амбару. Взрыв в деревне был совсем неожиданным и сильным. Сначала ветряк словно завис над землей без опоры, и сразу же накренился, а коснувшись земли, с треском и скрежетом превратился в большую кучу обломков, над которой высоко вздымалась клубами белая пыль.

Люди выбегали из хат и мчались опрометью в сухие заросли кукурузы на огородах, из бани выскакивали голые летчики и прыгали в открытые рядом щели.

Когда все улеглось и выяснилось, и летчики, посмеиваясь друг над другом, мылись заново, прилетели «юнкерсы»-десять штук. И высоко сзади них две пары «мессершмиттов». Дежурным приказано было не взлетать. Бомбардировщики прошли между аэродромом и деревней, взяли курс на запад. Потом снова появились, прошли южнее аэродрома и деревни. Вскоре послышались глухие взрывы. Бугаев взобрался на амбар и оттуда давал пояснения.