Открытый счет - Анатолий Медников

Затем Зубов ответил на несколько вопросов, однако всё закончилось тем, что немцы всё-таки открыли по выступу огонь из миномётов.

Было бы по меньшей степени наивно думать, что такая прямая агитация из траншеи в траншею будет сходить безнаказанной. Не перевелись же на немецкой дамбе офицеры и эсэсовцы. Зубову было не привыкать к такому финалу, немало хороших и храбрых офицеров из седьмого отделения сложили свои головы под огнём нацистов, взбешённых нашей радио- и голосовой пропагандой.

Мины рвались густо, воздух заволокло дымом. Клорен побледнел, и в глазах его отразилось отчаяние. Он, настроившись уже на безопасную жизнь в плену, сейчас мог погибнуть от немецкой мины.

— Пошли! — махнул ему рукой Зубов.

Они начали отход по траншее. Надо было проявить усилие воли, чтобы не побежать сразу и впереди немца.

Но вот Клорен, натянув пилотку поглубже на голову и пригнувшись, понёсся по траншее длинными прыжками, смешно вскидывая худощавый зад, потому что мина рявкнула где-то совсем рядом, а за ним, с минутным душевным облегчением, смог побежать и Зубов, чувствуя своё бурно колотящееся сердце…

…В траншее, неподалёку от переднего края, они натолкнулись на майора Окунева.

— А, приветик! Фрица сохранил? Да вижу, вижу — в целости. О нём спрашивали сверху. А вы здорово запыхались. Даёт прикурить!

Окунев улыбался, однако в тоне его трудно было отыскать сочувствие.

— Мины кидает?

— Густо, — сказал Зубов.

— Невежливо, грубые люди. А сколько всё-таки ожидается к вечеру перебежчиков? Сможем ли всех принять?

Озабоченность, которую пытался изобразить на лице Окунев, больше смахивала на издёвку.

— К чему столько иронии, Игорь Иванович? — спросил Зубов.

— Поражён состоявшимся братанием; правда, только руки не протянуть — Одер разделяет.

— Не братание, а интересная форма пропаганды, немцы спрашивают, мы отвечаем.

— Не верю я немцам, Александр Петрович, фашистам не верю. Если отвечать им, то только огнём! Ну, бывайте, — сказал Окунев с сердитым лицом, затем протиснулся в узкой траншее мимо Зубова и Клорена, плюнул себе под ноги и, не обернувшись, зашагал дальше вдоль берега.

6

Зубова и Лизу вызвал к себе начальник политотдела армии. Он сам позвонил и назначил встречу.

Есть что-то всегда безошибочно верное в интонации первых же слов, сказанных по телефону, даже в том случае, если словами этими ещё ничего не сказано. Зубов, опустив трубку на рычаг, начал уже готовить себя к возможным неприятностям.

И сейчас, сидя в газике, который вёз его в политотдел, Зубов вспомнил и выступ на Одере, и всё, что произошло, когда он находился там, сначала с Сергеем Свиридовым, потом с немцем Клореном.

Прошёл уже месяц, как Зубов приехал на фронт из Москвы. Тогда была зима. А сейчас в последней декаде марта бурно наступающая весна прочно укрепилась на берегах Одера.

На переднем крае от Силезии до моря наблюдалось в эти дни затишье, и казалась несколько странной общая установка командования на упорную и длительную оборону.

Союзники на западе подходили к границам рейха. Берлин лежал за Одер-фронтом всего лишь в шестидесяти километрах. Гитлер, по агентурным данным, только и жил надеждой столкнуть лбами советские и союзные армии на территории Германии. Да и не таков был характер у Верховного, чтобы медлить с завершающим ударом. Одним словом, в длительную оборону что-то не верилось.

Но приказ есть приказ. И Зубов твердил своим сотрудникам об обороне, а те повторяли эту версию, возможно и воспринимая её как средство преднамеренной дезинформации противника.

Тем более что достаточно было выехать на любую асфальтированную дорогу, ведущую на восток, чтобы увидеть, как подтягиваются к фронту новые части, а в лесах, невидимые, но слышимые, мощно гудят танковые моторы.

Солнце в этот день грело по-летнему, бурая и прелая листва уже вытеснялась свежей зеленью, цвели дубки, клёны. Берёзы, распушив ветки, стояли, словно бы в нежно-лимонном тумане, и разогретая земля пахла густо и сладко.

— Хорошо! — несколько раз повторила Лиза. — Боже, как хорошо! Даже не верится, что может быть так верной в этой проклятой неметчине.

…В приёмной начальника политотдела Рыжих у окна работал адъютант полковника, за другим столом вольнонаёмная машинистка сердито стучала по клавишам машинки, и в воздухе мелькали её наманикюренные ногти. Зубов заметил, что Лиза посмотрела на свои, давно уже не видевшие лака.

Дом, который занимал начальник политотдела в отгороженном шлагбаумом квартале города Зельдина, принадлежал богатому немцу. Панели в приёмной обиты красным деревом. По углам стояли красивые вазы в виде древнегреческих амфор, на стенах рога, обилие их особенно поражало в самом кабинете Рыжих, где был камин, ковры и пальма около письменного стола.

Зубов и Лиза осторожно присели на краешек дивана под какой-то массивной рамой, не слишком уверенные в крепости крюков, на которых держалась картина. Вместе с ними тут находилось ещё несколько офицеров из дивизии, подполковник — лектор из Главпура и корреспондент Всесоюзного радио.

Рыжих, плотный, кряжистый, с крупным лицом, почти всегда улыбающийся, с выпяченными вперёд губами, которые только усиливали впечатление добродушия и уравновешенности характера, кивнул Зубову, показал глазами на офицеров, как бы говоря: придётся подождать, видишь, сколько дел!

Дел и забот у него сейчас действительно было много. Зубов и сам видел, как осложнилась политическая работа в частях за немецкой границей. Пропагандировавшийся в течение всей войны лозунг: «Где бы ты ни увидел немца — убей его!» — нуждался теперь в серьёзных поправках. На повестку дня остро встал вопрос об отношении к немецкому населению, к тем, кто не имел непосредственного касательства к нацистским зверствам и всей гитлеровской военной и политической машине.

Стоявший около начальника политотдела незнакомый Зубову майор зачитывал вслух выдержки из своего политдонесения, и Рыжих, подняв палец, отмечал таким образом поучительную серьёзность излагаемых фактов.

— «В России немцы не считались с нашими семьями, сжигали дома, вешали народ, расстреливали, а мы их жалеем, да ещё кормить начинаем — недостойны они этого». Это заявил старшина Скотько, — пояснил майор.

— Понятно, читай ещё, — приказал Рыжих.

— «Мне жаль отдавать немцу не только хлеб, но даже воду». Слова лейтенанта Шехонцева.

— Дальше.

— «Мы слишком добры стали к немцам. Даже материальные условия жизни обеспечиваем. Скоро забыли об их злодеяниях, которые они совершали на нашей земле…» Солдат Горбунов.

— Хватит. Какой даёшь анализ этому? — спросил Рыжих майора и тут же сам ответил: — А вот такой — недоработка наша, товарищи! Слабо разъясняем великую освободительную миссию нашей армии и на тему: будущее свободной демократической Германии.

— Ясно, товарищ полковник, — отчеканил майор.

— Ясно, да, видать, не очень. Если бы тут не посторонние, я бы тебе напомнил, какие у вас в дивизии есть безобразные факты. Недисциплинированность, грубое отношение к немкам, пьянки. И ещё кое-что похуже. Мы всё тут знаем и будем строго взыскивать.

— Ясно, товарищ полковник! — уже упавшим голосом повторил майор.

— Лектора из Главпура, — Рыжих кивнул на подполковника, — в первую очередь направим к вам. Обеспечьте все условия и так далее. И я сам приеду в дивизию, помогу вам, — закончил он, кивком головы отпуская майора.

И тут же спросил: «Чем могу служить?» — у корреспондента Радиокомитета.

Корреспондент — офицер с погонами капитана — попросил машину для переброски звукозаписывающей аппаратуры. Он искал героев прошедших боёв, чтобы записать их рассказы на плёнку.

— Машину дадим из автобата. В отношении героев я вас нацелю. Героев у нас много. Вы правильно выбрали нашу армию. Мы первыми выскочили к Одеру. Советую связаться с редакцией нашей армейской газеты. У них много героического материала. А в полках обращайтесь от моего имени к замполитам.

Когда ушли майор и корреспондент, Рыжих вздохнул, встал из-за стола, открыл форточку в сад, примыкавший к дому, и с минуту постоял у окна, дыша свежим воздухом.

— Я читал твоё донесение, Зубов, и хочу тебя спросить: ты давно в армии?

Так начал Рыжих. Тон его, хотя и спокойный, не предвещал хорошего продолжения.

— С начала войны.

— А в гражданке ты, кажется, был хорошо знаком с немцами из бывшего Коминтерна?

— Бывал там.

— И книги о них писал?

— Одну, об антифашисте, герое Интернациональной бригады, он погиб в Испании, — сказал Зубов, удивляясь тому, откуда Рыжих знает об этой его, к сожалению, лишь единственной брошюре, которую ему удалось выпустить до войны. — Простите, а в какой это связи?