По всему свету - Джеральд Даррелл

Особенно изобретательны в делах обороны насекомые. Вот уж кто подлинные мастера камуфляжа, ловушек и других способов ведения войны! И одно из самых поразительных оборонительных средств принадлежит жуку-бомбардиру.

Одно время в моем владении, чем я весьма гордился, находилась настоящая дикая черная крыса, попавшая в плен ко мне в довольно юном возрасте. Это было на редкость красивое животное с черной как смоль лоснящейся шерстью и блестящими черными глазами. Половину времени мой узник посвящал своему туалету, половину — еде. Особенно любил он насекомых любых размеров и видов. Бабочки, богомолы, палочники, тараканы — все они, попав в его клетку, тотчас отправлялись куда следует. Даже самые крупные богомолы были бессильны постоять за себя, хотя порой им удавалось вонзить в нос врага свои шипы и выдавить бисеринку крови, прежде чем он их схрупывал. Но однажды я раздобыл насекомое, которое взяло верх над ним. Большой темный жук сидел в раздумье под камнем, моя пытливая рука перевернула этот камень, я заключил, что жук несомненно придется по вкусу моей крысе, и сунул его в спичечный коробок. Дома я извлек крысу из спального отсека, потом открыл коробок и вытряхнул лакомство на пол клетки. В зависимости от рода добычи моя крыса расправлялась с ней двумя разными способами. Если речь шла о быстроходном и воинственном насекомом вроде богомола, она бросалась на него и молниеносным укусом выводила из строя. Если же попадался безобидный жук-тихоход, крыса брала его лапами и грызла, словно сухарь.

Завидев беспорядочно ползающую по полу заманчивую тучную добычу, крыса подбежала, схватила ее розовыми лапками и села на корточки с видом гурмана, который приготовился оценить первый трюфель сезона. С дрожащими от нетерпения усиками она поднесла жука ко рту — и тут произошло нечто удивительное. Крыса оглушительно чихнула, выронила жука, отпрянула назад, будто ужаленная, и стала поспешно тереть лапками свою мордочку. Я подумал было, что на нее просто напал чох в ту самую секунду, когда она хотела приступить к трапезе. Вытеревшись, крыса опять приблизилась к жуку, теперь уже более осторожно, подняла и снова поднесла ко рту. Послышалось сдавленное фырканье, крыса отбросила жука, словно раскаленное железо, и с негодующим видом принялась вытирать нос. Двух неудач для нее явно было достаточно, потому что никакие силы не могли больше заставить ее подойти к жуку, более того, она его явно боялась. Стоило ему забрести в тот угол клетки, где сидела крыса, как она отскакивала в сторону. Вернув жука в спичечный коробок, я пошел в дом, чтобы определить его по справочникам. Только тут выяснилось, что я подсунул своей несчастной крысе бомбардира. Обороняясь от врага, этот жук выбрасывает из конца брюшка едкую жидкость, которая на воздухе испаряется с легким треском, образуя облачко едкого и зловонного газа. Понятно, что такой взрыв отбивает у противника всякую охоту впредь иметь дело с жуками-бомбардирами.

Я от души сочувствовал черной крысе. Подумайте сами, каково это: только ты настроился на роскошный обед и протянул за ним лапы, как на тебя внезапно обрушивается газовая атака. После этого случая у моей крысы образовался комплекс, и еще много дней она при одном виде даже самого безобидного и лакомого навозника бросалась в спальный отсек. Впрочем, учитывая ее молодость, я не сомневался, что рано или поздно она уразумеет, что в нашем мире не следует судить о других тварях по их внешности.

Животные изобретают

Однажды я возвращался домой из Африки на пароходе, которым командовал капитан, довольно отрицательно относящийся к животным. Это было совсем некстати, поскольку большую часть моего багажа составляли громоздившиеся на передней колодезной палубе две сотни клеток с разнообразными представителями дикой фауны. Капитан (скорее из ехидства, чем из каких-либо других побуждений) пользовался всяким удобным случаем, чтобы вызвать меня на спор, пренебрежительно отзываясь о всех животных вообще и о моих в частности. Слава богу, я не давал себя завести. Прежде всего никогда не надо спорить с капитаном корабля. Тем не менее под конец плавания я решил все-таки, если представится случай, преподать капитану урок.

В один из вечеров, когда оставалось уже совсем немного до Ла-Манша, ветер и дождь загнали нас всех в салон; по радио в этот час передавали беседу о радаре, который тогда еще был новинкой, так что этот предмет мог заинтересовать широкую публику. В глазах капитана светилась хитринка, и, когда передача кончилась, он обратился ко мне.

— Вот вы все про зверей толкуете, — сказал он. — Дескать, они такие умные-разумные. А вот до такой штуки, небось, не додумались.

Бедняга не подозревал, какой козырь мне подбросил, и я приготовился покарать его.

— На что поспорим, — предложил я, — что я назову по меньшей мере два выдающихся изобретения и докажу, что заложенный в них принцип использовался животными задолго до того, как до этого додумался человек?

— Назовите четыре изобретения вместо двух, и я поставлю бутылку виски, — ответил капитан, заранее уверенный в своей победе.

Я согласился.

— Ну что ж, — ухмыльнулся капитан, — поехали.

— Дайте минуту подумать, — возразил я.

— Ага, — сказал он торжествующе, — уже заело.

— Нет-нет, — ответил я, — ничего подобного. Просто очень уж много примеров, не знаю даже, какие выбрать.

Капитан коварно поглядел на меня.

— А почему бы нам не начать с того же радара? — спросил он саркастически.

— Пожалуйста, я готов, — согласился я. — Мне только подумалось, что пример очень уж простой. Но если вы настаиваете…

Мне повезло, что капитан был профаном в естествознании, ведь иначе он ни за что не предложил бы радар. Как бы то ни было, он сильно облегчил мне задачу, потому что я начал с обыкновенной летучей мыши.

На свете найдется немало людей, в чью спальню или гостиную залетала летучая мышь. И если они не слишком пугались, им представлялся случай с восхищением наблюдать ее быстрый, искусный полет и ловкость, с какой она огибает любые препятствия, включая туфли и полотенца, которыми в нее иногда швыряют. Вопреки старой поговорке летучая мышь не слепа. У нее достаточно зоркие глаза, хотя и такие маленькие, что их трудно разглядеть в густой шерсти. И все же одного зрения недостаточно, чтобы исполнять фигуры высшего пилотажа, подвластные летучим мышам. Первым полет этих животных начал изучать в XVIII веке итальянский ученый Спалланцани. Ослепляя летучих мышей, он установил, что такое (кстати, излишне жестокое) вмешательство не мешает подопытным животным свободно летать, не боясь никаких препятствий. Но как им это удается, он не смог выяснить.