Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

себя веревку, отчего паренек рухнул на землю.

– Хорош прощаться, варвар. Двигай ногами,– прошипел он сквозь зубы и пошел следом за остальными, потащив спотыкающегося пленника.

В этот раз раб стратига оказался рядом с ним.

– Так значит, ты говоришь на языке дикарей? – спросил его Скофа.– Я вот пытался что-то выучить, но дальше простых команд не осилил. Больно трудно оказалось.

– Только не для меня. Я-то говорю на нем свободно. И не только на харвенском. Его я выучил незадолго перед началом похода. Было не так уж и сложно, хочу заметить, – уж больно он похож на вулгрианскую речь. Хотя оно и понятно – у них общие клавринские корни. А вообще я говорю, пишу и читаю еще на восьми языках: на вулгрианском, на тайларене, на джасурике, на арлингском, на мефетрийском, каришмянском, белрайском и сэфтском. Еще немного понимаю на дейкском, но пока его специально не учил. В общем, я весьма полезный раб для своего хозяина.

– На раба ты, кстати, мало похож. Уж больно своеволен и за языком не следишь.

– У меня есть такая привилегия. Понимаешь, я не простой раб: у Тайвишей я командовал всеми домашними рабами в каждом поместье семьи, а их, между прочим, семнадцать в четырех провинциях. Но когда юный хозяин решил отправиться в поход, я не раздумывая бросил все дела и обязанности и упросил его взять меня с собой. Ведь я всем сердцем люблю этого мальчика, и не позволю ему сгинуть в этих диких землях. Не для этого я его растил.

– Так ты еще и воспитателем был у господина?

– Скажу так – это входило в мои обязанности. Как и многое другое. И боги свидетели – я всегда справился со всем, чтобы мне не поручили. И вот, на излете дней, я, кажется, освоил еще и ремесло телохранителя.

Сэги злобно посмотрел в сторону пленника и потер припухшую скулу.

– Больно?

– Больно. Но на мою долю и не такое выпадало, уж поверь мне Скофа. Ты, наверное, думаешь, раз я личный раб наследника знатнейшего и богатейшего рода, то сплю на шелках, ем золотой ложечкой и вытираю жопу исключительно древними манускриптами? Так вот, это не так. Мой хозяин любит, скажем так, проверять свои силы, а я покорно разделяю с ним все выпадающие тяготы,– на этих словах, в голосе Сэги послышалась неподдельная гордость.– Это я только с виду такой хилый и рыхлый, а на деле, еще могу дать фору многим молодым.

Он вновь посмотрел на харвена, но уже не со злобой, а так, как победители смотрят на свой заслуженный трофей. Взгляд же паренька, который покорно следовал за ними, совсем потух, и его яркие голубые глаза казались пустыми. Ни злобы, ни ненависти. Даже простого страха не осталось в этих остекленевших глазах. Только бездонная пустота, что всегда появляется в сломанном человеке. Вот и этот мальчишка, похоже, был сломлен. И не от того небольшого увечья, что нанес ему Лиаф, а от той скорости и простоты, с которой он сдал врагам своих людей и своего вождя.

Скофе даже стало немного его жалко. Все же человек, как бы он и не убеждал себя в обратном, мало знаком с собой настоящим. Слишком уж крепко прирастает к нам корка из самолжи и самообмана. Она копится, нарастает и постепенно плотно закрывает первородное естество, делая его вроде как и не заметным. Но естество никуда не исчезает, и стоит привычному ходу дней поломаться, как оно сносит весь налет и проявляет себя во всей красе. И далеко не всегда оно оказывается приятным.

Вот и этот молодой харвен, явно мнивший себя храбрым воином, неожиданно узнал, что никакой он не герой, а обычный трус. Мальчишка, рыдающий от боли и предающий всех и вся, стоит на него хоть немного надавить. А с таким знанием жить бывает трудно. Воин подумал, что не удивится, если через шестидневье другое, этого паренька найдут повесившимся.

Чем ближе они подходили к лагерю, тем легче становился путь, а берег реки, вытоптанный сотнями прошедших здесь ног, превращался почти в настоящую дорогу. Единственное, что беспокоило Скофу, так это налившееся густой тяжелой серостью небо. Погода все портилась, и казалось, что с минуты на минуты небосвод даст трещину, обрушив на них бесконечные потоки воды, превращая землю под ногами в хлюпающее болото, так и норовящее стянуть сапоги. Но хотя ощущение приближающейся бури не покидало их всю дорогу, а поднимавшийся время от времени ветер пронизывал ледяными иглами каждый незащищенный кожаным доспехом кусочек тела, дождь все не начался и вскоре поредевший лес расступился перед ними, открыв вид на лагерь.

– Ну, хоть укрепления ваш листарг возводить умеет,– одобрительно кивнул Лико.

Стоянку Первой походной кадифарской тагмы окружал глубокий ров, за которым располагался ровный частокол, сооружённый на земляной насыпи. Через каждые пятьдесят шагов над укреплениями высились небольшие сторожевые вышки, а по краям были возведены высокие обзорные башни. Само место тоже было крайне удачным – вокруг возвышенности, на которой был возведен лагерь, река делала петлю, защищая его с трех сторон. В общем, что не говори, а укрепились они на совесть. Может их лагерь и не дотягивал до полноценной крепости, но вполне мог выдержать не один штурм, даже если внутри останется лишь малая часть тагмы.

Раскинувшийся за укреплениями палаточный городок, служил домом для полутора тысячи воинов и около двух сотен военных сановников, картографов, лекарей, рабов и шлюх. А еще внутри располагался загон с тысячью пленниками, которых так и не отправили в основные стоянки с рабами, находившимися почти на сто верст южнее, между городами Тальброк и Парса. Почему листарг Элай Мистурия с ними медлил, Скофа не знал. Но злые языки вовсю шептались, что с захваченными невольниками он не спешил расставаться лишь потому, что надеялся продать хотя бы часть из них вольным скупщикам, которые то и дело появлялись в тайларских армиях и подолгу сидели в командирских шатрах.

Правдивы эти разговоры или нет, Скофа тоже не знал, но для жизни лагеря загон был помехой и бесконечным источником различных происшествий. Солдаты то и дело пробирались внутрь, чтобы изнасиловать кого-нибудь из пленниц, а порой какой-нибудь перепивший воин и вовсе рвался сводить счеты с харвенами, призывая всех «поквитаться за павших братьев». Один раз, когда умер Патар Черный, это почти произошло и тогда лишь чудом удалось избежать большой резни.

Неожиданно ворота распахнулись и из них вышли два отряда, примерно по пятьдесят человек каждый. Пройдя немного вместе, они разделились, направившись в разные стороны.

– Куда