Бакалавр (СИ) - Волошина Анна

И всё же, несмотря на кровь и смерть, разрушенные дома и изуродованные окрестности, за спиной Джедедии всё было сравнительно приемлемо. Потому что привычно. А вот перед ним…

Она стояла в пародии на стойку «вольно». Тем более злой, что стойка была вполне узнаваема: широко расставленные ноги в высоких ботинках, руки, сцепленные за спиной, взгляд, устремленный в пространство… поверх его головы! Эта девка посмела смотреть на него сверху вниз! Да полно, человек ли вообще она или порождение преисподней?

Но даже если человек… Джедедии было известно об эксперименте. Безбожном, поправшем замысел Господень эксперименте, произведённом столетия назад, итогом которого стало создание новой расы. Нет, умом он понимал, что на всё воля Творца, и раз эксперимент был осуществлен и результат его оказался здесь и сейчас, значит, так и было предопределено свыше.

Но при виде того, как под всё ещё яркими лучами предвечернего солнца сузились в щёлочки вертикальные зрачки разноцветных глаз, на закостеневшем от усилия сдержаться языке вертелось: «Ворожеи не оставляй в живых»[2]. И лишь колоссальный, наработанный годами самоконтроль не позволял словам вырваться наружу.

Самоконтроль — и ещё осторожность, злящая его самим фактом своего влияния на ситуацию. Потому что за спиной создания с лицом падшего ангела и душой ведьмы (если, конечно, у ведьмы может быть душа!) в точно такой же стойке застыли одиннадцать головорезов. Обоих полов, что характерно. И как они отреагируют на проявление негодования, которое сам Джедедия без тени сомнения считал праведным…

Продемонстрированное ему предписание содержало предельно формальную и предельно вежливую просьбу об оказании содействия. Но Хокинс не вчера родился. И служить начал тоже не вчера. Приказ это был, приказ! Приказ, который он не собирался выполнять, и будь что будет. Карьера? Пенсия? Да пропади оно всё пропадом, но шайку отморозков, которые могли послужить причиной работы спасателей, но уж никак не подспорьем в ней, он на объект не пустит. О чём и сообщил со всей доступной ему прямотой этой…

Придумать определение он не успел. Взгляд рыжей бестии вдруг сместился в сторону. Она перестала глядеть в никуда, словно у неё появился предмет для изучения. И если сам Джедедия предельно оскорбительно не вызывал у неё абсолютно никаких эмоций, то что-то за его спиной ей явно не понравилось. Хокинс оглянулся, и почувствовал, как сильнее каменеют челюсти, что ещё секунду назад казалось абсолютно невозможным.

В чудовищном шуме, создаваемом работающей техникой, невозможно было что-то расслышать. Он и прибытие своих незваных гостей заметил только потому, что потрёпанная посудина ухитрилась приземлиться прямо у него перед носом. Причём на пятачке, на котором не развернулась бы и мышь.

Сейчас же от маленького дорогого коптера к нему шли трое мужчин, двое из которых явно служили телохранителями для третьего. Господин, облаченный в костюм, на покупку которого не хватило бы, пожалуй, и годового жалованья Хокинса, шагал по грудам щебня как по паркету. И словно мало было этого!

Вслед за помпезной троицей поспешал невысокий пропеченный солнцем старикашка в обтерханном комбинезоне. В старикашке Джедедия безо всякого удовольствия узнал Хосе Моралеса.

Этот деятель примчался в «Приют старого тролля» в первый же день. И путался под ногами спасателей, твердя какую-то чушь, до тех пор, пока Джедедия не пригрозил засунуть его в каталажку.

Теперь же старый проходимец, явно очень довольный собой, с опасливой гордостью вышагивал чуть в стороне от прибывшей «шишки». И преданно ел глазами… ну да, кто бы сомневался!

Между тем сопровождаемый охраной господин приблизился настолько, что мог обратиться к Хокинсу, не напрягая голос, то есть — практически вплотную. Спасателя он, однако, почти демонстративно проигнорировал, идеально поставленным голосом обратившись к рыжей девке:

— Миз Дитц, не так ли? Я Герхард Шмидт, старший партнер адвокатского бюро «Шмидт и Смит». Поскольку у меня были веские основания полагать, что вы можете столкнуться с некоторыми трудностями при налаживании взаимодействия с местным персоналом, я…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Возмутиться использованием слова «персонал» в адрес своих людей — и что немаловажно, в свой собственный — Хокинс не успел. Бесящая его самим фактом своего существования дрянь вдруг шагнула вперед, встав рядом с ним, и улыбнулась сколь любезно, столь же и холодно.

— Я благодарю вас, мистер Шмидт, за предусмотрительность и готовность помочь. Также я благодарю в вашем лице адвокатское бюро «Шмидт и Смит». Однако я не понимаю, советник, о каких трудностях идёт речь. Мистер Хокинс выразил полную готовность оказывать мне и моим людям всяческое содействие. И мы как раз намеревались обсудить с ним детали предстоящего сотрудничества там, где не будет так шумно и пыльно.

Она удивительно ловко взяла опешившего Джедедию под руку, и всё, что ему оставалось — это кивнуть не менее опешившему адвокату и направить стопы к кунгу[3], в котором разместился штаб.

— Почему? — без долгих околичностей спросил Хокинс, когда тяжелая дверь захлопнулась за двумя его подчинёнными, которых он жестом выставил вон.

— Почему я не стала прибегать к помощи этого напыщенного болвана? — уточнила девица, располагаясь в пластиковом креслице у одного из обесточенных сейчас пультов.

Джедедия кивнул.

— По двум причинам, мистер Хокинс. Во-первых, я терпеть не могу болтунов и не собираюсь позволять одному из них портить жизнь и карьеру человеку действия.

Она прервалась, наливая себе воды из огромной почти опустевшей бутыли, и пауза позволила спасателю задать вопрос:

— А во-вторых?

— Во-вторых, сказано: «…не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить…»[4] Я солдат, мистер Хокинс. Мне уже доводилось и, вероятно, не раз ещё доведётся убивать тела. Когда я предстану перед Создателем, мне предстоит ответить за это — и за многое другое. Но подобные Герхарду Шмидту убивают души.

Джедедия слегка оторопел и задал самый, вероятно, глупый — в силу очевидности ответа — вопрос:

— Вы слышали Слово Божие?

— Я католичка, сэр.

Католичка… Хокинс, разумеется, предпочел бы пресвитерианку, но и католичка была лучше, чем ничего. Солдат, сознающий неизбежность ответа и готовый отвечать… ему в голову вдруг пришла странная мысль. Ох, как же он сразу не заметил, она ведь похожа на Трикси, любимую кошку младшей дочери, Сары. Не мастью, нет, но что-то в глазах, в повадке… не ведьма, не тварь, просто — кошка!

— И я понимаю ваши сомнения, сэр, — продолжала женщина. — Вы видите перед собой сущих бандитов, и не можете не думать о том, что там, где появляются такие, как мы, немедленно находится работа для таких, как вы. Однако вы ошибаетесь. Мы не мясники, мы хирурги. Если мы хорошо делаем свою работу, спасателям, бывает, приходится потрудиться, да. Но в долгосрочной перспективе работы для них становится не больше, а меньше.

Хирурги, а не мясники… плюс, а не минус… Хокинс произнес про себя короткую молитву, прося Господа простить его поспешность в суждениях, и уважительно обратился к своей собеседнице:

— Что я могу сделать для вас, миз Дитц?

— Прежде всего, меня интересует, куда были отправлены тела погибших?

Вопрос показался Хокинсу предельно странным. Точнее, странным был не сам вопрос, а то, каким образом расставляла приоритеты эта женщина. Впрочем, сам-то он не хирург… может быть, ответ именно на этот вопрос и был самым необходимым из инструментов?

— В офис коронера округа Грейсвинд.

— Вы опознали всех?

— Из тех, кто был извлечён — да. Под завалами ещё остаются мёртвые, но все, кого достали, опознаны. Сорок четыре постояльца, шестьдесят один служащий.

Миз Дитц молниеносно произвела подсчет и приподняла бровь:

— Сто пять? Вы уверены? Сообщают о ста двенадцати погибших на месте.