Дикие земли - Роджер Желязны

Стараясь не очень свешиваться, он выглянул наружу. Внизу все выглядело так же, как здесь, наверху – хлопья смерзшегося снега закручивались маленькими смерчами вокруг каменных уступов.

Джон улыбнулся с немым, болезненным удовлетворением. Они не полезут за ним в такую бурю. Спасибо тебе, Скала, поблагодарил он, пытаясь выгнать из себя лихорадку. Ничего не получалось. Что ж, подъем откладывается. Джон вздохнул, разглядывая свои распухшие исцарапанные суставы,

Даже в окоченевше-горячечном полубреду он понимал, что единственный путь – в воронку. Вылезти и карабкаться дальше вверх равносильно смерти. Отвесная скала покрылась льдом. Позади него же было хоть какое-то укрытие.

Джон осмотрел отверстие и увидел, что оно косо уходит вверх, во «внутренние покои» Сердца Горы. Так сказать, сердцевина Сердца…

Может, поэтому скалу так назвали? Кольтер на четвереньках вполз в сумрак туннеля, который круто загибался вверх. Колени скользили по жухлым листьям и сухим веткам. Похоже, где-то наверху был выход на вершину нагорья, и мусор занес ветер. Через некоторое время, однако, угол наклона увеличился, а потом туннель и вовсе ушел вертикально вверх, превратившись в трубу.

Упершись спиной о стену с одной стороны каменного дупла, ногами – с другой, Джон принялся подниматься вверх. Тусклый свет серого неба отражался от уступа, где он спал, и словно подталкивал его, висевшего на плечах и пятках. Но чем выше он поднимался, тем темнее становилось в трубе. Остались лишь два слабых столбика света – один снизу, другой сверху. Труба уходила вертикально, словно дуло длинного ружья, нацеленного в солнце; а он был загнанной в него пулей. Только скорость отнюдь не та. Жалкое неуклюжее маневрирование: одно плечо вверх, потом второе, правая нога, левая.

Медленно поднимаясь вверх, Джон почувствовал, как возвращается старый знакомый страх. Кольтер не любил высоты. Странно, но казалось, что внизу труба была шире. Одно дело подниматься по крутой скале, поверхность которой всегда перед глазами, и совсем другое – висеть как распорка, глядя вниз в глотку худшего из кошмаров. Столб молочного света, сквозь который смутно прорисовывались заснеженные деревья в сотнях футах внизу. Мышцы живота дрожали от напряжения, пот стекал в пах, стягивая кожу вокруг яичек. Ужасно хотелось посмотреть вверх, но Джон не мог отвести глаз от ног.

Передвигая ноги одну за другой, медленно-медленно, сначала одну онемевшую вверх, затем другую, черт бы их побрал, можно было изредка глянуть вниз. А потом снова вжать спину в камень, поднять отмерзающую ступню, укрепить ее на противоположной стене, проделать то же с другой. Тишина, порхание белых хлопьев в трубе, зуд пота в паху. Давящая боль в яичках.

Вода началась с тонкой струйки, льющей на голову, потом она превратилась в неуверенный дождь и наконец у самой вершины трубы – в беспорядочный каскад. Ревущий поток тающего снега. Спиной вперед Джон вылез по пояс из трубы – и белый, слепящий свет ударил в глаза. Вода стекала с вершины нагорья и плескалась повсюду вокруг него. Светило солнце, пурга прекратилась. Джон Кольтер добрался до вершины Сердца Горы.

Напился из маленького бассейна, в котором собралась талая вода. От ледяного питья заломило затылок и зубы. Мышцы живота свело от перенапряжения. Лицо исказилось нервным тиком, болезненно дрожали икры. Солнце безжалостно било в глаза, и весь тот кусочек мира, который был виден с его смотровой площадки, превратился в белый сполох черного льда.

«Посмотри на своего несчастного раба, Сердце, – выговорил Кольтер сквозь стиснутые губы. – Тело избито, разум помрачен, то, что осталось, не годится даже в пищу стервятникам. И все же я здесь, на вершине мира!»

Он говорил с горой возбужденно, как мужчина говорит с любовницей, в чьих объятиях провел долгие часы.

Попив еще воды, Джон окунул лицо в бассейн, открыл глаза, моргнул. Потом попытался встать, но не смог, снова рухнул на живот и лежал так в полном изнеможении.

«Я смогу, – бормотал он. – Спасибо, Сердце. Ты открыло мне путь – я останусь твоим слугой, но как червь уползу от твоей милости».

И он пополз по скользкой скале, похожий не столько на человека, сколько на кляксу, растекающуюся по поверхности камня. Горящие конечности ныли. Но мозг совсем размяк от усталости и не слышал мольбы тела. Наконец Джон добрался до последнего уступа и вскарабкался на него, подтягиваясь чуть ли не подбородком.

На вершине Сердца Горы выл ветер. Времени мешкать не было. Он закутался в одеяло, изорванное в клочья. Сухой снег крупинками плясал вокруг головы, словно дразня. В его глазах, пораженных снежной слепотой, плясали волны золотой воды. Джон сощурился и сквозь дымку увидел что-то черное, горбатое.

Слишком измученный, чтобы двигаться вперед, он скатал снежок, который уже не обжигал ладонь, и попытался бросить его в приближавшуюся темную фигуру.

Клыки в черных челюстях. Дыхание воняет рыбой. Существо обнюхало его с ног до головы, куснуло на пробу, чтобы проверить его состояние. Джон не шевелился, ничего не чувствуя. Нервные окончания отключились.

Кольтер был почти в обмороке. Последнее, что он увидел сквозь щели залепленных снегом век, была морда росомахи, узкий сморщенный нос, оскал, глаза голодного зверя, жадные и жалкие одновременно.

В забытьи Джону виделось, что зверь взвалил его на спину – мех щекотал лицо – и побежал, как то чудовище из легенд, которое индейцы называли Виндиго, прямо по ветру, не оставляя следов, если не считать цепочки капелек крови. Он видел себя со стороны, но то был уже не совсем он. Всего лишь мешок с костями, мертвечина, мясо для зимних запасов.

Куда ты несешь это? – спросил Джон росомаху. Туда, где он хранил меха, ответила росомаха сквозь ветер. Ах… Он знал это место: тайник двухлетней давности. Да, росомаха отнесет это туда, сложит вместе с другой пищей, и будет медленно рвать зубами, растягивая на всю зиму.

Пусть будет так, ведь это мертво. Вдруг это превратилось в мальчика, которым было когда-то, мальчика из Стюартс Дрэфт. Он умел писать свое имя, на плече у него сидела сойка… и с ним были два двоюродных брата, братья Рэй. Они шли к Мериуэзеру Льюису в Мэйсвилл, Кентукки… «Так тебя прислал мистер Дэниел Бун», – изумленно воскликнул Льюис, которому он пришелся по нраву с первого взгляда, и тут же нанял его на службу сроком на тридцать пять месяцев и двадцать шесть дней за 179 долларов 33 1/3 цента, выдал двадцать ловушек, инструменты, двухгодичный запас боеприпасов, ножи, порох и топорики…

Где-то теперь все это добро?.. Джон увидел в тайнике четыре фунта пороха, шесть фунтов свинца, топор, сверло, напильник, кузнечные мехи, молотки, щипцы, муку, сушеные продукты, два бочонка свинины, шила, несколько медвежьих и бобровых шкур, рога барана-толсторога… Тайник был достаточно вместительным, чтобы хранить также вещи, вроде котелков и кастрюль. Вверху он был узкий и расширялся книзу, пол его был усыпан гравием, поверх которого уложена кора, на коре – слой сена, и, наконец, слой меха… Человек мог спрятаться в этом тайнике и жить до – конца дней своих… Потом это видение заслонили берега, на которые человек должен был вскарабкаться, чтобы спасти свою жизнь, но илистые береговые откосы оказались слишком скользкими, и он скатился обратно в пенистые воды Миссури цвета кофе. Орудуя хвостом как рулем он полз на животе по жидкой грязи пока не добрался до глыб из песчаника обработанных дождем и ветром так что они превратились в причудливые парапеты статуи колонны пьедесталы и пирамиды с нишами и альковами по ним можно было подняться как по ступеням… в руках у него был ремешок из лосиной кожи а под мышкой миннатарийский мяч который он достал из пены на каменистом перекате… наконец он добрался до вершины через гальку грязь и песок через ольховые ветки и тополиные корни и через тысячу и один скелет бизонов увязших в илистой грязи берега куда» их пригнали миннатари и вот теперь этот бедняга – как-бишь-его-там – вынужден продираться сквозь лабиринт костей на самую вершину мира…

Росомаха оказалась хорошей хозяйкой, она носила длинное меховое платье и подавала черемуховый чай. Она не умела читать, но держала в доме много книг. В тайнике нашлись сальная лампа, окрасившая нору в золотистый свет, и кипы попорченных мышами книг, принадлежавших когда-то Мериуэзеру Льюису. Росомаха не умела читать сама, но любила интеллигентную атмосферу, которую создавали разбросанные тут и там раскрытые книги, и если, ступая по ним, она порой вырывала когтями пару страниц, это не могло быть истолковано как варварство.

Ночью огонек сальной лампы дрожал от ветра, проникавшего через дымовое отверстие. В медном котелке тлела смесь древесного угля с воском, время от времени она возгоралась, и тогда некое существо, вроде кролика, принималось готовить на огне еду. По земляной крыше барабанил град, создавая эффект цокота копыт. Однажды он видел, как градина попала человеку в глаз и убила его на месте. Росомаха, не обращая внимания на шум, угощала его бульоном из горностая и черемуховым чаем. Еще там был бизоний рог с пожелтевшей от времени запиской внутри. Нацарапанное на пергаменте послание Льюиса Кларку о размере москитов в этой местности. Они писали друг другу подобные записки и оставляли их где только можно, вложенными в рога животных, всякий раз, как им приходилось разлучаться. Здешние москиты, писал Льюис Кларку, больше кроликов и могут сожрать человека целиком, если не предпочтут выпить его кровь.