Лондонские сочинители - Питер Акройд

— Ничего не понимаю. Какой еще статьи? — Бурный гнев и отчаяние сестры сбивали Чарльза с толку. В данных обстоятельствах, решил он, самое разумное — сохранять нейтральный, беспристрастный тон. — Начни-ка с начала, милая. Итак, чего же хочет Айрленд?

— Мистер Айрленд нашел короткое стихотворение Шекспира. Не более шести-семи строк Как я уже говорила, нынешней ночью он мне его прочитал. Но ведь это первое неизвестное стихотворение, обнаруженное за последние двести лет! И какое! Поразительное. И прекрасное.

— Я читал статейку его отца в «Джентльменз мэгэзин». Он там лишь упоминает неизвестного благодетеля. Сын рассказал тебе что-то еще?

— Абсолютно ничего.

Как легко слетела ложь с ее языка!

— Ошибки тут быть не может?

— Никакой.

Неожиданно ровный, твердый тон сестры удивил Чарльза. Ему захотелось укрепить ее в этой твердости.

— Чего же мистер Айрленд ждет от меня?

— Это великое открытие, и он, естественно, желает сам поведать о нем миру. Если он напишет статью, ты сможешь пристроить ее в журнал?

По правде говоря, Чарльз Лэм вовсе не жаждал водить компанию с Уильямом Айрлендом. Ну, кто он такой? Лавочник, торговец, которому судьба даровала редкую находку. Но это ведь не значит, что та же судьба наделила его фантазией и талантом сочинительства.

— Ты уверена, милая, что это будет разумно с моей стороны?

— А ты что предлагаешь? Открытие удивительное, необычайное…

— Вот именно. Следовательно, необходимо должным образом его описать, а подлинность подтвердить документально.

— Ясно. По-твоему, мистер Айрленд не владеет литературным слогом.

— Наверняка, конечно, сказать не могу, но можно ли ждать от него блестящего слога? Есть ли такая вероятность? По его собственному признанию, приличного образования он не получил. Растил его один лишь отец.

— А Шекспир получил приличное образование? Удивляюсь тебе, Чарльз.

— Он все же не Шекспир.

— Надо понимать, один ты владеешь даром сочинительства. Много о себе мнишь, Чарльз.

Мэри закусила губу и отвернулась. Она снова разгневалась.

Чарльз с опаской наблюдал за сестрой. Никогда прежде он не замечал у нее столь резких перемен настроения. Пожалуй, разумнее всего попытаться ее умиротворить.

— Прости меня, дорогая. Сейчас так поздно. Он, безусловно, не Шекспир, но вдруг он окажется вторым Лэмом? Я сделаю все возможное, чтобы ему помочь.

— Ты не против, Чарльз, если он придет к нам и расскажет, о чем собирается писать? Я была бы очень рада.

— Конечно, не против. Пусть приходит, когда ему удобно.

* * *

Получив коротенькую записку от Мэри, Уильям ближайшим же воскресным утром отправился на Лейстолл-стрит. Они втроем расположились в гостиной. В присутствии Чарльза Айрленд заметно нервничал и, декламируя стихотворение Шекспира, поглядывал на Мэри, ища поддержки.

— Весьма изящные стихи, — сказал Чарльз.

— Очень верно подмечено. Именно изящные, — с готовностью подхватил Уильям. — Позвольте я прочту вам, мистер Лэм, из моего собственного опуса? Я, правда, над ним еще работаю…

Мэри смотрела на мириады пылинок, танцующих в лучах весеннего солнца. Уильям достал из кармана пачку листков.

— Вступление я решил опустить. Можно начать in medias res?[72]

— Безусловно.

И Уильям Айрленд приступил к чтению:

«Еще одним бесспорным преимуществом Шекспира, в котором ему нет равных среди сочинителей, являлось его искусство описывать природу. Он настолько точно подбирал слова, что мы словно видим все своими глазами. Стиль его так ярок и своеобразен, что, прочитав любое предложение, безошибочно чувствуешь: это перо Шекспира».

Чарльз Лэм слушал внимательно и был немало удивлен выразительностью слога юного Айрленда. Далее автор перешел к описанию своей находки, выявляя в стихотворении черты сходства с уже известными и общепризнанными произведениями Шекспира. Завершалось эссе эффектной фразой: «Таким образом, признавая за Шекспиром высочайшее мастерство, по праву вызывающее наше восхищение, мы и в данном случае просто обязаны, вслед за Мильтоном, присудить ему титул „нашего сладкогласнейшего барда“».

Мэри восторженно захлопала в ладоши.

Чарльз, ожидавший услышать косноязычный лепет новичка, был поражен мастеровитостью Айрленда.

— Ваше эссе произвело на меня большое впечатление, — сказал он. — Я никак не…

— Не предполагали, что я на такое способен?

— Не был в этом уверен. Но написано очень гладко.

— Вздор, Чарльз, — вмешалась Мэри. — Мильтон в возрасте Уильяма уже сочинял оды.

— Я тоже сочиняю оды! — вскричал Айрленд и осекся. — Тем, что я умею, в большой мере я обязан именно вам, мистер Лэм. Ваши эссе в «Вестминстер уордз» вызывают у меня восхищение. Я никоим образом не смею утверждать, что перенял ваш стиль, но он оказал на меня сильное воздействие.

— Это большой комплимент, Чарльз. Поблагодари же Уильяма.

Чарльз протянул руку, Уильям схватил ее с подчеркнутой радостью.

— Стало быть, вы считаете, сэр, что этот опус можно предложить для печати?

— Несомненно. И я уверен, что мистер Ло одобрит его. Вы позволите привести стихотворение полностью?

— Безусловно, иначе и смысла нет печатать эссе.

Мэри пересела на диван, приобняла брата и сказала:

— Это счастливый день в жизни каждого из нас.

Удивленный этой странной фразой, Чарльз взглянул на сестру. Лицо ее было ясным, почти восторженным; глаза, устремленные на Уильяма, сияли.

* * *

Эта сцена стояла у Чарльза перед глазами, когда он сидел в «Биллитер-инн» вместе с Томом Коутсом и Бенджамином Мильтоном. Теперь его очень беспокоило здоровье Мэри; в последние дни у нее появился кашель, каждый приступ лишал ее сил, она с трудом переводила дух. Кроме того, ею часто овладевало нездоровое возбуждение, глаза на сухом, горячечном лице лихорадочно сверкали. Причину Чарльз видел в смене сезона: приближалось лето.

Перед приятелями уже стояли три большие кружки крепкого эля.

— Ну, поехали с орехами! — Том Коутс поднял кружку и чокнулся с Бенджамином Мильтоном.

— За ваше драгоценное здоровье, господа, — Чарльз тоже поднял кружку. — А теперь скажите мне вот что. Как нам скоротать вялотекущее время?

— В дружеской беседе.

— Я не о том. Не здесь. И не сейчас. Я говорю о праздных летних месяцах. О знойных деньках. О днях вина и роз, по выражению Горация.

— Вот ты и нашел ответ. Пей вино и закусывай розами. Упивайся благовониями Аравии.[73]

— А еще можно взять напрокат воздушный шар.

— Или заняться производством веджвудского фарфора.

Том и Бенджамин явно вознамерились перещеголять друг друга в изобретательности.

— Можно пукать горючим газом.

— Или поставить кукольный спектакль.

— Куклы нам вряд ли понадобятся, — сказал Чарльз. У него уже смутно вырисовывался план их будущих развлечений. — Помните, Отдел облигаций внутреннего займа поставил «Всяк в своем праве»?[74] Успех был огромный. Даже брали входную плату.

— А выручку небось потом пропили. Все денежки ушли на спиртное.

— Нет. Деньги отдали в фонд городских беспризорных. Хорошо помню письмо, присланное им сэром Альфредом Данном. — Чарльз отхлебнул добрый глоток эля. — Итак, вот вам мой план. Мы устроим спектакль.

— Кто это тебя надоумил? — не веря своим ушам, спросил Том Коутс.

— Господь Бог.

— Чарльз, я не могу расхаживать по сцене в парике и с накладной бородой. Это просто исключено. — Бенджамин Мильтон пригладил волосы. — Я буду выглядеть шутом гороховым. Вдобавок я не умею играть.

— Вот тут ты прав, Бен, это действительно вопрос серьезный. — Чарльз был по-прежнему окрылен своим замыслом. — Но, знаете, даже эту трудность мы можем обратить к своей пользе.

— Каким образом?

— Сейчас скажу. Погодите минутку. — Чарльз уставился в потолок, словно ждал, что там, на лепнине, вот-вот появится крошечная фея. — Ага!.. Как же я прежде-то об этом не подумал?

— А тебе вообще случалось думать о чем-нибудь прежде времени?

— Пирам и Фисба. И стена.

— Объясни, родной, сделай милость.

— Мастеровые в комедии «Сон в летнюю ночь». Пигва. Основа. — Он посмотрел на Бенджамина. — Из тебя, Бен, выйдет отличный Рыло. В этих мастеровых воплощена самая соль скверной игры. Мы представим их пьесу. Это будет фантастически смешно.

— Все это и впрямь пустая фантазия, — сказал Бенджамин, потирая нос. — Вне всяких сомнений.

— Неужели ты не понимаешь, как это будет весело? — Чарльз обожал любительские постановки. Он частенько захаживал в балаганы, не пренебрегал и домашними спектаклями у друзей; в прошлом сам играл роли Вольпоне и Синей Бороды.[75]