Один в поле воин - Тюрин Виктор Иванович

– …Вы, горячее и пытливое молодое поколение, должны нести не просто реализм нашей жизни в своих картинах, а чувства, которые бьются в ваших сердцах! Вы должны донести их до сердец трудящихся масс, показать верность и любовь советских людей нашей родине, единство Коммунистической партии и советского народа…

Оказавшись во втором зале, мы с Генри медленно пошли за Марией, которая внимательно и цепко оглядывала каждую картину, нередко останавливаясь, чтобы внимательнее присмотреться к полотну. Мне это было неинтересно, так как тема картин, развешанных на стенах, набила мне оскомину еще в той жизни. Одни только названия полотен наводили тоску, заставляя непроизвольно зевать. «Приезд агитатора в деревню», «Вручение переходящего знамени ударникам труда», «Трудовое собрание передовой бригады на заводе». Стоило Марии это понять, как она перестала останавливаться возле каждой картины и теперь просто медленно шла по залу, лишь проводя глазами по висевшим на стенах работам художников. Впрочем, не все картины были посвящены трудовым успехам советского народа, на стенах висело много полотен на тему Великой Отечественной войны, а также пейзажи, натюрморты и портреты. Около одного такого портрета, на котором была изображена девушка, она надолго остановилась, затем спросила мнение мужа, когда тот сказал, что ему тоже нравится портрет, Мария повернулась к Вене:

– Здесь есть управляющий картинной галереей?

– Управляющий? М-м-м… Может, директор? Сейчас пойду, узнаю.

Спустя десять минут он вернулся с женщиной весьма строгого вида. Очки в роговой оправе, густая копна волос, удерживаемая заколками, пиджак и длинная строгая юбка придавали ей вид профессиональной училки.

– Здравствуйте. Лузгина Наталья Игнатьевна. Я заместитель директора. Что вы хотели?

– Здравствуйте. Я хочу купить картину. Вот эту, – и она показала пальцем на висящее на стене небольшое полотно. – Это возможно?

– Купить? – услышав перевод, Лузгина явно удивилась. – Даже не знаю, что сказать. Хотя… Впрочем, автор этой картины, Дмитрий Полевой, сейчас находится здесь. Он входит в состав идеологической комиссии, которая сейчас работает в соседнем зале. Может быть, вам с ним сначала нужно поговорить?

– Здесь больше нечего смотреть. Возвращаемся, – и Мария решительно зашагала в первый зал.

В этот момент я отчетливо услышал тяжелый вздох нашего переводчика за своей спиной. Даже невооруженным глазом было видно, что общение с нами дается ему с таким трудом, словно он шахтер и рвет последние жилы, собираясь побить очередной рекорд.

Мы подошли к группе в тот момент, когда заканчивалось обсуждение картины одного из молодых художников под названием «Комсомольское собрание в деревне». Веня, с виноватым выражением лица, подошел к членам комиссии и что-то негромко сказал. Головы всей толпы мгновенно повернулись к нам, после чего завязался оживленный спор, при этом Вене было приказано каким-то руководящим товарищем не переводить их слова американцам. Это было правильно, так как пара товарищей высказалась довольно резко насчет американских империалистов, которые совсем обнаглели и что пора им дать по рукам.

– Товарищи, есть у кого-нибудь особое мнение? – спросил солидный товарищ, после того как споры поутихли.

– Мы что, должны угодничать перед американскими капиталистами?! Хотят купить! Им что здесь, Америка?! Это там за деньги все можно, а у нас – шалишь! – снова высказался один из непримиримых товарищей.

За ним высказался ряд более прогрессивных, чем он, коллег:

– Если подумать, что тут такого? Это говорит о высокой оценке творчества товарища Полевого иностранцами! Вот только насколько это правомерно? Да и кто будет оценивать стоимость картины? Мы или американцы?

Выслушав мнения, глава комиссии, подвел итоги споров:

– Сейчас, как вы знаете, товарищи, нашей с вами стране трудно, так как она не оправилась еще от последствий тяжелой войны, и поэтому нам нужна валюта. Для блага людей, для восстановления промышленности, для сельского хозяйства. Мы должны использовать любую возможность! Вот только мы с вами не можем решать эти вопросы, зато имеем право передать наше коллективное мнение компетентным в этих вопросах товарищам, которые поставлены решать подобные вопросы. Как вы, товарищи?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Так и сделаем, Степан Иванович! Поддерживаем!

– На этом все, товарищи. Продолжаем работать. Чья это картина?

– Курилин Артем Тимофеевич. 28 лет. Член ВЛКСМ с шестнадцати лет. Участник Великой Отечественной войны. Награжден двумя медалями «За боевые заслуги». В 1948 году Курилин окончил школу художественного мастерства. Последние два года работает в художественной артели «Красное знамя». Активист. Редактор стенгазеты и боевого политического листка, принимает участие во всех мероприятиях политического характера. Самостоятельно изучает труды классиков марксизма-ленинизма… – затараторил секретарь ответственного товарища.

В ответ на услышанную характеристику у меня чисто автоматически всплыли в памяти слова другой характеристики из сериала «Семнадцать мгновений весны»: «характер нордический, стойкий, беспощаден к врагам рейха». Сравнение получилось смешным. Не сдержавшись, тихонько фыркнул и сразу наткнулся на любопытные взгляды Марии и Генри. В ответ пожал плечами, дескать, ничего особенного, смешинка в рот попала.

Леди Вильсон, получив расплывчатый ответ, какое-то время задумчиво посмотрела на группу товарищей, которые продолжили оживленно обсуждать идеологическую направленность очередной картины, потом спросила переводчика:

– Я не могла бы поговорить с художником… М-м-м… Полевой.

Веня в который раз тяжело вздохнул, но стоило ему увидеть, что обсуждение картины прервалось, и группа начала двигаться дальше, к следующей картине, быстро подошел и что-то негромко сказал Полевому. Тот в свою очередь переговорил с председателем комиссии, в ответ последовал барственный кивок. Художник подошел к нам. Мужчина имел хотя и не броскую, но приятную внешность: среднего роста, плотный крепыш, темно-русый, сероглазый, с открытым доверчивым лицом и доброжелательной улыбкой.

– Здравствуйте, граждане… американцы, – голос у него был несколько напряженный. – Вы что-то хотели?

После синхронного перевода мы, в свою очередь, дружно поздоровались с ним, затем Мария сказала:

– Веня, переводите. Господин Полевой, мне хотелось бы приехать к вам и посмотреть остальные ваши работы. Это возможно?

Художник после ее слов растерялся.

– М-м-м… Извините, не могу вам так прямо ответить. У нас, м-м-м… как это сказать… так не принято. Мне надо получить разрешение на ваш приезд.

Услышав перевод, Мария закатила глаза, затем раздраженно покачала головой, после чего сказала:

– Ох уж эти советские бюрократы.

Покопавшись в сумочке, она достала визитную карточку, вручила ее художнику, затем деловым тоном сообщила ему:

– Мы остановились в отеле «Метрополь». Когда вопрос будет решен, свяжитесь с нашим переводчиком и назначьте встречу. До свидания.

Инокин снова подавил тяжелый вздох и снова отправился вместе с Полевым к главе комиссии, чтобы согласовать свои дальнейшие действия. Спустя пять минут переводчик вернулся и сказал, что все улажено. Недовольная миссис Вильсон решила, что с нее на сегодня хватит, и мы отправились обратно в отель. В такси супруги, посоветовавшись, все же решили сходить на торжественный прием в посольство.

– Майкл, ты как? – поинтересовалась у меня жена сенатора. – Пойдешь с нами?

Ехать на торжество не сильно хотелось, но при этом я подумал, что сидеть второй вечер в своем номере мне хочется еще меньше, поэтому сказал:

– Еду с вами, тетя Мария.

– Вот и молодец.

Торжественный прием, в полном понимании этих слов, закончился сразу после двух приветственных речей, посла и главы делегации, которые заняли около пятнадцати минут, после чего сотрудники посольства и гости потянулись к столам. Зазвенели бокалы, раздались громкие голоса, где-то смеялись. Меня сразу обступила маленькая компания из трех молодых людей, и как выяснилось в процессе беседы, по профессии журналистов. У всех троих плескалось виски в стаканах. Познакомились. Фотограф Бенджамин Хаксли, журналисты Абрахам Скотт и Грегори Тейлор. В беседе выяснилось, что Бенджамин и Грегори, как и мы, жили в «Метрополе», только этажом выше.