Из рода волхвов - Мирослава Раевская

Буду ждать с нетерпением.

Лина ещё долго простояла на улице, глядя вслед удаляющимся всадникам. Мысли и стук сердца заглушали чувство опасности, которое нависло над ней подобно мечу. Она не видела чужих осуждающих взглядов, не слышала злого шёпота за спиной, не ведала о смерти, которая таилась в тенях её дома. Осознание пришло к ней лишь в тот миг, когда первый камень прилетел ей в спину.

— Гляньте-ка на неё! Она даже не скрывает своей природы! Душегубка проклятая!

Веселина непонимающе повернулась — и испуганно зажмурила глаза, почувствовав, как что-то тяжёлое обожгло болью её лоб. Жители Берёзовки смотрели на неё так, будто бы она была виновна во всех тяготах, что обрушились на их долю. Позади них догорал погребальный костёр, искажавший своей длинной тенью обозлённые людские лица. Многие потеряли своих близких из-за болезни, многие видели, как их юные дочери выли и страдали от боли. Но никто не мог помочь, никто не мог облегчить их ношу. У каждого из жителей Берёзовки были свои причины ненавидеть её, но Лина искренне не понимала одного — неужели этот замкнутый круг ненависти никогда не прервётся? Сколько ещё невинных жизней он заберёт прежде, чем начнётся новый цикл?

— Перестаньте! Она ни в чём не виновата! — в отчаянии закричала матушка, и Веселина почувствовала тёплые ладони на своём лице. Горячая кровь сочилась из раны на лбу. — Виновник уже известен, что вы от неё-то хотите?!

— Правосудия мы хотим и мести тем, кто беду в наш тихий край принёс, — равнодушно проронил староста, который даже не думал препятствовать творящемуся беспределу.

— И что вам это даст? — спросил дедушка. Лина видела лишь его широкую спину, заслонившую их от чужих нападок, но слышала в голосе ничем неприкрытую ярость. — Я вас лечил не для того, чтобы вы мою семью винили в чужих грехах! Я вас спасал не для того, чтобы вы бросали в них камни, желая утолить свою жажду крови!

— Мы другого лекаря найдём, получше тебя, старый! Бей колдовское отродье!

Веселина в отчаянии наблюдала за тем, как несколько крепких молодцев скрутили её дедушку, и, не щадя, стали бить и истязать. Матушка со слезами на глазах бросилась к ним, но её откинули в снег, как тряпичную куклу.

— За что вы так с ним, изверги?! Да если бы не он, вы бы сейчас землю не топтали!

Лина чувствовала, как в её сердце зрело что-то тёмное и страшное. Она видела, как люди причиняли боль тем, кто был ей дорог, видела наслаждение в их взглядах, видела жажду крови. Перед ней стояли не люди — перед ней стояли звери в человечьем обличье, дикие и озлобленные, готовые рвать и терзать пойманную добычу. Но почему же именно они должны были терпеть эту боль сквозь сжатые зубы? Её дедушка не сделал ничего дурного, её сердобольная мать, которая всегда стремилась помочь каждому из них, — тем более. Но в конечном итоге именно они остались в дураках.

— Хватит!

Веселина кричала, но не слышала собственного крика. В её ушах звенел лишь дикий ветер, который прилетел со стороны леса. Он снёс с ног озверевших односельчан, разметав их по снегу, как пожухлые осенние листья. Они в ужасе воззрились на неё, дрожащие и жалкие. Сила, рождённая жестокостью, никогда не сравнится с силой, которая дарована свыше. Раньше Лине казалось, что у неё от волхвов лишь сны да видения, но сейчас она чувствовала, как ветер ласкался об её пальцы, словно прирученный зверь. Ярость травила сердце, порождала в ней жажду убийства. Веселине хотелось спалить всю деревню к чертям, разнести её в щепки вместе с её проклятыми жителями, чтобы камня на камне не осталось. Сжечь их всех до тла за ту боль, которую они причинили её семье.

Но она отказывалась быть ещё одним витком в этом бесконечном цикле ненависти.

— Мы уйдём, — голос её зазвучал громче вьюги, и Лина улыбнулась. Но улыбка была такой же холодной, как и её гнев. — Ваша неблагодарность вернётся вам сторицей. Ни детям вашим, ни внукам, ни правнукам — никому более счастья не познать. Так и горите же в собственной ненависти! Отныне и вовеки веков не жить вам в покое!

Ветер взвыл — и погребальный костёр, прежде потухший, вдруг вновь вспыхнул, устремляясь к самому небу.

Глава 7

Берёзовка пылала в огне — и пламя это было ярче закатного зарева. Кричали женщины, плакали дети. Их горе растекалось по заснеженной земле тёплой кровью и запахом дыма. Для того чтобы смести с лица земли одно крохотное селение не нужна армия — достаточно пары волхвов.

— Молю, господин, пощади. Клянусь, не знаю, куда та девица ушла, — дрожащим голосом сказал староста, отчаянно хватаясь грязными пальцами за его пыльный дорожный плащ. — Она две ночи назад ушла! Никто её не трогал, Родом клянусь!

Мужчина с волосами цвета воронова крыла слушал его со снисходительной улыбкой. Отсвет огня отражался в его тёмных глазах — и ни капли сожаления в них не было. Лютобор лениво присел подле старика и заглянул в его лицо, искривлённое страхом и безумием, испачканное сажей и собственными пороками. Ему нравилось наблюдать за тем, как люди в минуты отчаяния клялись чем угодно, лишь бы сохранить свою шкуру. Они готовы продать свою жену, дочь, семью, дом — да что угодно — ради мизерной надежды. Эгоистичная человеческая натура всегда брала своё.

— Так ли уж и не трогал? — с любопытством протянул Лютобор и, склонив голову к плечу, ухмыльнулся. — А вороны мне нашептали, что вы, вроде как, камнями её отсюда гнали… А ведь девочка особенная, ведающая. Могла вам много блага принести.

— Брешут, брешут всё! Клянусь, не гнали, господин, не гнали!

— Братец, да что ты с ним всё лясы точишь?! Убей да и дело с концом, а то только время тратим на него!

Соня, деловито стряхнув с платья сажу и пепел, приблизилась к нему. Ветер растрепал её длинные тёмные волосы. Лютобор оглядел её с улыбкой и беззаботно мотнул рукой.

— Не торопись, Соня, старших уважать надобно, — засмеялся он, позволив капле колдовской крови соскользнуть с его пальца прямо в снег. В тёмных глазах полыхнул огонь. — Давай-ка ещё раз, старый… Куда могла направиться девица по имени Веселина? Думай быстрее, а то не ровен час — односельчане твои поднимутся. Но, как прежде, боюсь, вы уже не погутарите.

Где-то совсем рядом послышался сдавленный вой — но уже совсем нечеловечий. Заскрипели кости.