Молли имеет право - Анна Кэри

ярмарку.

Чтобы радостно воскликнуть: «Чудесно!» — понадобились все мои актёрские способности. Честно говоря, я, наверное, даже несколько перестаралась, поскольку мама выглядела очень удивлённой: уж она-то прекрасно знает, что никто в здравом уме не назвал бы прогулку с Барнаби чудесной. Даже сама миссис Шеффилд.

Барнаби, если тебе вдруг интересно, — это вовсе не человек, а весьма шумная и весьма лохматая белая собачонка, постоянно угрожающая безопасности всей улицы. Стоит кому-нибудь пройти мимо дома Шеф филдов, как Барнаби, захлёбываясь лаем, выскакивает из дома через окно в эркере, будто чёртик из коробочки. И это не единственная его назойливая привычка: Шеффилдам пришлось на целый фут нарастить ограду вокруг сада — старую Барнаби перепрыгивал.

Если честно, он настолько наглый и отвратительный, что мы с Филлис, Гарри и Джулией стали звать его «Лихо». И даже мама с папой, забывшись, иногда его так называют. Дошло до того, что я забыла его настоящее имя — Барнаби. Видимо, худшего способа провести субботний вечер, чем вывести его погулять, пока все мои подруги на празднике, и придумать невозможно, но отказаться было уже никак нельзя. Правда, маме обычно не нравится, когда я шатаюсь (как она это называет) по улицам одна, но, полагаю, она решила, что, раз со мной Барнаби, опасности нет. И вот через час я стояла у двери дома Шеффилдов, сжимая в руке поводок, на другом конце которого находился Барнаби.

— Всего час или около того, — сказала мне миссис Шеффилд, которая, похоже, была рада хотя бы на некоторое время избавиться от Лиха (что на неё очень похоже). — Можешь сводить его в Ботанический сад, если они не против собак.

— Ладно, — ответила я, хотя была совершенно уверена, что входить туда с собаками запрещено, а да же если разрешено, вряд ли они пустят Лихо, едва только его увидят: он просто источает злобу. Я взглянула на него сверху вниз (он в ответ нагло уставился на меня своими глазами-пуговицами), потом попрощалась с миссис Шеффилд и вышла на улицу.

Лихо всегда так натягивает поводок, что Шеффилды ужасно переживают, как бы ошейник не сломал ему шею, и обряжают его в шлейку (это что-то вроде багажных ремней, то есть поводок закреплён у него на спине). Поэтому, опасаясь, что он вырвется из моих судорожно сжатых рук, я пару раз обернула конец поводка вокруг запястья. Прогулка, как ты, наверное, понимаешь, оказалась не очень-то расслабляющей, и не в последнюю очередь потому, что если Лихо не тащил меня за собой (а для мелкой мохнатой собачонки он на удивление силён), то внезапно останавливался и заливался таким громким лаем, что прохожие оборачивались и неодобрительно оглядывали меня, пытаясь понять, чем вызвано столь безудержное возмущение. А мне хотелось нацепить огромную розетку, вроде той, что была у женщины на митинге, только чтобы вместо «Право голоса для женщин» там было написано: «Это не моя собака».

Я так устала слышать этот непрерывный лай и волочиться вслед за Лихом туда, куда он меня тащил, что мне стало жаль себя и я сама не заметила, как ослабила хватку чуть больше, чем следовало. И едва мы поравнялись с небольшим зелёным парком, Лихо вырвался, бросившись от меня подальше так быстро, как только позволяли его мохнатые белые лапы.

На какую-то долю секунды я в ужасе застыла на месте, потом помчалась за ним. Но он оказался невероятно быстр и столь же невероятно вынослив, так что поймать его я не смогла, и вскоре он был уже далеко.

— Пожалуйста, придержите собаку! — закричала я.

Людей вокруг было не слишком много, и никто из них, похоже, не имел намерения ухватить Барнаби за развевающийся по ветру поводок. А тот, к моему ужасу, уже практически исчез за поворотом. Эти улицы — словно лабиринт: потеряю Лихо из виду — и конец всему. Я же никогда его не найду! И хотя перспектива не видеть Барнаби до конца жизни меня не особенно огорчала, всё же не хотелось, чтобы он потерялся и остался на улице. Кроме того, как только об этом узнает миссис Шеффилд, меня ждут огромные неприятности.

— Да поймайте же эту собаку! — завопила я. Или по крайней мере попыталась, потому что к тому времени, как, пошатываясь, добралась до поворота, едва могла дышать, не говоря уже о воплях, и заработала колотьё в боку. Но открывшаяся мне сцена была великолепна.

Если бы ещё на прошлой неделе ты сказала мне, что я буду настолько рада видеть этого дрянного пса Барнаби или мальчишку Фрэнка Ньюджента, я бы решила, что ты сошла с ума. Однако заметив Фрэнка, который направлялся в мою сторону и вёл на поводке на удивление послушного Барнаби, трусившего рядом с ним с совершенно невинным выражением мохнатой мордочки, я чуть не разревелась от радости.

— Мне показалось или вы искали этого малого? — сказал Фрэнк. — Я слышал, как вы его звали.

— О Фрэнк! — воскликнула я. — Спасибо, спасибо большое! Как же вам удалось его поймать?

— Я много практиковался, перехватывая вашего брата на регбийном поле, — улыбнулся Фрэнк. Улыбка у него милая и очень дружелюбная.

— Да уж, Барнаби почти столь же несносен, как Гарри, — вздохнула я, когда Фрэнк протянул мне поводок. — Отведу-ка я его домой, пока он ещё чего-нибудь ужасного не натворил.

— Не возражаете, если я немного пройдусь с вами? — спросил Фрэнк. — Мне в ту же сторону.

Я сказала, что совершенно не против (и это было чистейшей правдой), а в ответ поинтересовалась, почему он не на матче.

— Сегодня папин день рождения, — развёл руками Фрэнк. — У нас по этому поводу праздничный чай, вот и пришлось уйти после первого тайма.

— Понимаю, — пробормотала я. И никак не могла придумать, что сказать ещё. Не помню, чтобы когда-либо раньше оставалась наедине с Фрэнком. Или с любым другим мальчиком, если на то пошло. Видимо, ему в голову тоже ничего не приходило, так что мы некоторое время шли неловко потупившись, пока Фрэнк наконец не поинтересовался:

— Недавно взяли?

— Что, простите? — смущённо переспросила я.

— Собаку, — пояснил Фрэнк. — Гарри не упоминал, что у вас есть домашние животные.

— Он не наш! — воскликнула я с таким возмущением и ужасом, что Фрэнк расхохотался, и я следом за ним. А потом рассказала