Поколение свиней - Хантер Томпсон

Ну и ну! Пора закругляться с теледипломатией. Не прошло и суток, как полковник переместился в свою вторую ипостась — вновь стал «мистером Хайдом» — и заявил, что Рейган — нацистская свинья, которую надо предать международному суду за военные преступления. Он снова назвал президента «вонючим деградировавшим крестоносцем» и «стареющим третьесортным актеришкой», который еще хуже, чем старые фильмы с его участием, не сходящие с экранов ливийского телевидения.

Еще Каддафи призвал к формированию интернациональных бригад из добровольцев. Они должны присоединиться к террористическим «группам смертников», которые нанесут сокрушительные удары по всему миру, если США атакуют Ливию.

Коппел не нашел, что ответить. Шульц весь вечер хохотал в своем офисе в Фогги-Боттом, а Каддафи, по его словам, получил десять тысяч заявлений от добровольцев менее чем за сорок восемь часов.

Мой друг Скиннер не записался в их ряды; он отправился в Северную Африку с другой целью. Прошлой ночью он позвонил из аэропорта Сиэтла и сказал, что ночью улетает чартерным рейсом через Северный полюс в Амстердам, затем — в Каир, где его группу, в которую входят главным образом молодые американские школьные учительницы, должны встретить люди полковника и доставить на скоростном катере в ливийский порт Бенгази.

По его словам, из-за внезапного наплыва странных авиапассажиров, направляющихся в Триполи, египтяне занервничали. Холл для транзитных пассажиров в каирском аэропорту переполнен гнусного вида молодыми людьми в темных очках. В руках у них длинные спортивные сумки из гортекса с застежками фирмы «Харлей-Дэвидсон», а на шее — медальоны с выгравированными идентификационными номерами «солдат удачи». От этих парней просто несет мертвечиной. Они расплачиваются швейцарскими франками, и у многих есть ливанские паспорта. Складывается откровенно гнилая ситуация.

— Это ненадолго, — заверил меня Скиннер. — Все дело воняет, как тухлая селедка. Как только Каддафи увидит этих головорезов с куриными мозгами, которые говорят, что готовы погибнуть за него, он посадит их в тюрьму или, по крайней мере, попытается это сделать — и вот тогда начнутся настоящие неприятности. Большинство этих людей — криминальные подонки; их не нанимают на работу даже в Южной Африке.

По его расчетам, все закончится недель через шесть, и имя Каддафи исчезнет из газетных заголовков.

— Он дилетант, — сказал Скиннер. — Все претензии политиков сводятся к тому, что он слишком много говорит. Болтовня сейчас — худший проступок в напряженной арабской политике. Каддафи не вызывал тревоги, пока втихую занимался терроризмом, но когда он начал говорить об этом каждый вечер на международном телевидении, все занервничали. Теперь его называют психом. И на него наденут смирительную рубашку, так или иначе.

Я повесил трубку и вернулся к работе. Скиннер слишком глуп, чтобы его вылечить, и достаточно умен, чтобы о нем беспокоиться, а его работа меня не интересовала.

Хотя сегодня в Триполи спокойно, скандал скоро наберет обороты. Даже маньякам надо время для подзарядки, но случается редкий каприз природы, когда все они уходят на длительные каникулы одновременно. Так что любой, кто потратил хоть сколько-то времени на изучение истории войн, скажет, что внезапный покой, наступивший без видимых причин, говорит о том, что надо сконцентрироваться и собрать силы. Очень скоро произойдут ужасные и отвратительные события.

3 января 1986 года

Непотребная слабость

Суперигра в Чикаго была намечена на вечер воскресенья. В тот день стояла неприятная пасмурная погода. Вначале шел снег, потом все затянуло холодным туманом, а когда стемнело, с озера подул ледяной ветер. Сочетание холода и ветра было особенно отвратительным, но местные жители не обращали на погоду внимания: они рвали на себе майки, поливали пивом женщин и, словно гиены, дико бегали по улицам, предвкушая еще одну великую победу.

К тому дню у меня накопилось много разнообразных проблем. И все они, так или иначе, были связаны с азартными играми. Суть дела заключалась в том, что, проснувшись утром в воскресенье, я с беспокойством вспомнил о тотализаторе, где поставил на победу «Новой Англии» с перевесом в 13 очков. И это начинало меня тревожить. Ставки я делал, последовав совету преподобного Десмонда Туту, англиканского епископа и лауреата Нобелевской премии мира из Южной Африки, который в пятницу произнес речь в Чикаго.

Епископ Туту говорит с акцентом или, может быть, неверно ставит ударения. Он посоветовал мне, по крайней мере, так я его понял, держаться подальше от «Медведей», что раздражало мой основной инстинкт игрока и шло вразрез со всеми моими расчетами. До встречи с Десмондом я ставил на «Медведей» и не беспокоился об очках…

Казалось очевидным, что «Медведи» запишут еще одну победу на свой счет, а моя затея станет предметом для шуток. В этом сезоне они выиграли все основные игры в НФЛ, а их единственный проигрыш был, скорее, результатом беспечности или пресыщения успехом, а не признаком слабости. Инстинкт подсказывал мне, что надо ставить на победу «Медведей» с перевесом в 20 очков. А потом можно даже не смотреть игру.

Но когда епископ остановил на мне свои маленькие блестящие глазки и произнес что-то вроде «каркнул Ворон: «Никогда»», я счел это серьезным знаком: «Поставь против «Медведей»».

Но я волновался, и к субботнему вечеру моя решимость испарилась. В телефонных разговорах я нес всякий бред, и умные люди хохотали, узнав, что я изменил свои ставки на основании слов южноафриканского епископа, который ни разу даже не видел футбольный матч.

В конце концов, мой старый друг Крейг Веттер обратил мое внимание на то, что в словах Десмонда не было ничего, что могло быть истолковано как указание ставить против «Медведей». В его речи содержалось только моральное предостережение: «Держись подальше от азартных игр», что не имеет никакого отношения к вопросу, на кого и сколько ставить.

Может, я на самом деле сошел с ума? Первоначальные ставки были продиктованы накопленной за всю мою жизнь спортивной мудростью. Как я мог изменить свое решение из-за слов какого-то жалкого невежды?

Всю ночь Веттер смеялся над моей причудой, и в воскресенье к полудню я выгреб остатки своих денег, поставил на «Медведей» и перевес в 10 очков. Я надеялся уравновесить возможные проигрыш и выигрыш — старый трюк опытных игроков, позволяющий получить деньги независимо от того, на чьей стороне окажется победа. Если «Медведи» выиграют с перевесом в 11 или 12 очков, я отправлюсь домой без потерь — и такой вариант не исключался. Кроме того, я поставил крупную сумму на то, что игра закончится при отношении очков семь к одному, и еще поставил на то, что Уолтеру Пейтону не пройти 100 ярдов… Таким образом, к началу великого матча, начавшегося в воскресенье вечером, я был прикрыт по многим направлениям, а Десмонд летел в реактивном «Конкорде» где-то над Атлантикой — в Париж и Кейптаун.

Посмотреть игру по телевизору можно было много где, но для моих целей лучше всего подходил сорокафутовый экран «Даймонд-Вижн» в центре города, на Дейли-Плаза, где стоит совершенно идиотская здоровая железяка работы Пабло Пикассо. В тот день статуя с удивлением смотрела сверху вниз на шумные толпы, которые стекались всю неделю из мест вроде Сицеро или Гейлсбурга. Люди набивались на площадь, как стаи леммингов, не обращая внимания на опасные для здоровья холодные вихри, которые неслись с озера, как кошмарные замороженные зомби из «Кремации» Сэма Макги.

Ничто в мире не может сравниться со стужей, которая пронизывает вас отвратительным зимним днем в Чикаго. Страшная боль. Что-то подобное испытываешь от погружения в ледяную воду или от ожога… Но для этих людей боль — пустяк. Они срывали с себя одежду, бегали по площади и танцевали, совершенно игнорируя холод и трансляцию игры. Потом, вечером, по радио сказали, что на площади собрались трансвеститы, никчемные бродяги, приехавшие из других городов. Эти люди зарабатывают на жизнь продажей промышленного эфира в склянках, а по ночам истязают собственных собак, чтобы снять ужасное психическое напряжение, вызванное их положением отбросов общества.

Исход был ясен к середине игры. «Медведи» вели со счетом 23:3, и разрыв продолжал быстро увеличиваться. К концу матча половина толпы разошлась, а те, кто остался, напились вдрызг.

Когда мы уходили с площади, к нам присоединился парень по имени Уиллис, чье лицо показалось мне смутно знакомым. Парень утверждал, что он друг Майка Дитки. Я сразу почувствовал, что он чем-то сильно озабочен. Так и оказалось на самом деле. Он рассказал, что жена бросила его и поселилась в пентхаусе на Лейк-Шор-драйв с тремя «Медведями» — два наглых скота входили в основной состав, один был в резерве команды.