Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие - Юрий Николаевич Лубченков

выбор уже решен! Угадайте ее имя!

– Нет, государь, я никогда ее не назову…

– Не нет, а да – это герцогиня де Бофор!

Сюлли молчал, король потребовал ответа. И тогда герцог заговорил. Он повторил практически то же самое, что и раньше, но, должно быть, с большей страстью, ибо король обнял его и тихим, каким-то пустым голосом произнес:

– Наверное, ты прав. Я обещаю, что раз и навсегда отказываюсь от этого помысла.

И грустно вздохнул. И добавил:

– В котором счастье моей жизни.

Эти слова, да и само отношение, стали широко известны. И вскоре последовали практические шаги партии, не желавшей видеть на королевском троне гугенотку: 12 апреля 1599 года Габриель, гуляя по саду, умерла от апоплексического удара. Официальной причиной смерти стала ее беременность. Будучи на четвертом месяце и не пустив кровь, когда это было нужно, она якобы умерла от ее прилива. Но тем не менее ходили упорные слухи, что она была отравлена итальянским финансистом Себастьяном Заме, выполнявшим волю католических верхов.

Король рвался повидаться с умирающей матерью своих детей, но опоздал: на полдороге ему сказали, что она уже отошла и отговорили видеться с ней мертвой, поскольку это-де недостойно короля.

Почти тут же пришел ответ от Маргариты. До этого она не соглашалась на развод, теперь же была на него согласна. При дворе пользовалась успехом эпиграмма, написанная на смерть герцогини госпожой де Невик:

         Я вижу явь страшнее снов:          Ведомы пасторским ублюдком,          Шесть смертных, но живых грехов          Идут к погосту строем жутким          И, голося «за упокой»,          Оплакивают грех седьмой.

Пасторский ублюдок – это один из приближенных Генриха IV сьер де Баланьи князь де Камбре, маршал Франции. Остальные нам уже известны.

В это столь трагическое для Генриха время Маргарита, как видим, не теряла головы. Она отдалась давней своей склонности создавать нечто вроде артистического салона, окружив себя людьми искусства, некоторые из которых становились попутно и любовниками. Так, например, известный поэт Депорт. Любила балет. Словом, наскучив политикой, она решила посвятить вторую половину, как она надеялась, жизни опосредованному служению музам.

Первые годы после развода с Генрихом она продолжала жить в Юссоне, без права особо его покидать. Но в 1605 году она оказала королю ряд важных услуг в его противостоянии – уже кальвинистам, ибо он при коронации был вынужден принять католичество (и даже уцелела в истории его знаменитая фраза – «Париж стоит мессы»), и ей разрешили вернуться ко двору.

Поначалу она поселилась в Булонском лесу, где Генрих навестил ее с новой женой. После этого Марго всегда ласково принимали при дворе. В конце концов она поселилась в предместье Сен-Жермен на улице, которая позднее получила название Малых Августинов, ибо Маргарита основала здесь для этих монахов их некое заведение, которому по завещанию позднее отошел ее дворец.

Особняк де Санс в Париже

С годами она сильно растолстела, и при этом приказывала делать себе лиф и юбки гораздо шире, чем следовало. Она постоянно носила белокурый шиньон цвета отбеленного льна с легкой желтизной, ибо рано облысела. Чтобы придать себе большую статность, она вставляла себе в платье по бокам жестяные пленки, расширявшие лиф, и поэтому не могла проходить через некоторые двери.

Ближе к старости она любила музыканта Виллара, которого поэтому прозвали «Король Марго». Музыканту, по капризу подруги, приходилось все время носить засученные штаны и привязанные чулки, хотя это уже давным-давно вышло из моды.

У нее было двое детей – один от сьера де Шанвалона, который принял монашество, и от сьера д’Обиака.

И тем не менее она удостоилась проникновенной эпитафии, восхвалявшей ее высокую – воистину королевскую – нравственность.

Почти такую же, какую имела многолетняя официальная подруга ее мужа – Габриель Д’Эстре (1671—10.04.1599). Истории Франции старинный дворянский род Д’Эстре дал много славных имен. Род дал государству выдающихся фельдцейхмейстеров, маршалов, талантливых ученых, кардиналов. Многие представители рода делали карьеру быстро, другие медленно продвигались к известности. На военном поприще отличился Франсуа Аннибал, родившийся в 1573 году. Сначала он выбрал путь священнослужителя и достиг сана епископа, но затем круто изменил намерения и перешел на военную службу с титулом маркиза де Кевр. Он стал маршалом Франции, когда ему было уже за пятьдесят лет, и, продолжая службу, еще раз отличился при взятии города Трир в 1632 году. Карьеру он завершил, будучи посланником Франции в Риме, и титул герцога получил при восшествии на престол Людовика XIV. Его сын, Жан, тоже стал военным. Жан Д’Эстре сражался на море, командуя объединенным англо-французским флотом в битвах с флотом Голландии в 1672 году. Как и его отец, он достиг звания маршала, а в 1686 году стал вице-королем французских колоний в Америке. Маршалом Франции стал и сын Жана Д’Эстре, герцог Виктор Мари. Военную службу он начал под командованием отца, приняв участие в морских экспедициях. В 1697 году Виктор Мари руководил бомбардировкой Барселоны и Аликанте. Затем он храбро сражался в морской битве при Малаге в 1704 году, а в 1715 году он был назначен председателем морского суда. Последним представителем рода Д’Эстре стал знаменитый де Лувуа, который также стал маршалом Франции в 1756 году. В следующем году он возглавил войска, действующие против Германии, и нанес немцам поражение у Гастенбека. Из-за дворцовых интриг он был смещен с должности командующего – его место занял менее способный герцог Ришелье. Когда в 1762 году Лувуа снова встал во главе войск, то критическое положение, в которое попали французские войска из-за бездарного командования, исправить было невозможно.

Но более всего прославила род Д’Эстре женщина. Ей, Габриель Д’Эстре, удалось покорить сердце короля Франции Генриха IV, который вошел в историю не только своими государственными деяниями, но и «любвеобильностью», имея огромное число возлюбленных (по некоторым данным, 56). Но Габриель Д’Эстре, прозванная «прекрасной», занимала в их ряду особое место. Ее часто обвиняли в излишнем легкомыслии и даже распущенности, но она была дитя своего времени, не более легкомысленной или