Искатель. 2014. Выпуск №1 - Анатолий Галкин

В канделябрах догорали последние свечи.

А Кузькин стоял как триумфатор. Плачущая Лариса рассказала ему все, что знала. Она сидела ни краешке кровати в очень живописной позе. На ней была наброшена простыня, которая постоянно распахивалась.

Одним словом, общая мизансцена напоминала полотно «Возвращение блудной дочери».

Паша остановил разговорчивого Аркадия и предложил полюбоваться картинкой.

— У тебя, Кузькин, не допрос, а исповедь. Разговор с кающейся Ларисой. Дельную информацию добыл?

— А как же, Павел. Я здесь не только Ларискины слезки утирал. Лара сообщила, что случайно подслушала важный разговор. Злотник позвонил Майковскому и угрожал разоблачением. Сегодня днем Наум едет на встречу к депутату. И еще, в кабинете ее хозяина есть тайник зи шкафом. Ты представь, Паша, что именно там стоит чемодан Ларченко.

— Очень может быть.

* * *

Двигатель «Глории» работал тихо и ритмично.

Надежда могла, конечно, вырулить на пляж какого-нибудь санатория. Но как бы она тащилась по территории с чемоданом?

Впереди, на другом берегу, была видна цепочка фонарей, белые рубки катеров и высокие мачты яхт. Пристань была огромная, и Патрикеева рискнула. В час ночи можно незаметно причалить с краю и выйти на шоссе. Там девушка с чемоданом не вызовет большого подозрения.

Справа от пристани находился домик, в котором еще горел свет. Возможно, это сторожка смотрителя причала, и он следит за каждым, кто пристает на его территории.

Надя держалась по центру водохранилища. Если сторож смотрит из окна, он должен думать, что яхта плывет вдоль и не собирается швартоваться.

«Глория» проскочила яхт-клуб и растворилась в ночи. И вот тогда Патрикеева повернула вправо, потом развернулась и выключила двигатель.

По инерции вдоль берега она скользила до крайнего причального кармана. Он был свободен, и Надя крутанула штурвал влево. Из последних сил яхта вплыла в свое стойло.

Патрикеева схватила чемодан и выволокла его на причал. Она подошла к носу яхты, дотянулась до швартовочного каната и привязала его к столбику. И только потом бросилась к левой лестнице, к той, которая дальше всего от домика смотрителя…

Через полтора часа она подходила к Дмитровскому шоссе. Было около трех ночи. До рассвета еще далеко.

У Патрикеевой не было документов. Она несла чужой чемодан. Пояс стягивала лента от штор, а на поясе болтался серебряный кинжал в ножнах.

На перекрестке ярко горели окна поста ГИБДД. А много левее светились витрины ночного магазинчика.

Зверски хотелось пить. Надежда сошла с дороги и через кусты поплелась туда, где продают и, возможно, покупают.

Она не сомневалась, что магазином владеет восточный человек с черными усами. Но за прилавком в ночную смену могла стоять какая-нибудь молдаванка или дородная хохлушка.

Но Патрикеевой повезло. Внутри придорожной торговой точки стоял он, сын Кавказских гор. Красивый, как джигит Зельдин в фильме «Свинарка и пастух».

Надя бросила у порога чемодан и рванулась к кавказцу.

— Как хорошо, что здесь именно вы. Я только вам могу довериться.

— Это приятно, барышня. Люблю, когда мне доверяют красавицы. Но только я не совсем понял, что ты хочешь?

— А вот что.

Патрикеева начала развязывать свой пояс из штор. Узел оказался крутой, а прилавок высокий. Джигит никак не мог понять ее манипуляции ниже пояса. Но все движения девушки выглядели очень соблазнительно.

Наконец узел сдался. Надежда размотала пояс и бросила ножны на прилавок. Потом осторожно подняла оружие, вытащила кинжал на половину длины и поцеловала клинок.

— Это, уважаемый, реликвия. Мой прадедушка воевал на Кавказе. И у него тоже был дедушка.

— Давно это было?

— Очень давно, и кто-то из моих предков встречался с самим Шамилем.

— Аллах акбар.

— И вот этот кинжал подарок от имама Шамиля. Он велел беречь вещь и продать ее только в самом крайнем случае. Вот в таком, как у меня сейчас. Деньги нужны позарез.

Джигит произнес несколько кавказских междометий, а потом бережно взял в руки кинжал и ножны.

Любой мужчина любит оружие, если он настоящий мужик. Но этот клинок — произведение искусства. Возможно, он и не от Шамиля, но серебро в нем есть натуральное, а чеканка старинная.

— И сколько ты, любезная, просишь за эту игрушку.

— Ей нет цены. А я прошу всего штуку баксов.

— Это много. Даю триста.

— Девятьсот!

— Не пойдет, красавица. Максимум, даю четыреста.

— Это так вы цените священную реликвию? Шамиль бы на час обиделся. Ладно, восемьсот, и точка.

— Хорошо. Не могу торговаться с красивой женщиной. Мое последнее слово это пятьсот долларов.

— Семьсот и бутылка «Колы».

— Согласен, красавица. Шестьсот и две «Колы». А с тебя поцелуй.

— Согласна. Шестьсот пятьдесят плюс все, что ты сказал.

— Договорились. Слушай, дорогая, иди ко мне работать. Мне такие бойкие нужны.

Торговалась Патрикеева так, из спортивного интереса. Отсюда до Ясенево сто баксов. И это выше крыши. Даже ночью. Даже с обшарпанным чемоданом.

Она свободно успевала к восьми утра. Или Муромцев будет дома, или соседка Нина Марченко, у которой есть ключ от их квартиры…

* * *

Ровно в четыре утра пленный Аркадий Сошин позвонил с чердака в подвал коттеджа и вызвал вихрастого блондина Пронина.

Володя запер дверь комнаты, где, по его мнению, спала его любимая Надя. Он поднялся на первый этаж и вышел на вольный воздух.

Уже когда он пробирался по парку, в голову ему пришли неприятные предчувствия. Это почему старший смены назначил встречу в рассветных сумерках и в каком-то каменном сарае, на дальнем складе, куда, по слухам, другие охранники водили послушных девочек.

Володя знал, что Аркаша Сошин совсем не голубой. Но он мог внезапно перекраситься.

От страха Владимир с каждым шагом шел все медленнее.

У него было хорошее воображение. Он живо представил, что с ним может произойти в ближайшие минуты. После этого Володя расстегнул кобуру, вытащил табельное оружие и передернул затвор.

Он знал, что стрельбу расценят как превышение пределов самообороны. Убивать можно только тех, кто тебя собирается убить. А если хотят позабавиться, то это совсем другое дело. По закону этих шалунов нельзя убивать. Даже если очень надо.

Но Владимир решил, что он все равно будет стрелять.

Кузькин ждал. Он пристроился у винтовой лестницы, присев за новеньким германским холодильником. Давно закончен допрос, и погасли свечи. В маленькое слуховое окошко чердака проникали лишь слабенькие предрассветные лучи.

Вот внизу хлопнула дверь, и кто-то окликнул старшего охранника: «Аркадий Юрьевич, где вы? Я уже пришел. Это Володя Пронин».

Аркаша Сошин лежал на кровати связанный и в наручниках. Муромцев взмахнул пистолетом, и пленник подал голос: «Поднимайся наверх, Володя. Там в углу винтовая лестница. Вот ты по ней и топай».

Ступеньки заскрипели, но как-то странно. От одного скрипа и до другого проходило двадцать секунд.

Вот первый шаг, второй, пятый, десятый.

Первым делом над поверхностью пола появился пистолет, а затем рука, которая его держала. Потом начала появляться вихрастая голова.

Кузькин решил не ждать стрельбы. В первую секунду он ловко прыгнул, схватился за ствол «Макарова» и нажал флажок предохранителя.

Во вторую секунду Лев схватил блондина за руку и рванул на себя. Если кто открывал тугую пробку штопором, тот представляет эффект. Вова Пронин влетел на чердак со свистом и приземлился в центре помещения, недалеко от кровати, на которой лежали задержанные «языки».

Допрос Владимира проводили не по классической схеме. Не было двух следователей — доброго и наоборот. Оба мужика были сонные и злые.

Правда, так было только в первые две минуты.

Пронин почти сразу начал говорить быстро и искренне. При этом он добродушно и глупо улыбался, как первоклассник, налетевший в коридоре на директора.

Из всего этого детского лепета было ясно, что Володя неравнодушен к Надежде. В том смысле, что она не просто ему симпатична, а он в нее напрочь влюбился. Втюрился по самые вихры.

Последнее обстоятельство очень развеселило Кузькина и несколько разозлило Муромцева, который схватил парня за грудки и стал трясти его. При этом он говорил громко, отрывисто и высокопарно. Примерно так, как в плохой шекспировской постановке.

— Как ты мог, Пронин? Ты, который понял ее. Ты, который увидел ее доброту, красоту и ум. И при этом ты, как Кощей, держал ее в мрачном подвале.

— Там очень симпатичное помещение.

— Молчи, подлый человек. Ты предал Надежду, и нет тебе оправдания. Хочешь снять с души камень?

— Хочу!

— Помоги освободить ее.

— Я согласен. Если что, то я готов и умереть за нее.