Презент для незнакомки - Рубен Таросян

Я не мог не отметить, что одновременно решить проблемы трудоустройства, прописки и семьи можно лишь с помощью холостого банкира, а поэтому, в ожидании лучшей доли не мешает выпить хорошего коньяка, для чего достаточно зайти ко мне в гости. Внимательно следя за своей собеседницей, я с радостью обнаружил, что словосочетания «Армянский коньяк» вызвало у нее большее возбуждение, чем слова «холостой банкир». Но при выходе из электрички стала ясна преждевременность моей радости.

Светлана действительно была не прочь выпить со мой, но зайти ко мне наотрез отказалась, ссылаясь на то, что конфликты с мужем переросли в отвращение ко всем мужчинам. Уверенный в том, что о подобном отвращении можно будет забыть после двух рюмок, я предложил выпить прямо в Сокольниках, предварительно посетив ближайший найтшоп. Имевшейся у меня наличности хватило как на бутылку марочного коньяка, так и на плитку шоколада с парой одноразовых стаканов.

Прохлада и свежий воздух Сокольников после раскаленного асфальта дарили умиротворенное ощущение, как спокойствия и благодати, так и наплевательского отношения к суете — главного атрибута цивилизации. Светлана тоже забыла о своих проблемах, погрузившись в воспоминания о своей собаке, вначале захотела побродить по тем же самым тропинкам, где её выгуливала, а затем посидеть на поваленной березе, вокруг которой когда-то любил играть её пес. Мне тоже понравилось это поваленное дерево. На её широком стволе устойчиво встали бутылка и стаканы, расстелилась фольга дольками шоколада.

Возможно, Светлана понимала меня без слов, так как произносить никаких тостов не потребовалось. И когда мы перевалили через полбутылочный рубеж, наступило абсолютное МОЛЧАНИЕ, которое, как известно, обязательно заполняется или страхом или сексом. Ведь дети боятся монстров из страшных сказок из-за того, что в их возрасте очень мало секса. А поскольку я уже давно не верил в реальность Бармалея и его коллег, то с силой прижал Свету к себе. Несколько секунд я ощущал её ответные объятья, погрузившись в парализующую остроту её поцелуя.

Вдруг что-то тяжелое навалилось мне на плечо и, если бы я резко не отскочил, мой позвоночник переломился, как хрупкая тростинка.

Рядом со Светой стоял неимоверных размеров толстяк с противной обрюзгшей рожей. Такого я бы и с разбегу не смог бы свалить с ног и, поэтому решил вывернуть ему руку. Но он, не обращая на меня внимания, повернулся ко мне широкой спиной, словно угадав мой замысел, протянул руки к Светлане:

— Хватит, пошли домой.

— Это мой муж, — промямлила Света.

— Выпейте с нами. — В свою очередь промямлил я, протягивая ему стакан.

— Я не пью, — буркнул толстяк, помогая супруге встать.

Не задумываясь о причинах своего бездействия, связанных то ли с габаритами толстяка, то ли с законным приоритетом мужей в подобных ситуациях, я долго неподвижно стоял со стаканом в руке, глядя на удалявшуюся пару. А коньяк был действительно прекрасен, относясь к тем редким сортам, у которых вкус, дистанцируясь от крепости, ассоциировался с каким-то изысканным, лишенным приторности мармеладом, а запах, не сводясь ни к цветам, ни к ягодам, ни к фруктам уводил сознание к какому-то внеземному, космическому источнику.

Из состояния прострации меня вывело громкое шуршание фольги. Рыжий щенок, поглотив весь шоколад, вылизывал упаковку.

— Беточка! Прекрати немедленно! — Грозный окрик хозяйки перешел в смущенное, — Ой, здрасте!

— Здравствуй, Мариночка. Выпьешь со мной? — На какой-то миг я поверил в продолжение банкета.

— Нет, что Вы, я не пью, — Марина повернулась и ушла. Щенок помчался за ней.

Глядя на стройную фигуру и изящную, быструю походку, я чувствовал себя старым пьянчужкой, не способным угнаться за молодыми девушками. А женщин постарше уводили от меня их мужья.

В тот вечер мне всё-таки не довелось умереть от тоски из-за проходившего мимо Группенфюрера. Моя грустная физиономия и распечатанная бутылка подвигнули его на монолог о несовместимости одиночества и алкоголя, после которого последовало приглашение на мероприятие, которое он в тот вечер собирался организовать.

Я любил эти пирушки, на которых мне всегда было весело, и в то же время память никогда не могла отделить одну вечеринку от другой. В сознании они сливались в какую-то одну, проходящую через всю жизнь. Однажды, один здоровый парень после изрядной дозы спиртного не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и оттого получил прозвище «Московская Недвижимость». И сколько бы я не напрягал память, так и не смог вспомнить, было ли это в этом году, а может быть в прошлом или в позапрошлом, а то и вообще, в каком-то ином мифологическом времени, будто бы та пьянка была не реальным событием, а мифом, доставшимся от незапамятных эпох.

Недели через две-три я вновь встретил Светлану, с радостью поведавшую мне о том, что дела у её мужа пошли на лад. В начале он с помощью лазерного принтера делал из пластика фальшивые печати, а затем из такого же пластика освоил производство вкладышей в пробки для колы с логотипами выигрышей. Получив с помощью своих изделий несколько путевок на экзотические курорты, он основал тур-фирму. Но самым примечательным было то, что, начиная с того вечера в Сокольниках, он стал очень заботлив и внимателен к Светлане, за что она очень меня благодарила.

А причем здесь я?

* * *

Неизвестно от кого и каким путем, но однажды я подцепил вирус тоски. Как инфицированного гриппом может надолго свалить малейший сквозняк, так и для зараженного тоской любой пустяк может оказаться роковым.

Ленка на три месяца уехала в Италию. Я знал, что ревновать ко всем итальянцам сразу было бесполезно, да и недостаточно, поскольку кроме них там полным полно заезжих туристов и контрабандистов, а также эмигрантов всех волн и поколений. Но я также знал о силе эффекта, который она производила на мужчин всех возрастов. Конечно же, после её посещения Апеннин, никто на Земле уже не поверит в непорочность Папы Римского. Но дело было не в Ленке, а во мне. Тоскливо было настолько, что даже не хотелось идти в парк. А если летом несколько дней не зайти в Сокольники, то начинается такая тоска, которую не выражают слова, а лишь протяжный звериный вой.

Борьба с тоской выявила острую потребность в смене обстановки, а при моей зарплате это можно было сделать только путем самоубийства. Поэтому я уволился из университета и принялся искать новую работу, что оказалось занятием не только тоскливым, но и бесполезным. Казавшийся вечным тройственный союз между тоской, безработицей и мной разорвался, когда позвонил один знакомый, с которым я однажды ездил в командировку, и сообщил, что встречался с человеком, открывшим новую фирму и заинтересовавшегося моими анкетными данными.

Предвкушение нового отбросило обычное отвращение к глаженым брюкам и накрахмаленному воротнику. Кроме этого мне предстояло ехать на метро, причем это могло в ближайшем будущем стать для меня обычным, рутинным занятием.

Метрополитен со времени моей последней поездки изменился незначительно. Всего лишь входные жетоны сменили на пластиковые карты, а вместо схем линий красовались рекламные щиты и плакаты.

Поскольку с того момента многое непривычное для меня должно было стать обычным, я настроился воспринимать всё как самое обыкновенное и заурядное.

Вместе с другом мы вошли в самый обычный офисный центр, отметились у самых обыкновенных охранников, проследовали по обычным коридорам, обшитых обыкновенным мрамором и застеленными самыми обыкновенными коврами. Мы оказались в самом обыкновенном офисе с самой обыкновенной офисной мебелью и услышали обычную фразу о затянувшемся совещании и самую обычную просьбу подождать полчаса.

Мы направились в буфет, где я чуть было не встал в очередь, но вспомнил о привычке моего друга платить за двоих. Собственное достоинство не позволило мне отдать ему инициативу, а положение безработного — взять её на себя. Поэтому я, сославшись на отсутствие аппетита, выразил желание поближе рассмотреть висевшую на стене большую картину и мой друг поверил в это. Причина была в необычной живописи. На первый взгляд, это был обыкновенный написанный маслом пейзаж с колосящимся полем и опушкой леса. Но при пристальном рассмотрении открывался иной пласт бытия, связанный с тем, что в картине не было свободного пространства. Промежутки между листьями на деревьях заполняли птицы, а между колосьями — жучки и бабочки.

Подойдя к стене и разглядывая четкость стыковки изломанной линии берёзового листа с птичьим крылом, я каким-то боковым зрением увидел Юсова, сидящего за столиком и беседующего с кем-то. Я прислушался, поскольку проблемы бокового слуха, в отличие от зрения, не существует.

— А ты бы взял у шефа беспроцентный кредит, — предложил Юсов собеседнику.