Зверь в океане - Андрей Дашков

Время замедляется, превращается в черную, липкую, вязкую массу – слишком вязкую, чтобы двигаться сквозь нее. Вдобавок она пылает; повсюду мои обнаженные нервы, сплетенные с нервами Лимбо; повсюду боль, темный огонь, горящая, но не сгорающая паутина страха…

Муляж делает плавный разворот и нападает сверху. Хорошо рассчитанный ход; его следующая цель – пастух, центральный мозг стаи. С Лимбо он закончит после…

Открывается пасть. Я вижу две треугольные арки, усеянные зубами… Отблески на металле… Даже сейчас, когда все позади, у меня заледеневает живот. Это гипноз смерти, паралич, отказ организма от сопротивления…

И тут муляж ОТКЛЮЧАЕТСЯ. Как иначе назвать это внезапное омертвение? Его плавники, челюсти и даже зрачки перестают двигаться в один и тот же момент. Кажется, я догадываюсь, что происходит. Плавучий Остров поврежден, канал связи нарушен, управление прерывается. Отказ, остановка, дисфункция, летальный исход… Однако многотонная масса сохраняет инерцию, и муляж, атакующий сверху, врезается в Лимбо перед спинным плавником.

Удар приходится в область дыхала. Косатка содрогается. Удушье похоже на черного осьминога, сидящего в легких. Он разрастается, меняет цвет на кровавый и густо-фиолетовый, запускает щупальца в мозг, в другие органы, в мышцы, в плавники кита-убийцы, в МОИ конечности…

Мы оба задыхаемся, а Лимбо слепнет. Нарастает гул, который не имеет ничего общего с внешними звуками. Мимо нас медленно проплывает тонущая туша муляжа. Если мы и движемся куда-либо, то это уже за гранью инстинкта. Жажда жизни преодолена. Лакуна в сознании кита…

Возможно, нас просто выносит на поверхность взрывной волной. Судорога. Воздух ощущается вначале как ледяной ком в моей глотке, потом он проваливается внутрь и тает, превращаясь в светящуюся жидкость, а от нее распространяются лучи (или струи?) света, выдавливающего хищную тьму в ее потусторонние убежища…

Возвращается зрение. До самого горизонта – пылающий океан под бледным пологом утренней зари. Плавучий Остров окутан жирным дымом и почти не виден. Он идет ко дну. Дым клубами поднимается к гаснущим звездам и образует гигантское грибовидное облако. Кое-где мелькают отдельные вспышки, и время от времени раздается механический рев на одной тоскливой ноте. Это сигнал бедствия, подаваемый Островом, – в данном случае абсолютно бессмысленный. Помощи ждать не от кого.

В глубинах океана рыскают осиротевшие твари. Или наконец свободные? Сияние Нового Вавилона померкло – может быть, навсегда.

Я снова теряю дом, не успев обрести его, побывать в нем. Значит, я проклят и должен смириться с этим. Отныне ничто не имеет цены, кроме поддержания жизни, продолжения рода.

* * *

…Раненый мегалодон догоняет и атакует Лимбо. Я улавливаю лишь то, что отфильтровано восприятием кита. Информации не хватает. Образы ущербны.

Я пытаюсь определить, что с эмбрионами, где они спрятаны, насколько хорошо охраняются. Неужели я всерьез собираюсь найти и уничтожить их? Неужели с меня не достаточно? Но живых… живых остановить труднее, чем муляжей.

Рядом с нами – четверо уцелевших китов. Короткая схватка – на этот раз действительно ПОСЛЕДНЯЯ. Косатки рвут мегалодона с разных сторон, словно… волки, завалившие крупную дичь.

(У меня в мозгу возникает картинка из прошлого, уже не принадлежащего бродяге-переселенцу. Белый неподвижный покров. Стеклянные деревья. Маленькая луна. Снег. На нем – синие тени и черная кровь. Вокруг – желтые глаза. Визг. ОХОТА…)

Слепящая ярость захлестывает Лимбо. Разливается пурпур, пронизанный сверкающими молниями боли. В нем тонет все. У меня больше нет возможности «видеть» и заново переживать это. Я погружаюсь в какую-то субстанцию, которая мягче и податливее воды…

Где моя самка? Хочу ощутить ее прохладные ладони на своем разбитом, пылающем лице. Кажется, я чувствую прикосновение… Последняя мимолетная ласка.

Но что это?!

Голова Белого Кашалота появляется из окутывающего меня мрака. Совсем близко морщинистая кожа альбиноса и его недобрый красноватый глаз.

Здравствуй, посланник смерти! Ты приплыл, чтобы забрать меня в океан теней?..

Кажется, я мог бы ухватиться за обломки гарпунов и обрывки линей – они образуют что-то вроде корзины, сплетенной самими подводными течениями. Туша задевает меня, но кто-то из нас бесплотен. Я ощущаю только порывы леденящего ветра, дующего ВНУТРИ меня…

Внезапно ветер стихает. Мой час еще не настал. Плыви мимо, чем бы ты ни был!..

Я падаю в темноту.

Спасибо тебе, бархатная ночь!..

10

Это была она – Древняя Земля. Место, о котором сложены самые старые и самые непонятные из легенд. Кусок огромной суши, занимавшей когда-то треть земной поверхности и делившей океан на части. Представить себе безводные просторы той великой тверди, а главное, существование двуногих в тех условиях я был не в состоянии. Это было невообразимо, как жизнь в облаках.

Впрочем, раз все закончилось столь плачевно, значит, жизнь была слишком тяжелой и пришла к закономерному концу. Чужая среда обитания. Наверное, они – я имею в виду двуногих тех давних времен – так и не сумели приспособиться к ней и превратились в настоящих демонов. Они попытались изменить природу, перекроить ее под себя. А ведь мать рассказывала еще что-то о космосе, о летающих металлических островах, о кораблях, уносивших демонов на обратную сторону небес – в мир пустоты, где нет даже воздуха…

И вот результат. Атака извне разрушила бездушный организм планеты, а все, что пытались потом сделать демоны для своего спасения, вызывало лишь судороги обреченного пациента на операционном столе – реакцию на вмешательство неумелого хирурга, задевшего скальпелем нервные узлы.

Мои прямые предки благоразумно отступили, признали свое поражение, вернулись к началу. Основным правилом стало: не вмешиваться. Вместо грубого воздействия – тонкое вплетение; вместо стремления изменить, исказить замысел естества – подспудное влияние, проникновение, растворение, приспособление…

Я пожинал плоды чужой выстраданной мудрости, но сам-то был полуживотным с душой дикаря, ограниченным, голодным, жаждущим чего-то невнятного и постепенно сходящим с ума от воспоминаний, передающихся по наследству как тяжкий груз (крест?), который предстоит нести сотням поколений в наказание за нелепую гордыню погибших.

Но ТА ли это Древняя Земля, о которой рассказывала мать? Может быть, их на самом деле несколько, и каждый счастливчик, увидевший сушу, привнес в легенду что-то свое, оттенок личной мечты о покое, изобилии, счастье?

Даже если я ошибался, какая разница? Я достиг пристанища. Сомневаюсь, что у кого-либо еще был такой выбор – выползти на берег предков или до конца своих дней скитаться в океане.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});