Шестой иерусалимский дневник (сборник) - Игорь Губерман

861

Сирые, никчемные, убогие,

с меткой безнадёжности тупой —

самые опасные двуногие,

если собираются толпой.

862

Держав армейские учения

должны убойность имитировать,

но приступ умопомрачения —

зачем ещё и репетировать?

863

Проснулся в ночь – о страхах старых

был сон – курить хотелось срочно,

и вспомнил: ночь, курю на нарах,

и тьма, и счастлив так же точно.

864

Чем печень разрушать, кипя и злобствуя

на мерзости вселенских прегрешений,

разумней выпить рюмку, философствуя

о благости житейских искушений.

865

Навряд какой-нибудь философ

посмел додумать до конца,

что жизнь земная – просто способ

самопознания Творца.

866

Возможно, мой душевный пыл напрасен,

но в собственном подворье сам я барин,

а с теми, кто со мною не согласен,

я тоже безусловно солидарен.

867

И радостно порою мне

за голос тихий мой,

за клочья пены на волне

упрямости живой.

868

На склоне лет ужасно тянет

к душеспасительным мыслишкам —

надеюсь я, что Бог не станет

ко мне приёбываться слишком.

869

Знания нам жизненно важны,

их растить полезно и беречь,

знания затем ещё нужны,

чтобы ими круто пренебречь.

870

Судьба, фортуна, рок и фатум

со мною бережны, как няни,

когда укрывшийся халатом,

я почиваю на диване.

871

Много у искусства достижений,

ибо может всякое вместить;

после многих самовыражений

очень воду хочется спустить.

872

Поварясь в человеческой гуще,

я до грустной идеи добрёл:

нынче каждый на свете живущий —

сам себе Прометей и орёл.

873

Заспорив, я слегка высокомерен,

себя не успевая остеречь,

поскольку очень часто не уверен,

что ведаю, о чём по сути речь.

874

Дух мой часто пьян от ерунды,

можно охмурить меня задёшево,

выкормыш баланды и бурды,

жадно я клюю любое крошево.

875

Задворки, тупики и закоулки,

которых трезвый разум сторонится,

хранят порою пыльные шкатулки,

в которых чёрт-те что легко хранится.

876

Легко сказать могу теперь,

Мафусаила одногодок,

что чем обильней счёт потерь,

тем выше качество находок.

877

Вздор, галиматья, поливы чуши,

брызги непотребной шутки шалой —

глубже освежают наши души,

чем потоки мудрости увялой.

878

Проснулся, выпил чаю и прилёг,

мне двигаться и лень, и не с руки,

колышусь я, как тонкий стебелёк,

а в комнате бывают сквозняки.

879

Опрос общественного мнения,

весьма стихиям соприродного,

всегда родит во мне сомнения

в достоинствах ума народного.

880

Смиряя порывы желания,

хотя и болтливы, как дети,

секрет своего выживания

евреи содержат в секрете.

881

Творя житейскую гулянку,

я знаю, как себя вести:

когда фортуна ставит планку,

то лучше прыгать, чем ползти.

882

Ещё я мыслю иногда,

ища плоды в заглохшей грядке,

внизу давно у нас беда,

а сверху всё пока в порядке.

883

Я лист объявлений в газетах люблю

и даже порою читаю:

«Ищу, продаётся, меняю, куплю»,

но нету: «Я жду и мечтаю».

884

Свойственна снам-утешителям

польза душе эффективная,

грезится ночью мыслителям

с истиной близость интимная.

885

Какие пошли бы феерии

в театре житейском земном,

когда б хоть во что-то мы верили

и в чём-то сходились в одном!

886

Когда я принимаюсь, выпив, петь —

в заоблачной парю я атмосфере,

хотя ступил на ухо не медведь,

а мамонт или слон по меньшей мере.

887

Не флора снилась и не фауна,

а спора жаркого арена:

дебил, опровергая дауна,

цитировал олигофрена.

888

Фортуна гуляла бы голой

и всех возбуждала окрест,

но холод и запах тяжёлый

текут из общественных мест.

889

Года сожгли мою свечу,

цветные выдохлись туманы,

теперь я с девками кручу

лишь виртуальные романы.

890

Туманит память жизни длинность,

былое скрыв за пеленой...

Когда утратил я невинность?

И это было ли со мной?

891

Нет, я насмешлив не был сроду —

унылый нравственный балда,

я смех нашёл, ища свободу,

и я обрёл её тогда.

892

Дома, деревья и луна.

Коты помоечной породы.

Пейзаж я вижу из окна,

и мне достаточно природы.

893

Уже живу, по сути, в келье,

порой заходят выпить люди,

моё лукавое безделье

спустя полгода книгой будет.

894

Пускай старик нескладно врёт,

я не скажу ему ни слова,

уже никто не отберёт

у нас роскошного былого.

895

Я запретил себе спешить,

я не бегу трусцой противной,

хочу я медленно прожить

остаток жизни этой дивной.

Любой из нас настолько падок

до жаром пышущей дискуссии,

что забывает про осадок

в её несвежем послевкусии.

896

В одежде женской я профан

и понимать начну едва ли,

а юбка или сарафан —

едино мне, быстрей бы сняли.

897

Когда к нам денежки с небес

летят, ложась у изголовья,

то шлёт их нам, конечно, бес —

дай Бог и впредь ему здоровья.

898

Я зелен был, как лист капустный,

и весел был, как солнца луч,

потом я стал большой и грустный,

и потерял к веселью ключ.

899

Я сам себе колю сейчас уколы

прописанной врачами новой мерзости;

уколов я боюсь ещё со школы

и радуюсь моей отважной дерзости.

900

Всё то, что вянет, киснет, чахнет,

внутри, где плесень, мох и тина, —

в конце концов неважно пахнет,

и это очень ощутимо.

901

В любой подкравшейся болезни

есть чувство (словно в день ареста)

прикосновения к той бездне,

которая всегда отверста.

902

Куражимся, бодрясь и не скисая,

обильно пузыримся всяким понтом,

и тихо приближается косая,

умело притворяясь горизонтом.

903

Висит полуночная тьма.

Чиста моя тетрадь.

Я так люблю игру ума!

Но некому играть.

904

На что я жизнь мою истратил?

Уже на тихом берегу,

в пижаме, тапках и халате,

понять я это не могу.

905

Большие жизненные льготы

умелой старостью добыты:

мои вчерашние заботы

сегодня мной уже забыты.

906

Наши сплетни, тары-бары,

болтовни живые соки,

попадая в мемуары,

обретают дух высокий.

907

В года, когда вокруг везде ограды,

решётки и колючка на барьере,

серьёзность легкомысленной бравады

охрана только ценит в полной мере.

908

Была в моей болезни Божья милость:

мне больше о себе теперь известно,

и многое во мне переменилось,

но к лучшему – навряд ли, если честно.

909

Боюсь я, будет очень тяжко

мне жить в кошмаре предстоящем:

во мне унылый старикашка

свирепо борется с гулящим.

910

И тихий опасен был голос

на фоне молчащего хора,

коль чувствовал глиняный колосс,

что где-то ослабла опора.

911

Конечно, сокрыта большая кручина

в том факте, что нас ожидает кончина,

однако прекрасно и очень гуманно,

что точное время темно и туманно.

912

Расчислив счёт моих грехопадений,

учтёт пускай всеведущий свидетель,

что я порыве чистых побуждений

порою проявлял и добродетель.

913

Читатель я усердный и пристрастный,

я чтению отдал немало лет,

поскольку этот дивный труд напрасный —

на вход в чужие души наш билет.

914

Много времени по жизни протекло,

а точнее – улетело, словно птица,

стольким людям за душевное тепло

я обязан, что вовек не расплатиться.

915

Течёт житейское кино,

где роли все давно разучены:

кипит и пучится гавно,

а сливки – мыслями замучены.

916

Забавно мне: распад, разруха,

жестокой мерзости приют —

куда питательней для духа,

чем полный благости уют.

917

Никак не овладею я ключом

к науке поступать наверняка:

сполна узнав по жизни что почём,

я запросто клюю на червяка.

918

Я не слишком нуждаюсь в ответе,

но не прочь и услышать ответ:

если есть справедливость на свете,

почему же тогда её нет?

919

Гуляет по оконному стеклу

весенняя растерянная муха

и тянется к заветному теплу,