Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. - Иван Шевцов

Однажды появилась мысль написать статью о подготовке разведывательных групп для действия в тылу противника. Сказывалась, должно быть, прошлая работа в газете. Статью Емельян писал урывками в течение недели, потом переписал начисто четким почерком и послал в Москву в военный журнал. Прошло полгода, а из редакции, как говорят, "ни ответа ни привета". Напоминать не стал: молчат - значит, не подошла.

Обычно Емельян выходил на границу ночью. Сегодня ему захотелось днем осмотреть весь участок, пройти от "стыка" до "стыка": что-то тревожило его и звало, напряженная активность на сопредельной стороне не давала покоя. Тот берег реки был почти сплошь лесистый, укрытый от наблюдения с нашей стороны. Что там происходило под темными кронами вязов, кленов и тополей, Глебов толком не знал, но, по весьма отрывочным данным, догадывался, что готовится там нечто необычное и серьезное. О решении Гитлера напасть на СССР разговоры ходили давно: разные были толки и кривотолки, даже точную дату называли, когда должно произойти вторжение фашистских войск, - 21 мая. Но вот срок этот миновал, а война не началась.

Наверно, у каждого человека, особенно живущего вблизи границы, насчет войны были свои мысли и мнения. Были они, разумеется, и у лейтенанта Глебова. Прежде всего он не верил в искренность фашистов, подписавших советско-германский договор о ненападении, и считал, что рано или поздно он будет нарушен Гитлером, для которого - а в этом Глебов был убежден - не существовало никаких моральных или этических норм. Фашизм - это оголтелая банда головорезов, рассуждал Глебов, а что для бандитов совесть и честь, что для них обязательства, договоры? Так, клочок бумаги. Поэтому Глебов в любой день ожидал неприятности с той стороны. И уж привык к такой мысли.

Поглощенный ежедневными заботами по охране границы, на которой враг с весны 1941 года начал проявлять особую активность, лейтенант Глебов как-то не находил времени, чтобы серьезно подумать о том, что и как будет делать его застава в случае военного конфликта. С детства ему внушили, что Красная Армия будет бить врага только на его собственной территории - об этом пели в песнях, писали в книгах, журналах и газетах, этому учили в военном училище, и уже сама собой такая доктрина виделась Глебову в конкретных образах: как только гитлеровские войска перейдут государственную границу, даже не успеют перейти, а только попытаются, как навстречу им хлынет сокрушающая все лавина советских войск, и враг под ее натиском обратится в паническое бегство. Но даже при таком блестящем варианте Глебов понимал, что пограничникам придется принять на себя первый и очень жестокий удар, не позволить врагу форсировать реку, может, ценой больших жертв. Так он рассматривал основную боевую задачу своей заставы. И когда он попытался на миг представить себе этот первый бой, у него возникло много неясных вопросов: где и как противник станет форсировать водную преграду, как лучше встретить его огнем? Не только эти, но и другие вопросы, сомнения, заботы заставили Глебова ясным июньским днем еще раз внимательно осмотреть вверенный ему участок государственной границы.

Он решил идти пешком, так лучше. С ним шел ефрейтор со смешной и длинной фамилией - Шаромпокатилов, веселый симпатичный юноша, отличник боевой и политической подготовки, певец и баянист - словом, душа коллектива, один из тех, которые есть почти во всех воинских подразделениях. Неделю назад, после того как миновало нареченное число 21 мая, была снята усиленная охрана границы, жизнь заставы начала входить в нормальную колею: служба, учеба и короткий досуг.

На спортивной площадке в тени могучих тополей политрук Махмуд Мухтасипов занимался с пограничниками физической подготовкой. Такое нечасто встречается, чтобы политработник руководил занятиями не по своей непосредственной специальности. Мухтасипов же, сам спортсмен, ловкий и сильный, очень деятельный и трудолюбивый, по собственной инициативе занимался с бойцами физической подготовкой. Человек атлетического телосложения, статный, точно вылитый из бронзы, он в совершенстве владел всевозможными приемами рукопашной борьбы и теперь этот свой опыт передавал подчиненным. Занятия проходили очень живо, интересно, никто не скучал.

Глебов остановился в сторонке и залюбовался своим политруком. До чего же ловок, черт! Как он действует штыком, прикладом, лопатой, как голыми руками обезоруживает вооруженного, наносит молниеносные удары и увертывается из-под удара!.. Постоял немного, повернул на тропку, которая вела в сторону границы, на левый фланг участка. Неожиданно взглянул на вышку, которая была метрах в ста от него, и замер в недоумении: на самой верхней площадке рядом с двумя бойцами сидела овчарка и, навострив уши, тоже глядела в сторону границы. По силуэту Глебов догадался, что это Казбек.

- Это что еще за фокус? - спросил Глебов недовольным тоном и, не дожидаясь, что на это ответит Шаромпокатилов, быстро зашагал к вышке.

Василий Ефремов, не спускаясь вниз, доложил, как всегда, не очень четко, проглатывая то начала, то окончания слов:

- Товари лейтенант, часово набльно пункта ефрейтор Ефрем. За время сения службы ничего существенного наблюдаемом участке не замечено, кроме вчерашней подзорной трубы: в кустах на сопредельной стороне вижу блеск окуляров.

- Стереотрубы, Ефремов, - без улыбки поправил Глебов. - Когда научитесь называть предметы своими именами?

- Только, по-моему, товарищ лейтенант, там не стереотруба, а что-то другое, - сказал армейский сержант. Он вел наблюдение в стереотрубу, в то время как Ефремов пользовался обыкновенным полевым биноклем.

Этот блеск окуляров заметил вчера с вышки Ефим Поповин. Особого значения Глебов такой детали не придал, но, принимая суточное решение на охрану, в погранкниге в графе "Обстановка на участке" записал: "Весь день противник вел наблюдения за нашей стороной в стереотрубу в квадрате 6". Глебов не ответил сержанту - решил проверить лично, когда выйдет к реке, а Ефремову приказал спуститься вниз. Казбек тоже было встал, хотел пойти следом за хозяином, но Ефремов грозно цыкнул на него, приказал сидеть.

- Каким образом Казбек оказался на вышке? - строго спросил Глебов.

- По лестнице взошел, - виновато моргая глазами, ответил Ефремов; неуклюжие острые плечи его задвигались.

- То есть как взошел?

- Я позвал, думал, не сумеет подняться, а он поднялся.

- Ну и что дальше?

- Ничего, товарищ лейтенант, помогает мне наблюдать за участком. У него зрение лучше человеческого: без бинокля все замечает.

- А если бы он сорвался? Да по такой лестнице человек не всякий поднимется, а вы собаку вздумали. Немедленно зовите вниз!

- Сейчас никак невозможно, товарищ лейтенант. Обратно ему трудно спускаться. Обратно и человек не спустится вперед головой, упадет.

- Вы понимаете, Ефремов, что вы делаете?

- Понимаю, товарищ лейтенант, виноват. Больше этого не будет. После смены спущу его вниз на вожжах.

- После смены, Ефремов, вы будете наказаны.

Глебов резко повернулся и пошел своим путем в сторону границы. Шедший следом за ним в трех шагах Шаромпокатилов заметил с восторгом:

- Он его научил даже по деревьям лазить, ну все одно что кошка!

Глебов так и не понял - осуждает Шаромпокатилов Ефремова или хвалит. Подумал: наказывать Ефремова или нет? Пожалел, что сгоряча пообещал наказать.

К Ефремову Емельян питал особые симпатии и многое прощал ему. Он не поощрял его и не наказывал, питал даже снисхождение к его не всегда невинным выходкам - что-то уж очень похожее роднило их характеры, сближали их какие-то рискованные поступки, которые могли казаться мальчишеским озорством.

Глебов попробовал отогнать от себя назойливую мысль о том, что придется наказать Ефремова. Вспомнил про вчерашнее письмо матери: скучает, в гости зовет, что-то хворать стала часто, боится умереть, не повидавшись с сыном. Емельян пробовал говорить с комендантом участка насчет отпуска, тот и слушать не стал: обстановка. Тогда он просил разрешить его матери приехать на заставу, но и тут ничего не вышло - комендант посоветовал потерпеть до конца лета. Обстановка на границе и в самом деле была невеселая.

То ли от пьянящей весны, разбросавшей по земле золотой хмель, то ли от зрелой юности все чаще ныло и таяло сердце Емельяна, что-то искало и не находило. Повнимательней он стал заглядываться на сельских девчат, просил у жены политрука Нины Платоновны Мухтасиповой дать ему почитать чего-нибудь "не совсем военного" - и за месяц прочитал все три романа Гончарова. Прочитал и удивился, как это раньше он не знал, что существует такой чудесный писатель, знаток человеческой души. Вообще Емельян читал много, но выбирал то, что так или иначе было связано с военной героикой. С "Чапаевым" и "Кочубеем" он познакомился раньше "Мертвых душ" и "Анны Карениной", "Бруски" так и не осилил, а "Героя нашего времени" перечитывал трижды.