Дневник над облаками - Виталий Севастьянов

…Мы идем по песчаной дорожке. Небо как будто стало светлее. Гостиницу уже прошли. Идем дальше. Олег Макаров заканчивает объяснения Петру Климуку о «логическом ключе».

— Летит время, — говорит Василий Лазарев, как бы подводя итог. — Теперь ребятам еще долго работать в космосе, — вспоминает он тех, кто сейчас на орбите.

«Да, уже работать. Работа в космосе. Конечно, исследования и испытания, но и настоящая работа, — думаю я. — Ведь на борту „Салюта-4“ более двух тонн научного оборудования. Лаборатория! Каждый час работы космонавтов на орбите на учете. Сегодня вон сколько времени потратили на Земле на обсуждение оставить все по программе или продлить сон космонавтов на виток, то есть на полтора часа, учитывая, что они сегодня очень устали, — их рабочий день был очень напряженным. Мы еле добились увеличения отдыха для ребят».

— Да, время летит. Помните, на космодроме как раз перед вашим стартом открывали мемориальную доску на домике Гагарина, — обращается Василий к нам с Андрияном. — А прошло уже почти пять лет.

Мы помним. За неделю со старта «Союза-9» мы все вместе с Н.П. Каманиным поехали в домик Гагарина. После долгих месяцев подготовки при активнейшем участии первых космонавтов: Германа Титова, Павла Поповича, Валерия Быковского, Алексея Леонова — наконец-то восстановили в домике ту обстановку, которая была перед стартом Юрия Гагарина. Алексей Леонов мне рассказывал, что где-то на складе нашли именно те кровати, на которых спали Юрий Гагарин и Герман Титов. Они именно там так и числились — «гагаринская» и «титовская». Сами космонавты с помощью внимательных сотрудников космодрома все нашли и все расставили так, как было тогда — 12 апреля 1961 года.

Я хорошо помню торжественный митинг, открытие домика-мемориала, открытие памятной доски на нем. Я хорошо помню то волнение, которое охватило меня, когда мы с Андрияном стояли в той комнате, откуда Юрий пошел в полет, в первый космический полет человека. Я знаю, что всякий раз, когда космонавты прилетают на космодром и готовятся к новым стартам, они всегда приезжают сюда. В этот домик — домик Гагарина, всегда приносят ему цветы и молча говорят ему: «Мы продолжаем начатое тобой дело!»

— Все хорошо помню… Скоро уже пять лет… Да, летит время! — говорит Андриян, думая о своем. — Вон Алексей Леонов уже готовится справить десятилетие своего выхода в космос. А кажется, было только вчера. Вот он появился на обрезе шлюза. Высунулся еще немного. Вот вытянул страховочный фал, выбрал его слабину. Вот мягко оттолкнулся и плавно поплыл. И при этом еще машет рукой. Вот характер! Мы тут волнуемся, а он еще шутит! Мы-то знаем, что сейчас ему там нелегко. Уж не говоря о психологии (под тобой бездна, далеко на дне ее где-то поверхность Земли, а над тобой черное небо, немигающие звезды и Солнце); физически трудно работать в скафандре, пульс-то частит. А он машет рукой! Ведет репортаж, спокойно рассказывает, что под ним Черное море, Кавказ, солнечный «зайчик» по Волге бежит, а в микрофон слышно, как часто дышит, с трудом. И вдруг торжественный голос Павла Ивановича Беляева: «Человек вышел в космическое пространство!»

В то время я был в Центре управления полетом, наблюдал все это по телевидению и сейчас вспоминал весь восьмиминутный репортаж Алексея Леонова, репортаж от Кавказа до Байкала. Восемь минут! Четыре тысячи километров! Плывет рядом с кораблем «Восток-2» Алексей Леонов! Действительно, даже сегодня это воспринимается как фантастика!

— Юрий Гагарин тогда четко руководил полетом, — неожиданно сказал Олег Макаров.

— Помните, у ребят была ситуация…

— Помню! — одновременно сказали мы с Андрияном… Они готовились к спуску на Землю. Последний сеанс радиосвязи с Землей. На следующем витке — посадка. Они придут в зону радиовидимости наземных пунктов, уже находясь на траектории спуска в атмосфере Земли. На Земле с нетерпением ждут их доклада о работе автоматической системы ориентации. Я и сейчас помню доклад Павла Ивановича: автоматическая система ориентации отказала. Его доклад Земле был исчерпывающим. Он был сделан неторопливо, со свойственным Беляеву спокойным тоном.

Выдержав десятисекундную паузу, как бы давая Земле время на размышление, Беляев запросил разрешение на включение ручной системы ориентации корабля и при ее нормальной работе разрешение на спуск.

Вновь пауза. Длинная-предлинная пауза! Звенящая тишина! Тишина на всех пунктах управления полетом! Казалось, все радиосредства на территории страны замерли. Казалось, замерли и молчат все люди!

Пауза длилась всего тридцать секунд!

Спокойный, мягкий голос Гагарина:

— «Алмаз», я «Заря», переход на ручную систему ориентации корабля и продолжение спуска разрешаю!

Я все это слышал по громкой связи.

Вот что произошло за эти тридцать секунд там, в Центре управления полетом. Рядом с Гагариным сидели академик С. П. Королев, его заместители, специалисты по системам корабля, баллистики. После запроса Беляева Королев резко встал. Жгучим «королевским» взглядом в глаза он обвел всех присутствующих. Все молчали, Тогда встал Гагарин и, взглянув Королеву в глаза, ответил:

— Разрешаю!

— Я «Алмаз», вас понял, переход на ручную систему ориентации корабля и продолжение спуска разрешаете, — дал квитанцию Павел Иванович,

Сергей Павлович, также стоя, выслушал спокойный ответ Беляева, еще раз своим строгим, долгим взглядом обвел присутствующих и молча показал рукой на Гагарина, как бы говоря: «Вот как нужно принимать решения!»

На следующем витке Павел Беляев и Алексей Леонов благополучно вернулись на родную Землю. Да, несомненно, это был этапный полет в развитии космонавтики.

Небо на востоке уже светлеет.

— Скоро разыграется заря, — говорит Андриян, рассматривая на востоке горизонт, и обращается ко мне: — Виталий, а помнишь зори там, в космосе?

— Помню, — говорю я и замолкаю.

Действительно, одно из наиболее впечатляющих зрелищ, наблюдаемых из космоса, — это вид земной атмосферы вблизи сумеречного горизонта. Когда космический корабль находится в области тени и приближается к линии терминатора (граница света и тени на поверхности Земли), то в направлении на терминатор появляется космическая цветовая заря. Сначала виден серп темно-красного цвета. Затем в быстром темпе наступает просветление над серпом, к темно-красным тонам добавляются оранжево-красные и желтые, начинает формироваться основная гамма цветов космической зари, красные тона в ореоле светлеют, появляются голубые и синие оттенки, а затем фиолетовые и темно-фиолетовые, почти черные. И совсем нет зеленых тонов или даже полутонов. Переход от светло-желтых полутонов к светло-голубым происходит через белесые, которые два раза чередуются с бледно-голубыми, а затем идут голубые. Я помню, как удивлялся этому Мартирос Сергеевич Сарьян, когда я был у него в гостях в Ереване и описывал космические зори, и как он с юношеской любознательностью все просил меня рассказать еще и еще раз: какая там заря, как выглядит Земля наша из космоса.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});