Все женщины - химеры - Гай Орловский

- Поздно, ребята, - пробурчал я с облегчением. - Но все равно я рад.

Быстро вернулся в холл, пинком выбил пистолеты из рук двух павших последними, а взамен вложил те, что были в моих, предварительно стерев как можно тщательнее отпечатки.

Спецназовцы, похожие на киборгов в своей чудовищной броне, где даже вместо лица черная блестящая маска шлема, высыпали как горох, раскатились во все стороны и, присев на колено, взяли на прицел двери и все окна.

Я поднял руку кверху, другой открыл дверь и, вскинув и вторую конечность, пошел с красивой, надеюсь, улыбкой по ступенькам.

Сейчас, после пережитого, трясет еще больше, но все видят только, что я картинно и счастливо улыбаюсь ласковому солнечному дню, а руки кверху держу из снисхождения к ним, неразумным, которые могут и пальнуть со страху.

Полицейский автомобиль, которого прикрывают броневиками, вырвался вперед и развернулся прямо перед ступеньками.

Я медленно опустил руки. Из авто выскочили Мариэтта и Синенко, взъерошенные, как воробьи после драки, с вытаращенными глазами и такие взволнованные, словно это они прошли здание с пятого этажа до самого низа.

- Я скучал по вам обоим, - сказал я громко. - Я вас даже как бы люблю. Правда, по-своему.

Синенко цыкнул:

- Я тебе дам «по-своему», извращенец!… Что там стряслось?… Кто еще в здании?

Мариэтта крикнула отчаянно:

- Да что с тобой происходит?

К нам трусцой подбежал жуткий громила, лицо в шрамах, представляю, какое у него тело, в легкой броне, что значит, из начальства, очень немолодой, с сединой даже на бровях, шрамы вообще-то легко убрать в любом косметическом кабинете, но есть люди, которые ими гордятся.

Пронзив меня взглядом, как святой Джордж дракона, он спросил резко:

- Это снова вы? Как вам удалось сбежать?

- И я рад вас видеть, капитан, - ответил я. - Просто счастлив. Эта форма вам идет. Вы в ней как жук- олень, его в народе зовут рогачом. Панцирь блестит точно так же. Я так любил играть с этими жуками…

Он рыкнул:

- Я те поиграю!… Как вы сбежали?

- Да ничего особенного, - ответил я. - Просто сидел-сидел связанный с мешком на голове…

Мариэтта сказала неожиданно:

- Давайте угадаю! Он просто сидел, а они взяли вдруг и сами друг друга перебили. Так?

Капитан посмотрел на нее сердито, не до шуточек, но я просиял и сказал радостно:

- Вот видите? Ей надо повышение! За женскую прозорливость!… Она понимает мужчин. Что значит… нет- нет, я ни на что не намекиваю!

Капитан сказал раздельно:

- Как… вам… удалось… уйти?

Я проговорил ликующе:

- Представляете, сижу себе привязанный и с мешком на голове, как не знаю кто я вообще, надо у вас спросить, а там за дверью началась безобразная беготня, крики, стрельба… Я, знаете ли, нервный, как все утонченные интеллигенты, просто не выношу грубости, плохих слов… ну, вы понимаете, что имею в виду, не- табуированные, обсценные, которые нас еще с детсада учат не употреблять, длинные списки заставляют заучивать… Мое восприятие, защищая мою нежную душу демократа, сразу отключается. Я слышу только шум, белый шум, так его почему-то называют, хотя, на мой изысканный взгляд, шум может быть только черным… А вы как думаете?

К нему подбежали двое громил еще покрупнее, что- то сообщили знаками для глухонемых, он сказал им резко, продолжая буравить меня взглядом:

- Входите. Только осторожно.

- Брать живыми?

- По возможности, - ответил он. - Используйте светошумовые гранаты, потом отчитаемся.

Я сказал наивно:

- Я никого не встретил. Наверное, все попрятались. Хотя переступать через кого-то пришлось.

- Переступать?

- Не в переносном смысле, - заверил я. - Если карьеристы, что идут по трупам, я не такой… Просто они уже лежали, а я, знаете ли, просто вышел…

Он сказал, не глядя на меня:

- Савельев, Одинцов!… Возьмите свои группы в полном составе. Используйте светошумовые с первого же броска, нам нужно захватить живыми. Возможно, там заложники?

Он оглянулся на меня Как насчет…

- Не видел, - заверил я. - Вообще никого не видел. Меня до сих пор трясет… Я со всех ног ринулся к свету и свободе, ужас пробрал до костей, столько крови… столько мертвых трупов погибших людей…

Я широко зевнул. Он дернулся, посмотрел дико. Лицо исказилось так, что шрамы вздулись буграми.

- Терещенко!… Прикрывай их со спины. Я пойду с третьей группой. Остальным держать под прицелом окна.

Мариэтта провожала его взглядом до тех пор, пока он не нырнул в распахнутую дверь особняка вслед за своими бойцами. Еще около десятка остались, держа на прицеле окна и дверь.

- Ну, - сказала она, не глядя на меня, - что соврешь на этот раз?

Я поинтересовался вежливо:

- Как вы… сумели? Они же отключили все…

Синенко спросил цепко:

- Откуда знаешь?

Я пожал плечами.

- Так они сразу сказали!… Чтоб и не надеялся на ментов. Все вы, говорят, идиоты. У всех слюни текут, а у некоторых даже висят. Но вот смотрю на вас и скажу правду… они ошиблись! Ничего у вас не висит. Наверное, вы их глотаете?

- Когда вижу шашлыки с аджикой, - согласился он, - и текут, и глотаю…

- Мариэтта, - спросил я, - а как вы так удачно появились еще там, у меня дома?

Она буркнула:

- С тобой много неясного, сам знаешь. Потому на всякий случай по распоряжению начальства установили более широкое наблюдение за всем поселком. И когда появились незарегистрированные в нем лица и не являющиеся гостями…

Синенко добавил ехидно:

- А куда они еще могут направиться? Угадал? Ну вот какая у тебя репутация!

- Понятно, - сказал я с облегчением. - Спасибо за лестный отзыв. Но какие они злые, какие злые!… Ну разве можно так убивать друг друга? Это негуманно и бесчеловечно! Мы к сингулярности идем, черепашек и пингвинов спасаем, а тут людей… Хотя, конечно, пингвинов жальче, но, может быть, придет пора и людев жалеть? Как думаете?

Сержант криво усмехнулся:

- Разве что после тараканов.

- А как теперь к ним нужно относиться? - спросил я опасливо. - Что сказано в директивах?

- Исчезающий вид, - сообщил он. - Занесен в Красную книгу. Потому надлежит всячески помогать им выжить, оставлять на кухне крошки. За убийство таракана будут крупно штрафовать. На первый раз.

- Да, - сказал я, - спохватились. Это после исчезновения лобковых вшей?

Он кивнул.

- Когда вслед за женщинами начали и мужчины все сбривать, лобковым пришел конец. Всемирный конгресс по вымирающим видам обещал сто миллионов долларов тому, кто принесет живую вошь, но, похоже, придется восстанавливать их, как мамонтов.

Я сказал осторожно:

- Вообще-то я сумел бы как-то пережить их исчезновение.

- Но-но, - сказал он строго, - это крамола… Законопослушный гражданин не может допускать такие высказывания.

- Так я ж в частном разговоре, - вякнул я.

Он задрал голову и демонстративно посмотрел в ясное голубое небо.

- А что сейчас осталось частным? Хочешь, загружу из Сети снимок твоей голой задницы?…

Мариэтта оглянулась, лицо сердитое, сказала раздраженно:

- Все еще говорите, что это женщины любят почесать языками?

Он со вздохом указал взглядом в ее сторону.

- Видишь, что бывает, когда им дашь волю.

- С другой стороны, - ответил я, - зато теперь делают всю черную работу, что раньше делали мы.

Он кивнул.

- Для того мы и придумали эту эмансипацию. Но все чаще думаю, не пора ли закрыть? Черную работу теперь делают роботы. Женщины уже без надобности… Даже в постели.

- Да, - согласился я. - Правда, как исторические памятники… в память о далеком диком прошлом… Мариэтта, что-то вы мне руки не выкручиваете, сапогом по почкам все еще не бьете, выколачивая нужное вам признание.

Она поморщилась.

- На этот раз ты попался. У них настоящие эксперты!… Все восстановят, все запишут, а суд рассмотрит и вынесет тебе то, что заслужил.

- А ты со мной пойдешь в навечное изгнание? - спросил я с надеждой. - Чтобы сторожить?

Она спросила внезапно:

- А как ты освободился?

Я посмотрел обиженно:

- Ты не слушала? Я же сказал: сидел, ждал, а они сами друг друга… Или то были не они, а их конкуренты?… Напали вдруг…

- Хорошая гипотеза, - одобрил Синенко. - Напали, чтоб тебя освободить, верно?

- Замечательно, - ответил я с чувством. - Хоть кто-то обо мне заботится.

Мариэтта сказала раздраженно:

- Я спросила, как ты освободился от мешка, если руки связаны? И, кстати, ноги тоже связывали?

Синенко насторожился, я понял, ноги связывают только особо опасным, чтоб уж точно не рыпнулся и не пискнул.

- Да вот как-то не помню, - ответил я растерянно. - Это вам хорошо, вы люди грубые, бесчувственные, а у меня все в голове перемешалось от интеллигентного испуга и нервной дезориентации… Помню, тащили, потом вроде бы бросили на стул, если то был стул, а не что-то нестульное… Я сидел и дрожал… или лежал и дрожал, не помню!… Но дрожал точно, ибо Федор Михайлович сказал, что все мы - твари дрожащие. А когда все затихло, я тихонечко снял мешок с головы, он у меня был на голове, представляете, как страшно?…