На взлёт! (СИ) - Голотвина Ольга Владимировна

Боцман приосанился: серебряного дельфина на бегу цапнул именно он.

– Погони за нами не было, – продолжал капитан. – Взлететь нам дали без помех. А этой весной мой знакомый капитан ходил рейсом в Андерхилл. Я просил его ознакомиться со списком преступников, объявленных в розыск по провинции: нет ли там меня? Он вернулся и сообщил: в списке мое имя не значится. И я вижу в этом руку знатной особы, которую я спас.

Хаанс и Отец переглянулись, разом вспомнив одно и то же: зимнюю погоню за Каракелли, похитившими Литу, и встречу в лесной храмовой обители с принцессой Эннией, совершавшей паломничество. Для леташей не было секретом, что там, в обители, принцесса зазвала Дика Бенца к себе в постель и намеревалась сделать его своим придворным фаворитом. Но капитан не пожелал променять небо на жизнь паркетного шаркуна и наутро сбежал от Эннии. Так что в Андерхилле она, положим, выручила Бенца, но уж теперь-то постарается сделать ему гадость, если представится случай.

– Понимаю... – Сеор Антанио кончиками пальцев тронул серебряного дельфина. – Боюсь, мне не удастся тихо спрятаться в своем фиаметтийском особняке. Придется ехать в Андерхилл и беседовать с губернатором. Нужно придумать приличный повод, чтобы выяснить, как попал во дворец подсвечник.

– Об этом надо разговаривать не с эрлом Фредриком, – уточила Мара, – а с майором Карвайсом. Там, у губернатора, как раз речь зашла о подсвечнике, а я запомнила. Губернатор сказал: мол, эту вещицу купил для меня эрл Джош у какого-то торговца.

– Значит, мне надо выяснить имя этого торговца, – мрачно подытожил сеор Антанио.

Лита потянулась к нему через стол, положила свою ладонь ему на руку:

– Дядя! Эти люди – мои друзья. Если хочешь, можешь рассказать им всё. Никто из экипажа не злоупотребит твоим доверием. Ведь любая беда, которая может случиться с тобой, ударит и по мне, верно?

Сеор Антанио чуть помолчал, а потом грустно улыбнулся:

– Ты права, девочка моя. Я действительно хочу рассказать тебе эту странную историю, эту загадку, разгадки которой я не знаю. Если Каракелли осуществят свои угрозы... если на мою седую голову обрушится позор... я буду знать, что тебе известна правда. И это меня утешит. И я не совершу преступления, открыв то, что было некогда придворной тайной: за прошедшие годы у трона встали другие люди, не имеющие отношения к старым секретам. Вот только не знаю, будет ли уместна эта история на празднике помолвки...

– Рассказывайте, сеор, – твердо сказал жених. – мы слушаем.

Дик Бенц, в глазах которого сверкало любопытство, кивнул, а невеста сочувственно погладила дядю по руке.

4

Прошли годы после событи й, о которых я собираюсь говорить, а все-таки описывать их приходится с большой осторожностью. Долго нельзя было, даже крайне сдержанно и с недомолвками, обнародовать эти факты, но теперь... история эта может быть рассказана так, чтобы никому не повредить.

(А.К. Дойл)

– Произошло это в год, когда король Анзельмо женил старшего сына, принца Арнульдо, на франусийской принцессе Сильвии. А придворные втайне уже готовили свадьбу второго королевского сына, Массимо. Подготовка к сватовству держалась в большом секрете, поскольку в невесты была выбрана халфатийская царевна Гюльби.

Да, я понимаю ваше удивление. Халфатийская правящая семья не роднится с королевскими династиями по ту сторону Хребта Пророка. Поэтому король Анзельмо велел устроителям этого союза не болтать о нем заранее – чтобы не оказаться в глупом положении, если дело сорвется.

Было выяснено, что халфатийцы, как и мы, иллийцы, придают большое значение подаркам, преподнесенным невесте. Придворные доложили королю, что в подарке ценится не столько стоимость, сколько изящество. Он должен говорить о хорошем вкусе жениха. По приказу короля были срочно собраны драгоценные изделия Джекко Челли, Туана Горти, Бернара Франусийца и других великих мастеров. Вещи эти отличались изысканностью, но не размерами, а потому вошли в сундучок вроде тех, в каких леташи хранят свои пожитки. Конечно, выглядел этот сундучок изящнее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Доставить драгоценные сокровища в Халфат собирались по воздуху. Допустить наш корабль за Хребет Пророка халфатийцы отказались – даже ради такого случая. А потому решено было, что у Хребта корабль встретит грифоний патруль и заберет сундучок.

Я тогда командовал фрегатом «Орел Эссеи». Как раз перед этой историей был на северной границе. Там вконец распоясались виктийские пираты, которых возглавлял Харальд Клыкастый... Король Анзельмо велел унять его. Мы этому Клыкастому вышибли все клыки, а его пиратскую гавань пустили пеплом по ветру... Да, это было на территории Виктии. Виктийский конунг затрепыхался было, но быстро сообразил, что из-за погорелых пиратов рискует ввязаться в серьезную войну. Поэтому он сделал вид, что знать не знает никаких летучих грабителей и даже не думал им покровительствовать. Правильное было дело, хорошее. Сейчас бы Свена Двужильного так отделать, а то обнаглел, забыл про судьбу прежнего пиратского адмирала.

Простите. Я отвлекся. Для моей истории имеет значение лишь то, что в экипаже «Орла Эссеи» были потери. Обычно я набирал леташей лично, беседовал с каждым, кого собирался взять на борт. Но тут пришлось поручить это дело помощнику, потому что меня срочно вызвали во дворец.

Там я получил приказ: лететь в город Понто-Риччо, где принять груз, доставленный отрядом королевских гвардейцев. Куда мне с этим грузом дальше – сообщит командир отряда гвардейцев, он же с нами пойдет в рейс.

Так и вышло, что впервые я взлетел с наспех набранной командой. Впрочем, новые леташи оказались ловкими и расторопными. Недоволен я был лишь семнадцатилетней пастушкой по имени Фантарина Леони. Редкое, красивое имя, и собой была хороша, но у меня ж не придворный театр, а боевой корабль. А юная красотка не столько о лескатах заботилась, сколько строила глазки направо и налево. Впрочем дело не страдало, потому что остальные пастухи, потеряв головы, охотно делали за девицу ее работу. Все же я решил: вернемся из рейса – выставлю вертихвостку из экипажа.

Когда мы пришли в Понто-Риччо, мне представили офицера-гвардейца – сеора Джироламо Каракелли... да-да, девочка моя, того самого, который упорно пытается заполучить тебя в невестки. Кстати, он уже тогда был одержим этой идеей, хотя и ты, и его сын были еще детьми.

В ратуше Понто-Риччо мне был вручен сундучок. В присутствии бургомистра сеор Джироламо открыл сундучок, вынул одну за другой драгоценные вещи и сверил с описью, которую ему вручили вместе с грузом. Потом драгоценности вновь уложили в сундучок и запечатали городской печатью Понто-Риччо. Кроме того, мы с сеором Джироламо добавили сургучные оттиски своих перстней-печаток. Это предложил Каракелли – для пущей сохранности.

Я не такой уж ценитель прекрасного, но эти дивные творения рук человеческих поразили меня. Там был букет серебряных лилий в мелкой бриллиантовой росе, были чаши из самоцветов со стенками тонкими, словно бумага. Небольшая золотая конфетница в виде двух женских ладоней, сложенных пригоршней, таких изящных, что хотелось их поцеловать. Была фигурка из серебра и слоновой кости – девочка-подросток, смеясь, поправляет обеими руками растрепанные ветром волосы. Мне тогда показалось, что я слышу ее смех – и что ко мне на миг вернулась юность...

Потом сундучок был доставлен на борт, в каюту сеора Джироламо, и помещен под койку. Матросу, который приходил убирать каюту, строго-настрого было приказано не сдвигать сундук с места.

А над койкой диль Каракелли повесил круглое зеркальце в оправе из золотых цветочных лепестков. Я, помнится, подумал: штучка наверняка дорогая, но после тех прекрасных вещей, которые мы по одной вынимали из сундучка, этот подсолнух выглядит грубо и вульгарно.

Не знал я, что зеркальце это – с хитростью. И сеор Джироламо не знал.