Дело привидений 'Титаника' - Сергей Анатольевич Смирнов

Папа — тоже... Как только корабль столкнулся с айсбергом, они сразу догадались о грозящей опасности. Многие видели, как они вдвоем устремились куда-то вниз, вглубь корабля... как это называется?

— В машинное отделение?

— Да-да... В машинное отделение... Потом их больше никто не видел. Наверно, папа поручил Полю нас с мамой, взяв с него слово не говорить, куда он пошел... Наверно, папа думал вместе со всеми, что корабль непотопляем... так говорили все понимающие в технике люди... Папа надеялся вскоре подняться наверх... Что произошло там, внизу, никто не знает... Можно только гадать. Я не хочу ни о чем гадать... С меня достаточно того, что папы нет. — Анна Всеволодовна вновь побледнела, потом вздохнула с трудом и добавила: — Тогда я успокаивала себя тем, что, раз папа обещал сюрприз, то он всегда сдерживает свои обещания... Значит, он поплыл куда-то за сюрпризом и скоро с ним вернется...

— С сюрпризом? — пробормотал я.

Потрясающая догадка прямо-таки обожгла мой мозг... Я должен был немедля сорваться с места к телефонному аппарату, но... при этом я заметил, что Анна Всеволодовна собирается с силами сказать мне еще нечто, явно очень важное... И тогда я тоже собрал все свои силы, чтобы вытерпеть еще хотя бы минуту, удержать в себе энергию действия, не разрушить ею ту доверительность, что как будто возникла между нами.

— Мне кажется, у вас есть намерение сказать мне еще нечто существенное, — поторопил я девушку.

— Напротив, — слабо усмехнулась она, — это мне кажется, что вы уже давно хотите задать мне один вопрос, но считаете его чересчур деликатным.

Я без слов выразил недоумение.

— Итак, Поль... Павел Румянцев арестован? — очень размеренно и совсем равнодушно произнесла она.

Я ответил уклончиво:

— Задержан.

— И ему грозит заключение?

— Ему грозят очень немалые неприятности, — уже с раздражением на самого себя подтвердил я.

— И вам очень интересно узнать, почему меня это не слишком волнует.

Я искренне изумился. Мне и вправду не приходило в голову, что ее «это не слишком волнует».

— Поль часто напоминал мне, что спас мою жизнь... Он очень надеялся, что когда-нибудь... уже скоро... я выйду за него замуж... и ему удастся спокойно жить под чужим именем.

— И вы... — я почувствовал облегчение.

— Я не люблю его, — призналась Анна Всеволодовна полицейскому.

Похоже, она решилась открыть мне самую последнюю семейную тайну.

— Я благодарю вас, сударыня, за искренность, — сказал я и чуть было не раскрыл свою тайну, которую ей и так суждено было вскоре узнать.

Короче говоря, я сдержался, не желая в тот час оказаться для девушки проводником нового потрясения. Затрудняюсь определить, сколь тяжелым бы стало оно.

Обругав себя «идиотом», я спросил Анну Всеволодовну, нет ли у них телефонного аппарата.

— Разумеется, — встрепенулась она. — Невозможно себе и представить, чтобы в доме папы его не оказалось.

Я позвонил в сыск и, не особо секретничая, в полный голос попросил агента незамедлительно начать сбор сведений о всех гражданах Североамериканских Соединенных Штатов, в настоящее время проживающих в Москве.

Пора было уходить. Я узнал, по-видимому, все, что мог, что мне было позволено узнать. Оставался сущий пустяк: найти убийцу.

У меня вертелся в голове еще какой-то важный вопрос, но память вдруг подвела. Поиск американских сыновей Белостаева занял всё мое воображение.

— Скажите, а почему вы оставили пустую рамку на камине? — только и нашелся я спросить напоследок.

Анна Всеволодовна удивилась сначала моему вопросу, а потом — и своей оплошности.

— Привычка... — немного рассеянно ответила она. — Я передала рамку Мирону — это наш лакей, ему уже за восемьдесят лет, — а он... а он вытер ее и по старой привычке поставил на место.

Я предупредил ее, чтобы она ближайшие пару дней по возможности не отлучалась из дому, поскольку могут срочно потребоваться свидетельские показания. На самом же деле я вправду опасался за ее жизнь: хладнокровный, опытный хищник бродил где-то рядом.

Выйдя из дома, я прямо на пороге замер как вкопанный, вспомнив вдруг, о чем же хотел спросить девушку. О «призраке» ее отца, о том, что же она видела в ту ночь перед гибелью своей тетки. Возвращаться не годилось. Еще раз обозвав себя «идиотом», я поехал в сыскное управление.

В Малом Гнездниковском я получил список лиц американского подданства. Мне сразу бросилась в глаза одна фамилия: Дубофф В.В. У меня екнуло сердце... Еще через пару минут я обозвал себя уже «круглым идиотом». Вполне заслуженно: по телефонному номеру гостиницы мне сообщили, что «господин Дубо-ф-ф съехал несколько часов назад». Чего мне еще не давалось, так это брать след вовремя...

Предупредив чиновников из американского посольства о необходимости задержания некоего «Дубоффа В.В.» по подозрению в совершении неких противозаконных действий, я отправился вечером домой в самом скверном настроении.

Спустя примерно час после того, как я зашел в квартиру, швейцар сообщил мне, что какой-то «очень прилично одетый господин» просит меня принять его. Он не представился и не подал своей визитной карточки.

В ту минуту я был весь погружен в размышления и нервными шагами мерил комнату. По инерции я рассудил, что это может быть один из наших негласных агентов или какой-то человек, желающий обратиться в сыскную полицию окольным путем, такое случалось.

Я сказал швейцару, пусть он войдет...

Незнакомец неторопливо поднялся и вошел.

Я успел разглядеть его и весь напружился еще до того, как он представился.

Он был невысок, но широк в кости. Имел широкое светлое лицо с ровными, правильными чертами, чуть выдающиеся скулы. Он снял шляпу, и я увидел, что он блондин.

Он был похож... Ну, разумеется!

— Дубо-ф-ф Всеволод Всеволодович, американский подданный, — деловито, без угрозы представился он, не подавая руки.

Говорил он, разумеется, с тем самым «колыванским» акцентом.

Представился и я в ответ.

Он сделал еще пару шагов навстречу, и я понял, что он не собирается снимать пальто.

— Вы меня разыскиваете, не так ли? — риторически вопросил он.

— Да, мы интересуемся вашей личностью, — подтвердил я, чувствуя легкий озноб.

Если б я мог отвлечься на миг, то обозвал бы себя наконец уже «последним кретином»: я оставил свой «браунинг» в ящике стола, то есть в соседней комнате!

— Вероятно, я мог бы сообщить вам интересную информацию по вашему делу, — произнес нежданный гость. — Гораздо больше того, что уже сообщено