Никитский бульвар - Лев Колодный

В ЦДЖ об исторических событиях вспоминали на вечерах друзья Золина. А контр-адмирал, уроженец деревни Бишево Апастовского района Татарской АССР, 12 лет сообщал о былом детям в письмах, адресуя их школьному музею. На родине земляком гордились, хранили его единственную фотографию, сделанную в Кремле при вручении ордена. Там хотели о нем знать как можно больше.

Мундиры никого в ЦДЖ не удивляли, журналисты военных газет ходили в погонах. Не снимал никогда китель тучный полковник авиации Николай Денисов, редактор «Правды» по военному отделу, писавший сухие отчеты о первых полетах космонавтов. Реже появлялся стройный как лейтенант полковник Сергей Борзенко. На его груди поблескивала Золотая Звезда Героя Советского Союза, полученная не за публикации. В бою, когда солдаты остались без офицеров, принял журналист командование на себя. Подобный подвиг совершил на войне «не знаменитой», в Финляндии, Леонид Коробов из «Комсомольской правды». Батальон, с которым он попал под огонь, окружили, командиры погибли, и бывший матрос организовал круговую оборону, спас бойцов. За подвиг его, очевидно первого среди журналистов, наградили орденом Ленина.

По этой причине пригласил я Борзенко и Коробова выступить в Концертном зале. Пора начинать, а их нет. За полковником спустился в ресторан, где он сидел за столом с красивой дамой. Коробов появился сам, когда вечер начался, но лучше бы не приходил, потому что стоял на ногах нетвердо, речь его заплеталась, а когда он стал вспоминать, как на КП генерала Конева, будущего Маршала Советского Союза, советовал: «Иван, надо ударить с правого фланга», – мне в президиуме подсказали – тушить свет. Крайней меры не понадобилось. Зал захлопал, и пришлось герою уйти со сцены туда, откуда пришел, где заливал тоску.

В атмосфере ЦДЖ о прошлом порой говорили то, что утаивали в мемуарах. Так, маршал Чуйков, герой Сталинграда, вдруг вспомнил на вечере «Комсомольской правды», что его, молодого красноармейца, на Гражданской войне отметил сам Троцкий. О том, кто захватил власть в Петрограде, организовал Красную армию, о яром враге Сталина, убитом агентом вождя, а писать и поминать публично категорически запрещалось.

Второй раз неожиданно услышал о бывшем председателе Реввоенсовета в Концертном зале. Дверь кабинета директора ЦДЖ была приоткрыта. Иван Иванович слушал все, о чем говорили матросы бывшей Волжской военной флотилии на вечере памяти Ларисы Рейснер, послужившей прообразом комиссара в «Оптимистической трагедии» Всеволода Вишневского. Вместе со стариками-пенсионерами в зале сидел их ровесник, профессор исторического факультета Московского университета Берлин, также бывший матрос флотилии. Ждал я, что он-то расскажет о легендарной Ларисе лучше всех. Командовал флотилией ее муж Федор Раскольников, потопивший Черноморский флот по приказу Ленина, бывший посол СССР. Когда начались лютые казни, посол отказался вернуться в СССР, написал открытое письмо Сталину и погиб, очевидно, по той же причине, что и его бывший начальник Троцкий. В короткую «оттепель» вышла книга рассказов Федора Раскольникова, ему начали воздавать должное, как вдруг негласно опять отнесли к неприкасаемым.

Не успел я объявить начало вечера, как поднялся с места ветеран и, обращаясь к залу, предложил почтить память «дорогого командира» вставанием. Повторять призыв не пришлось. Все дружно поднялись, кроме меня и «звезды» «Комсомольской правды» Татьяны Агафоновой, олицетворявшей на том вечере Ларису Рейснер. Первому мы дали слово профессору, ожидая, что его речь исправит положение. И услышали: «Предсовнаркома товарищ Ленин и Предреввоенсовета товарищ Троцкий поставили перед нашей флотилией важную задачу…» Раз сказал, два сказал о нем и без счета называл Раскольникова. А о Ларисе не вспомнил, наверное, не простил ей, что ушла к другому.

После вечера мы с Агафоновой ожидали неприятностей. Но Иван Иванович не доложил ничего туда, где хотели все знать, о чем говорят в ЦДЖ.

Сорок лет назад Таня была в Москве чуть ли не единственной женщиной среди репортеров-мужчин, «акул пера». Астрономы назвали звезду ее именем, о чем узнал переполненный Концертный зал на вечере в ее честь. На нем неожиданно появилась Галина Уланова на правах лучшей подруги Тани. Прошла на сцену и рассказала, как случайно познакомилась с ней, дала интервью и подружилась. А после вечера увела в свой мир из журналистики, где погасла яркая звезда Татьяны Агафоновой.

Л.М. Рейснер

Всегда желанными в Доме были купавшиеся в лучах славы художник Борис Ефимов, писатели Илья Эренбург, Константин Симонов (ему 6 раз присуждались Сталинские премии), чтимые в ЦДЖ как газетчики. Недавно умерший в 107 лет Борис Ефимов вспоминал в Концертном зале о Ларисе Рейснер, «удивительной женщине по красоте, уму, энергии и таланту». Бывший комиссар, выступая в прессе, играла роль молочницы, почтальона, расклейщика афиш, чтобы увидеть жизнь изнутри. Она умерла скоропостижно в 26 лет. У ее гроба в этом зале Ефимов стоял в почетном карауле.

Проститься с родным братом Михаилом Кольцовым, расстрелянным в 1940 году, ему не пришлось, как пишет «Московская энциклопедия», его «останки покоятся в могиле невостребованных прахов на Донском кладбище». Глядя с высоты ХХI века, видишь, равный ему все еще не родился. Кольцов не только писал о событиях, он в них участвовал, их создавал и описывал. Он видел взятие Зимнего дворца. Вместе с летчиком совершил «петлю Нестерова» и создал шедевр под названием «мертвая петля». Писал в газету почти ежедневно. Организовал агитационную эскадрилью самолетов имени Горького и командовал ею. Создал и редактировал «Огонек». Михаил Кольцов, по его словам, переняв опыт Ларисы Рейснер, садился три дня за руль такси, оставлял на заднем сиденье сверток и, моделируя ситуации, наблюдал за поведением пассажиров. Работал неделю учителем, играл роль регистратора в загсе, библиотекаря. Когда не стало Кольцова, подобный репортаж не умер вместе с ним.

В Советском Союзе права гражданства на полосе Кольцову вернули вместе со свободой невинно осужденным. Вернувшийся из лагеря пожилым, похожий на прораба с лесоповала, Анатолий Гудимов следовал примеру Рейснер и Кольцова. «Экономическую газету», где нашлось ему место, многие читали из-за него. В Мраморном зале ЦДЖ Гудимова единогласно избрали председателем секции репортеров, потому что он писал блестящие проблемные репортажи. Продолжив традицию, сел за руль такси. В милицейской шинели стоял на перекрестке в роли инспектора ГАИ. Выезжал за рулем в кабине грузовика на дальние магистрали. Возил в один конец товары, в обратный путь воздух. Торговал в лавке. Был дубль-директором продовольственного магазина. Чинил обувь в сапожной мастерской. В тайны чужих профессий вникал не только ради того, чтобы отличиться. Хотел помочь государству, отнявшему у него лучшие годы жизни. В Анатолия Ивановича влюбилась красивая молодая женщина. Ему дали квартиру в башне Нового Арбата, где я у него бывал. Пожить там долго не пришлось. Когда умер, таксисты Москвы съехались, чтобы проводить своего защитника в последний путь гудками. Книжки в мягких обложках Анатолия Гудимова «Тайна чужой профессии», «Семь дней в такси», «Продолжение следует», выходившие в шестидесятые годы, храню вместе со стенограммой выступлений в ЦДЖ – Бориса Ефимова, Ильи Эренбурга и незабвенного Евгения Ивановича Рябчикова. Им внимали в переполненном Концертном зале. Берегу пожелтевшие листы как память о великих и ЦДЖ, где на моих глазах прошло полвека.

И.Г. Эренбург

Илья Эренбург сочинял стихи и романы, но слава к нему пришла на войне за публикации в газете «Красная звезда». Его пригласили высказаться о репортаже, но вместо ожидаемой темы он острил, рассказывал анекдоты и помянул стихи Симонова. Все вернувшиеся с фронта знали наизусть его стихи со словами:

Жди меня и я вернусь,Только очень жди,Жди, когда наводят грустьЖелтые дожди….

«“Жди меня”, – цитирую стенограмму Эренбурга, – обошло всех. В этом стихотворении была одна строчка – “желтые дожди”. Какие же это желтые дожди. Многие говорили тогда, что “желтые дожди” нельзя оставлять (в публикации в “Правде” – Л.К.), это и непривычно, а скорее длинные дожди. Но на этом не остановишь внимание, читатель пройдет мимо. Надо каждому – большому и молодому журналисту – овладевать своим языком».

Женщина, которой посвящены эти стихи, Симонова не дождалась. В ЦДЖ приходил и выступал маршал Константин Рокоссовский, которого она полюбила.

Симонов, умевший писать в любом жанре, признался, что любит слово «репортер», в котором ощущал темп, без которого не может жить газета, и говорил: «Истинный репортер способен делать свое дело не только отлично, но и в кратчайшие сроки, а иногда в феерически кратчайшие сроки».