Первый угленос - Кэтрин Ласки

Очень скоро мы с моим новым помощником сумели извлечь из руды новый металл, превосходивший своей твердостью все материалы, виденные мною в краю Далеко-Далеко. Остывая, металл этот становился черным, как кузнечный уголь.

Раненая королева

В последний раз я видел Сив в пламени костра, и видение это было ужасным. Я видел, как она попала под власть пронзительного желтого свечения, лившегося из глаз хагсмара, а затем схватила ятаган и бросилась в бой. Последнее, что предстало перед моим взором — это оторванное крыло и потоки крови. Все это было настолько ужасно, что я долго не мог заставить себя снова заглянуть в огонь и узнать о судьбе Сив. И в то же время я чувствовал, что она жива. Позже Сив рассказывала мне, что перед тем, как броситься на хагсмаров, она думала только о том, как бы не превратиться в одну из этих ведьм преисподней. «Вот это настоящий кошмар, а все остальное — пустяки!» — говорила она.

Вот какой была ее последняя мысль перед тем, как ее мозг был выскоблен дочиста колдовством хагсмаров. После у нее не осталось никаких мыслей и чувств. Она словно перестала существовать или… или стала кем-то другим. Но кем? Лишь какая-то смутная мысль клевала ее желудок, звенела в гаснущем сознании. «Я превратилась в хагсмару?»

Ей казалось, будто нежная бахромка на ее крыльях растворяется в холодном ночном воздухе. Она чувствовала, как кромки ее крыльев становятся лохматыми, как у хагсмары. Сив посмотрела на себя и увидела, как ее прекрасные бурые перья, усеянные яркими белыми крапинками, темнеют на глазах.

— Не-ет! — в ужасе закричала она.

Но она ошиблась. Она не стала хагсмарой. То, что она увидела, было чарами Мрак-Га. Над ней было произнесено ужасное колдовство, но Сив из последних сил противилась его чарам. Только она одна чувствовала перемены, произошедшие с ее оперением. Никто другой ничего бы и не заметил: внешне она оставалась прежней. Но Сив догадалась, что страшные изменения происходят в ее желудке, в самом средоточии ее Га. И как только она ощутила эти странные желудочные преображения, она выхватила свой ятаган и с криком бросилась на хагсмаров. Именно в этот миг я увидел ее в пламени моего костра, а потом все утонуло в слепящем желтом свете, и снежинки окрасились кровью.

Много позже я узнал, что в то время, когда я заботился о яйце, Сив была жива. Она была серьезно ранена и почти потеряла левое крыло. Верная Миррта создала для нее вакуумный туннель, который в Северных царствах издревле используется для переправки раненых с поля боя. В обычных условиях для создания такого туннеля нужно не менее двух сов, но сейчас помощи ждать было неоткуда, а Миррта была исполнена решимости во что бы то ни стало спасти свою госпожу. Полярные совы в наших краях не даром славятся своей непреклонной волей и непобедимым упрямством!

— Я все сделаю, госпожа, я справлюсь! Нам повезло, что ветер попутный. Вот увидите, я все сделаю.

Миррта хитроумно изогнула свои рулевые перья и принялась осторожно менять положение первичных маховых. В конце концов, она добилась успеха. Вокруг нее сформировалось особое безвоздушное пространство, в котором истекающая кровью Сив смогла передвигаться почти без помощи крыльев. Внезапная перемена ветра также сказалась на крыло беглянкам, ибо страх соленой смерти заставил хагсмаров отказаться от погони.

Я опять говорю загадками? Попробую объяснить. Дело в том, любезный мой читатель, что хагсмары больше всего на свете бояться соленой воды наших северных морей. Справедливости ради отмечу, что страхи эти не лишены оснований. Перья у хагсмаров отличаются чрезмерной сухостью, им недостает жира, поэтому эти дьявольские создания не могут стряхнуть влагу с крыльев и сразу промокают насквозь. На морозе мокрые перья мгновенно обледеневают, и хагсмары камнем падают в море. Вот почему они стараются держаться как можно дальше от моря и особенно боятся летать над ним в сильный ветер.

Сив и Миррта хорошо знали об этой слабости хагсмаров, поэтому задумали укрыться в одной из омываемых волнами пещер в верхней части залива, где теплое морское течение не позволяет воде покрыться льдом.

По пути к заливу Клыков Миррта тщательно осматривала берег в поисках такого убежища.

— Нашла что-нибудь? — стонала Сив.

— Пока нет, госпожа, — отвечала Миррта. Внезапно она изогнула крылья и нырнула в узкий фьорд, который, насколько она помнила, назывался фьордом Нора и глубоко вгрызался в Хратгарский ледник. С виду фьорд представлял собой очень узкий, извилистый и глубокий канал. Он почти никогда не замерзал, а из-за причуд теплых течений в нем то и дело появлялись маленькие плавучие айсберги.

— Позвольте вас спросить, госпожа! — воскликнула Миррта. — Вы не будете возражать, если я предложу вам обрести убежище на айсберге?

— Миррта, милая моя, — устало пробормотала Сив. Слова с усилием вырывались из ее клюва, то и дело застревали и звучали почти неразборчиво. И все-таки, несмотря на безумную боль, она сумела не утратить чувства юмора. — В настоящий момент я не стала бы возражать, даже если ты предложила бы мне поселиться в гнезде чайки!

Миррта оцепенела и захлопала глазами. Мысль о том, что королева Ниртгара может оказаться в таком неподобающем месте как жилище мокрогузки, оказалась выше ее понимания.

— Что вы такое говорите, госпожа? Да разве ж такое возможно? Слыханное ли дело!

Миррта быстро опустила глаза и оглядела видневшийся внизу айсберг. Среди острых ледяных пиков виднелись небольшие площадки, в которых вполне могли быть пещеры. В любом случае, выбирать особо не приходилось. Миррта понимала, что королеве немедленно нужен отдых, да и ее собственные крылья уже болели от усталости. Изогнутые перья с каждым мгновением распушались, у нее не хватало сил удерживать их в нужном положении.

— Очень хорошо, — решила она. — Тогда снижаемся. Не шевелитесь, госпожа, только не шевелитесь!

— Не беспокойся, Миррта… Мне это не под силу.

Вблизи айсберг оказался настоящим чудом природы. Позже, рассказывая о нем, Сив называла его не иначе как «всем айсбергам айсберг», ибо эта ледяная гора была столь искусно выточена волнами, ветрами и течениями, что представляла собой настоящий лабиринт из воды и льда. Лучшего убежища и придумать было нельзя!

— Все! — выдохнула Сив, приземляясь на лед. — Я это желудком чувствую… И бахромкой на перьях, вернее, всем, что от нее осталось…

Миррта очень быстро отыскала в ледяной горе отличную уютную пещерку, омываемую изумрудно-зелеными волнами фьорда. Что и говорить, отличная защита от хагсмаров! Здесь Сив сможет залечить раны и переждать трудное время.

«Чего мне ждать?» — мрачно подумала Сив. Рождения птенца, которого она никогда не увидит, который появится на свет в снежном гнезде, выкопанном не ее когтями и клювом? Она строго приказала себе не думать об этом. Сначала ей нужно вылечиться и набраться сил. Оставшись калекой, она не будет нужна ни своему птенцу — даже если им доведется когда-нибудь встретиться — ни королевству.

Левое крыло Сив представляло собой кровавое месиво из сломанных костей и спекшихся перьев. Маховые перья первого порядка были вырваны с мясом, вторичных тоже почти не осталось.

Миррта немедленно взялась за дело. Первым делом нужно было остановить кровотечение, поэтому Миррта набрала полные когти снега и обложила им раны Сив.

— Как хорошо, — слабо пролепетала раненая королева. — Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу летать?

— Конечно, госпожа! Не думайте о худом, так будет лучше. Представьте, будто это у вас линька такая.

Только боль помешала Сив рассмеяться в ответ. Она сморщилась и прошептала:

— Положи еще льда, Миррта. От него боль проходит.

Постепенно лед сделал свое дело, и боль почти отступила. Кровотечение тоже прекратилось.

— Ты помнишь свою первую линьку, Миррта? — спросила Сив.

— Первую линьку? Ох, госпожа, давно это было! Я же совсем старая сова, где мне такое упомнить?

— Как жаль, — слабо прошелестела Сив. — Наверное, вы, полярные совы, и не замечаете, как линяете… Ваши белые перья падают на белый снег, и сливаются с ним, — шептала она.

— Вы забываете, госпожа, что в юности мы не такие белые, как во взрослые годы, — напомнила Миррта. — Птенцы полярных сов покрыты темными пятнышками, чаще всего серыми. С виду такие птенцы скорее серые, чем белые.

— А я помню свою первую линьку, — сонно проговорила Сив. — Я говорю о перьях, а не о детском пушке. Пушинки я не считала, да и не помню, как они выпали, в то время я была совсем маленькая. Зато первую настоящую линьку я навсегда запомнила. Глаукс Великий, как же я испугалась! В ту пору я только-только оперилась и научилась как следует летать. Чувствовала себя очень взрослой и очень красивой, и так гордилась своими настоящими перышками, выросшими на месте детского клочковатого пушка! Я не могла налюбоваться бахромкой на своих крыльях… а уж маховые перья, да первичные, да хвостовые! Можешь себе представить мой ужас, когда я увидела на земле свое роскошное бурое перышко! — речь Сив превратилась в сбивчивое бормотание.