Презент для незнакомки - Рубен Таросян

— Вы нам подходите, — радуясь тому, что вдох и выдох у меня начали отличаться друг от друга.

* * *

Через пару дней, когда меня вызвали в «штаб», особняк невозможно было узнать. Вместо невзрачного сооружения с обшарпанной штукатуркой стоял мраморный дворец. Только подойдя вплотную и пощупав стены руками, я смог распознать природу превращения. Здание было обшито фанерой и покрыто блестящей самоклеющейся пленкой. Исчезли многочисленные строительные бытовки, а вместо огромной лужи зеленел ровный газон, который на самом деле оказался ворсистым полиэтиленовым половиком. Чуть подвыпивший пузатый майор с двумя сержантами вкапывали в стыки половиков искусственные деревья. Получалось очень аккуратно. В линию выстроились не только стволы, но и каждая веточка, каждый листочек, словно иллюстрация эффекта перспективы в учебнике рисования. Также в линию вдоль здания были припаркованы защитного цвета газики, напротив которых стояла пара зеленоватых бронированных «Ланд Роверов» с зарешеченными стелами, а рядом воинственно и грозно урчал незаглушенным мотором огромный хаммеровский джип, раскрашенный камуфляжными пятнами.

В фойе здания бросалось в глаза огромное полотно в золоченой раме. Это был «Совет в Филях», только не музейный подлинник, а учебная копия, которую Юсов приобрел в художественном колледже. Студент, писавший картину, пытаясь одновременно постичь традиции, как русской, так и голландских школ, завалил стол окороками, колбасами и рыбными деликатесами. Но композиция не производила впечатления веселой пирушки, как из-за серьезности лиц полководцев, так и из-за отсутствия спиртного, что, как ни что другое, подчеркивало мудрость фельдмаршала, отвернувшегося от стола.

Меня переодели в мундир генерал-лейтенанта и посадили за компьютер, на дисплее которого колонна танков перестраивалась из походного порядка в боевой. Я должен был вводить координаты местности и делать поправки на рельеф. Это у меня не всегда получалось. Особенно на малых островах, где размах маневров не вписывался в контуры береговой линии.

Со мной в комнате сидел бывший военный атташе в форме полковника. Ему предстояло умело, сочетая строевые приемы с дипломатическим этикетом, поставить на стол пару бутылок с коньяком. Его напарница — та самая каратистка, — вслед за ним должна была внести поднос с закусками.

Предполагалось, что гости проследуют по коридору и увидят через приоткрытую дверь генерала, работающего за компьютером. Немая роль без слов не была для меня привлекательной. Я искренне надеялся, что мне придется участвовать в какой-либо беседе, и раздумывал об образе, то ли крутого служаки в духе «Упал-отжался», то ли великосветского аристократа, восторженно бубнящего что-то о примах Большого Театра. С другой стороны, я знал, что в спектакле Юсова всё продумано, и вряд ли найдется место для импровизаций.

Сигнал зуммера оповестил о приезде гостей. Я ещё раз проверил, достаточно ли широко открыта дверь, видна ли дислокация танков на дисплее и, прежде чем сесть, решил взглянуть в окно. К моему удивлению, среди входивших был Якобсон. Он-то отлично знал, что я никакой ни генерал. Мне ничего не оставалось, кроме как прошмыгнуть к чёрному ходу и, сменив ладно сидевший китель на спортивную куртку, убежать прочь.

Едва я вошел к Ленке, как она не здороваясь, разразилась громким смехом. Отхохотав минут пять, она сказала: «Ты думал, что если тебе нравятся женщины в чулочках, то и мне — мужчины в галифе!» — и опять рассмеялась.

* * *

Когда утренняя прохлада врывается в открытое окно, можно, закутавшись в одеяло, бесчисленное число раз просыпаться и тут же, блаженно засыпать, полностью теряя ощущение времени.

— Ал-ло! Это ты? — Звонкий детский смех в телефонной трубке вытащил меня из сонного небытия.

— Может быть и я. Вот посмотрю в зеркало и скажу точно. — Я вылез из-под одеяла и почему-то на полном серьезе стал искать глазами зеркало. А тем временем детский голос в телефонной трубке сменился взрослым, точнее, приятным женским:

— Это Татьяна. Срочно приходи. У меня неприятности.

— Какие?

— Нешуточные. Хоть под поезд бросайся.

— Не строй из себя Анну Каренину. Она носила совсем другие шляпы. Сейчас приду, — ответил я, представив пышные Татьянины формы в старинном корсете и бесчисленных кружавчиках.

Я направился к Татьяне, совершенно не думая о её неприятностях, и лишь пытался угадать на каком этапе серьезных разговоров можно будет перейти к интимным отношениям и возникнут ли при этом какие-нибудь проблемы.

Вообще-то я стараюсь не думать о проблемах, которые не стоят передо мной в данную минуту. Живу настоящим, но не отрицаю реальности будущего. А вот к прошлому отношусь с долей скепсиса и из-за плохой памяти считаю, что о прошлом нельзя говорить однозначно. Запечатленные в сознании картины всегда трактуются как связанные с одним из множества прошлых. А вот в однозначности будущего я никогда не сомневался. Оно всегда дает нам знать о себе в виде отдельных фраз или событий, грядущее значение которых мы не всегда понимаем правильно, а чаще вовсе о нем не задумываемся.

Пасмурная погода навевала мысли о спиртном. Но это не было жгучим желанием. Скорее я не возражал против дорогого коньяка, импортного вермута или джина. Прочие, более скромные напитки, которые мне были по карману, почему-то желания не вызывали. То, что мы имеем в реальности, в «натуре», чаще всего нас не устраивает, и мы ищем или придумываем что-то другое. Но всё придуманное гораздо примитивнее реальности. Только в придуманных детективах, где каждый персонаж выполняет свою функцию, можно предугадать ход событий. В реальной жизни много «лишних» персонажей и никогда нельзя поставить точку. Ведь в любой момент для кого-то из «лишних» события только начинают разворачиваться. Можно приблизить крутой детектив к жизни, описывая, всё как есть, а затем подогнать джип с киллерами и из автоматов убрать всех «лишних».

Мои сентенции были прерваны громким скрипом шин. Рядом со мной резко затормозил джип, из которого выскочили трое парней. Один из них достал пистолет.

«В чьем-то сюжете я лишний», — после констатации этого факта мне стало не до абстрактных размышлений.

Молодые люди после обмена эмоциями:

— Это он был с Юсовым.

— Да, в генеральской форме.

— Попался, кидала! — предложили мне поехать с ними.

Я не отказал им в их просьбе, но отнюдь не из признательности за любезность.

Проехав минут пять, в полном молчании, один из них задал весьма интересный для меня вопрос:

— Что с ним будем делать?

— Пусть решает Якобсон.

— Позвони ему.

— Бесполезно. Он с Лидой.

— Ну и что?

— Отключает мобильник.

— Поехали к озеру. Они наверняка там.

Как следовало из их разговора, на мое счастье готового решения у них не было. Конечно, можно считать невезением, если, в солнечный день ты не смог вырваться в Подмосковье, а в пасмурный день тебя обеспечивают транспортом. Но поскольку дозы невезения не бывают бесконечными, то я решил, что серьезных неприятностей мне удастся избежать. Не может же не везти во всем и сразу.

Озеро оказалось большим и красивым. Часть берега была обнесена высокой оградой, сквозь которую виднелись кирпичные коттеджи. Два милиционера с автоматами открыли перед джипом шлагбаум. Все коттеджи были непохожи друг на друга, объединяли их один и тот же сорт кирпича и безвкусный дизайн. Я всегда восторгался архитектурой неоштукатуренных зданий дореволюционной постройки. «Кирпичное кружево» делало похожими на дворцы фабричные корпуса и трамвайные депо. Недалеко от Сокольников, по другую сторону железной дороги стоят цеха одного старого завода. Кирпичные арки над окнами, ступенчатые карнизы, классические колонны — всё это ставило заводской двор в один ряд, если не с Версалем и Петергофом, то уж, по крайней мере, с музеями-усадьбами. Современные же коттеджи мне больше напоминают казармы и тюрьмы. Эта ассоциация оказалась не случайной.

Якобсона на месте не оказалось. Мои похитители, заперев меня на втором этаже коттеджа, укатили. Я же не стал строить из себя графа Монте-Кристо, так как не только мстить кому-либо, но и бежать отсюда мне не хотелось из-за условий содержания, существенно отличных от аналогичных у французских узников времен Империи и Директории. Весь этаж, лишенный каких-либо перегородок представлял собой одну большую комнату, которую можно было называть спальней из-за огромной кровати, стоявшей в центре. Но были и атрибуты, не характерные для спальни: джакузи у окна, а также унитаз, биде и душ. Вдоль стены стояли шкафы с зеркальными дверцами. С зеркального потолка свисали веревочные качели, у которых помимо узкого деревянного сидения, были свисающие латунные стремена. Я ненадолго задумался о «наездницах и приемах «джигитовки».