Готовность номер один - Лев Экономов

Через несколько минут летчик все так же спокойно, как будто ничего и не случилось за эту ответственнейшую минуту, доложил на КП:

— Атаку выполнил. Самолет сбит. Вторая цель применила помехи. Веду поиск. Прошу уточнить координаты цели.

У объекта, к которому направился второй самолет, стояли огневые позиции зенитно-ракетных войск. Ракетчики следили с помощью локаторов за перехватом. Они видели, как цель внезапно разделилась и один самолет пошел к зоне их действия. Они слышали команды, которые передавал штурман наведения истребительного полка перехватчику, слышали ответы летчика. И ждали приказа.

А рядом, тускло поблескивая стальными боками, глядели в сумрачное ночное небо, сплошь затянутое облаками, ракеты — самое мощное и самое надежное оружие на земле. Перехватчик уже находился в зоне зенитно-ракетных войск, когда на КП полка поступила команда:

— Истребитель вывести из боя. Цель передана ракетчикам.

Даже утлая лодчонка в море будет казаться больше самолета-цели, затерявшегося в необозримых просторах океана ночи. Но нет! Он не затерялся. За ним смотрели по приборам десятки внимательных глаз.

И немалым мастерством нужно было обладать ракетчикам, чтобы не спутать отметки на экране, одна из которых была электронной тенью самолета Уварова, чтобы точно направить ракету в противника, который с невероятной скоростью мчался где-то в околокосмическом пространстве и был скрыт от взоров людей толстым слоем облаков.

Майор был еще далеко от аэродрока, когда на КП полка стало известно, что второй бомбардировщик «сбит» ракетой «земля — воздух» на дальних подступах к объекту.

Страница двенадцатая

Все-таки красивое зрелище — посадка самолетов ночью, когда земля окутана непроглядной вяжущей тьмой. Даже представить себе трудно, что летчики все делают вслепую, ориентируясь в воздухе лишь по приборам. Приборы говорят, в какой стороне нужный им аэродром, как расположена на нем взлетно-посадочная полоса, с какой стороны нужно заходить на нее, когда и как строить маневр на посадку. Это просто поразительно!

С земли самолеты совсем не видны, лишь быстро скользят по темному небосводу красные и зеленые аэронавигационные огоньки, будто искры летят по ветру…

Снижение идет на отчаянно больших скоростях. За короткий срок летчику нужно многое предусмотреть. Времени на раздумье у него, конечно, нет ни единой секундочки.

На стартовом командном пункте это знают и не дремлют. На сигнальном табло СКП загорелась белая лампочка — подготовить прожекторы, потом зеленая — включить прожекторы.

И вдруг на бесконечно длинную посадочную полосу, вылизанную очистными машинами, словно выливается из установленных в ряд огромных, как паровые котлы, прожекторов целая река золотисто-голубого света. На дне этой реки хорошо высвечен каждый каменный шестигранник.

И тотчас же в реку света ныряет доселе невидимый рокочущий самолет. Озаренный нестерпимым глазу сиянием, он, словно глиссер, мчится по голубой глади.

Самолет тонет, касается колесами каменного дна, несколько секунд бежит по нему. Белым пламенем полыхает сзади тормозной парашют. И тут происходит новое чудо. Река исчезает будто по мановению мага-волшебника. Исчезает и самолет. Проглотивший его мрак теперь кажется еще гуще и плотнее.

Едва наш комэск заруливает в один из карманов и открывает кабину, как заместитель командира полка по политической части Жеребов вручает ему письменное поздравление.

Спустя некоторое время оно уже передается из рук в руки.

«Майору Уварову Ивану Николаевичу, — напечатано на красиво оформленной открытке. — Командование, партийный комитет и весь личный состав войсковой части горячо, от всей души, поздравляют Вас, Иван Николаевич, с успешным завершением программы переучивания на новом сверхзвуковом истребителе. Желаем Вам отличного здоровья, успехов в дальнейшем совершенствовании полетов на сверхзвуковом самолете.

Партком».

Жеребов пожимает руку технику самолета и мне. Это, конечно, приятно.

Страница тринадцатая

На самолете майора Жеребова нежданно-негаданно выходит из строя свеча вспомогательного двигателя. Заменить ее нелегко и не просто. К затерявшейся среди многочисленных агрегатов свече можно подобраться только через нижний лючок, да и то лишь оголенной по плечо рукой.

А между тем мороз, как нарочно, свирепствует вовсю.

Механик Скороход, не раздумывая, снимает куртку о пробует протиснуться в лючок плечом. Ему это, в конце концов, удается, но работать в таком положении неудобно. Он будто в тисках: кряхтит, ворчит, но дело, в общем-то, почти не продвигается.

— Не повезло нам, однако, а? — философствует Сан Саныч возле самолета Жеребова. — Какими были солдаты, скажем, при Александре Македонском или Ярославе Мудром. Меч и копье — все, что имелось у них. И чем вооружены мы, а ведь природа человека осталась той же. Две руки, две ноги, одна голова. Арифметика несложная. Какие нагрузки нам приходится испытывать!

— Ты бы хотел жить в те времена? — спрашивает Скороход.

— Нет, зачем же, — отвечает Бордюжа. — Я привык к своему обществу, к разным благам…

— Ну вот, видишь. Значит, повезло нам. Элементарно. А что касается природы человека, то она теперь далеко не та. Ученые говорят, что наши предки были ниже ростом, слабее, соображали хуже и органы чувств у них были развиты в меньшей степени. Я вот читал: попробовал надеть рыцарские доспехи великана семнадцатого века наш современник средних физических данных, но не тут-то было: не влезли. Ведь не случайно ломаются стандарты одежды, обуви, орудий труда. Пересматриваются нормы нагрузок. Если бы в нашу армию призвать воина из армии Долгорукова, то он, наверно, вряд ли смог бы принять это как благо. Так же, как и мы, пожалуй, не смогли бы быть счастливы, если бы появились на земле, скажем, через несколько сот лет. Вот парочку специальных кощеев, которые жили в сказках при Ярославе Мудром, для таких работ неплохо было бы иметь, — заключает Скороход неожиданно. Ему обидно, что на этот раз он со своей комплекцией оказывается бессилен. — Чем только думали конструкторы? И о ком думали?

Тут я вспоминаю, что отец дома иногда называл меня кощеем за то, что я плохо ел. Правда, теперь я вроде бы стал поплотнее, но далеко не толстяком.

Заглядываю в лючок. Так просто, чтобы удовлетворить свое любопытство. Без куртки, наверно, удастся протиснуться в него и обеими плечами, что значительно облегчило бы дело. Однако работать без куртки — бр-р-р! У меня только от одного взгляда на посиневшего Скорохода, можно сказать, мороз по коже дерет. Отхожу от самолета.

— Это верно, что твой отец журналист? — вдруг спрашивает меня техник Щербина.

— Верно.

— Есть тема… Все обходят ее. Вот я и подумал, не возьмется ли он написать книгу про нашего брата, про техника, про механика, — продолжает он. — Про летчиков хоть и не очень много, но все-таки пишут. Это правильно, конечно: летчик в авиации центральная фигура. Только без механиков, техников и инженеров летчики далеко не улетят. Если внимательно приглядеться, наша профессия не лишена даже романтики. Хотя я не из тех, кто считает, будто без романтики и дело не дело. Вот послушай на всякий случай.

И Щербина уже готов — завелся, как сказал бы Мотыль. Он рассказывает, как однажды зимой при температуре двадцать пять ниже нуля на его самолете отказал генератор. Чтобы снять его, нужно было расстыковать самолет на две части. Это, как известно каждому технику, — не фунт изюма! Тут нужно поставить не менее семи человек, и они только за день управятся! А самолет должен участвовать в полетах.

Как быть? И тогда у Щербины зародилась отчаянная мысль: попробовать через всасывающее сопло и трубу добраться до этой самой регулирующей аппаратуры, стоявшей в отсеке двигателя на раме.

Быстро подвезли с Тузовым — он тогда механиком на спарке работал — моторный подогреватель, включили его и один рукав направили во входное сопло, чтобы немного прогреть металлическую обшивку, а другой на Щербину, чтобы не так холодно было раздеваться возле самолета до трусов. И вот полез он в узкое отверстие боком. Одна рука вытянута вперед, а другая вдоль туловища, вернее, не полез, а его стали вталкивать туда за ноги, как затычку в горлышко бутылки.

Скоро, однако, он должен был отказаться от попытки: не та у него комплекция. Приказать это сделать кому-то он тоже не имел права. Ручаться за благополучный исход путешествия голышом зимой по узкой металлической трубе нельзя.

— Будем разбирать самолет, — сказал техник.

И тогда Тузов предложил:

— Можно мне, я сумею.

Он подобранный такой, юркий. И техники решили: пусть попробует.

Разделся он тоже до трусов и полез, а они стали толкать его. Чувствуют: сжимает механика так, что дышать ему нечем, но терпит, дает знак, чтобы продолжали пихать. Наконец затолкали его — одни ноги только видны в глубине с привязанной к ним веревкой.