Все девочки взрослеют - Дженнифер Уайнер

— Ха! — воскликнула Джой.

— Помню, что киддуш[31] прочел дядя Герман, после чего велел всем моим друзьям встать и посмотреть под сиденьями. Оказалось, он прилепил по доллару к каждому стулу за детским столом…

— В те дни это были большие деньги, — пояснила я, чем, разумеется, заработала очередную гримасу Джой.

— Он дал нам, — продолжил Питер, — самый важный совет: «Тот зарабатывает деньги, кто не просиживает задницу».

Я засмеялась. Джой чуть улыбнулась.

— Я знакома с дядей Германом? — спросила она.

— Он отправился в великий небесный борщковый пояс[32], — вздохнул Питер.

— Но он был на бар-мицве твоего отца, и это важно. Семья… воспоминания… — рассуждала я.

Джой что-то еле слышно пробормотала. Кажется, «о господи».

— Так ты уже выбрала тему? — поинтересовался Питер.

— Как насчет «Бриолина»?[33] — предложила Джой.

— Еще чего не хватало! — выпалила я. Муж и дочь уставились на меня. Я пожала плечами. — О чем, собственно, «Бриолин»? Подростковая преступность. Незапланированная беременность. Группировки. Курение!

— Курение, — задумчиво повторил Питер голосом, полным фальшивой скорби.

Я взглядом молила его о помощи. Муж многозначительно кивнул. Но я слишком давно его знала и поняла: он изо всех сил старается не рассмеяться.

— А у тебя что было? «Звуки музыки»? — Джой скривила губы. (Разумеется, она терпеть не может мой любимый мюзикл, отказывается смотреть его вместе со мной и не раз называла его «фильмом про нацистов».) — Йодль и тому подобное?

— У меня не было вечеринки, — коротко ответила я.

Вот бы сказать ей: «У меня не было вечеринки, потому что мой отец был психом». Психом, скрягой и лицемером. Единственный сын обеспеченных родителей, свою бар-мицву он справлял с размахом. Несколько сотен гостей, торжественный ужин в синагоге. Все было заснято на восьмимиллиметровую пленку. Но в восьмидесятые, когда его дети подросли, бар- и бат-мицвы стали справлять с невиданным размахом. Перед моим тринадцатым днем рождения мы посетили четыре праздника кузенов, один роскошнее другого. (Мне особенно запомнился цирковой, с настоящими акробатами на ходулях и пожирателями огня.) Во время долгого обратного пути в Пенсильванию мать молча сидела рядом с отцом, пока тот горько жаловался на хвастовство, дороговизну, поверхностность и показное потребление. По его словам, мамина сестра и ее муж — незадачливый бухгалтер по имени Фил — воспользовались религиозным поводом, чтобы выкинуть кучу денег на ветер и показать друзьям и родственникам, что могут потратить тысячи долларов. И Бог тут ни при чем.

Так что никакого обеда в загородном клубе или танцев субботним вечером не было, не то что у кливлендских кузенов и одноклассников из еврейской школы. Никакого диск-жокея, никаких наемных артистов, никаких сувениров, футболок и кепок с моим именем. Моя бат-мицва прошла в пятницу вечером. На мне было старомодное платье в оборках, купленное матерью на распродаже. За два месяца до великого дня отец вручил мне стопку почтовой бумаги и свою ручку «Монблан». По его словам, намного достойнее писать приглашения собственноручно. Каждый вечер, закончив домашнее задание, я бралась за приглашения: бабушкам и дедушкам, прабабушкам и прадедушкам, тетям, дядям и их детям, а также трем друзьям, которые у меня были в то время. «Приглашаю вас разделить со мной момент, когда я стану дочерью заповедей».

Бабушка с материнской стороны неодобрительно косилась и качала головой, но боялась отцовского нрава, а потому молчала. Она приехала за неделю до бат-мицвы и все семь дней пекла рогалики, миндальный хлеб и нежное масляное печенье с волнистыми краями. Так что хотя бы выпечка у нас на встрече Шаббата была шикарной. Сдабривая тесто орехами и сладким вином, бабушка развлекала нас с Джошем и Элль рассказами о приемах кузенов. Можно подумать, мы сами не видели их оркестров, вкусных блюд, сувениров и имен, написанных глазурью на крохотных пирожных.

Итак, в пятницу вечером состоялся чуть более торжественный, чем обычно, прием в общественном зале синагоги. Ни музыки, ни танцев, ни профессионального фотографа. Последнее, может, и к лучшему, учитывая, как кошмарно я выглядела в своем платье с оборками и лентами. К несчастью, я слишком поздно поняла, что такие платья идут моделям из «Севентин» или моим хорошеньким кузинам, но не мне. В тринадцать лет у меня была большая грудь, скобки, слишком крупный нос и слишком короткие волосы. Пришли пятьдесят человек: завсегдатаи пятничного вечера, мои друзья, дюжина родственников. Мать сказала, что любит меня. Отец поцеловал в щеку и сообщил, что гордится мной. Бабушка нащелкала фотографий на «мыльницу» и заплакала.

Но я не переживала. Как ни странно, мне понравился такой экономный, самодельный праздник. Ведь, по словам отца, я участвовала в подлинно значимой церемонии, а не в большой показушной вечеринке, где религия — только повод. Без запинки прочитав отрывок из Торы, я наклонилась и коснулась свитка корешком своего молитвенника, затем поднесла его к губам. Теплая, тяжелая рука отца опустилась мне на плечо. «Я горжусь тобой», — произнес он. Взгляд его карих глаз смягчился за стеклами очков. В ту минуту, стоя на возвышении в уродливом платье, я тоже собой гордилась. Казалась себе умной, блистательной, почти хорошенькой. Кузенам из Огайо далеко до меня с их шикарными вечеринками и одним и тем же фотографом, который неизменно выстраивает мальчиков в ряд и просит притвориться, что они разглядывают разворот «Плейбоя».

Больше всего на свете я хотела, чтобы Джой тоже собой гордилась, а не просто пробормотала пару строк на иврите и получила в награду роскошную пирушку. Увы, ей многого не досталось, она не имела моей любви к книгам, не была рождена в счастливом браке. Вот бы Джой почувствовала то же, что и я в тот день, поняла свое место в мире и осталась им довольна. Я глубоко вдохнула и быстро зашагала в сторону дочери, пока не приблизилась настолько, что услышала шумное дыхание Френчель. Я протянула руку за собачьим поводком, и Джой отдала мне его, не глядя в глаза.

— Почему у тебя не было вечеринки? — поинтересовалась Джой.

Я решила ответить просто.

— Родители были против. Они считали, что бат-мицва — важное религиозное торжество, а не веселая тематическая пирушка. Совершеннолетие — это серьезно. Первый шаг во взрослую жизнь.

— Ха!

Френчи присела над зарослями папоротника, и мне пришлось остановиться.

— Надеюсь, и для тебя бат-мицва станет важным этапом, — добавила я. — Ты уже думала над мицва-проектом?