Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов

Я побывал на одном из коневодческих участков. Делом заведовала девка Пелагея, энергичная, цыганского типа. Встретила нас, как будто немного смутившись, но быстро оправилась, строго крикнула на ярившихся псов и приказала работнику подогнать ближе табун. Общий вид последнего далеко не первосортный, Пелагея давала объяснение:

– Табун придется ликвидировать, так как войско уже не желает подписывать договор на будущее время…

Как свою выигрышную карту Пелагея нашла нужным показать нам породистого жеребца, попавшего сюда на склоне своих лет из конюшни барона Мейендорфа.

Вывела его она сама. Высокий старик на трех ногах со скрюченной четвертой – передней. Но в животном еще была сила. Завидев поблизости маток, он заржал.

– О-о! Он еще может! – грудным контральто свидетельствовала девка о достоинствах жеребца!

На несколько дней я поехал в свою станицу. Преобладающее здесь настроение было недоумение: что происходит? и к чему все идет?

Но доклад мой станичному сбору об екатеринодарском бытии власти был выслушан станичными выборными с большим вниманием. Мысль о необходимости мирного сожительства казаков с иногородними и о всемерной поддержке центральной государственной власти разделялась всеми.

Присутствовавший здесь же на сборе герой Сарыкамыша Третьяков выступил с предложением собрать для фронта продовольствие натурой. Старики стали подписываться, кто пудами, а кто и целыми мешками. По адресу «героя» тут же пускали безобидную остроту:

– Адрияныч[19], он щедрый, – сам не обеднеет, – своей у него муки нету, а чужой ему не жалко…

Тут же, впрочем, добавляли:

– Да, мы не жадуем. Фронт нужно поддержать…

Над горячими, но неудачными попытками этого Андрияныча произносить речи подсмеивались:

– Могеть быть…

Общее впечатление от станицы осталось, что она немало времени может тянуть свою лямку: с шуткой, со взаимным подталкиванием друг друга.

Глава VIII

В Москве в это время происходило Государственное совещание. Делегатами от кубанцев туда выехали, кроме комиссара Бардижа, еще Рябовол и Иван Макаренко, и, признаться, не совсем спокойно было на душе за возможные их выступления от имени казачества.

Первые газеты с отчетами о совещании пришлось прочитать на обратном пути в Екатеринодар. Оказывается, наши представители вошли в общеказачью группу и делали заявления устами А. М. Каледина.

Что казалось непонятным и странным, так это обилие стонов и пророчеств о грядущих тяжких испытаниях и даже гибели государства. Отсюда, из угла здоровой провинции, это казалось странной истерией. Здесь, в провинции, еще держался высокий авторитет центральной государственной власти. Стоит ей тверже взяться за кормило правления, и все выправится. Не на высоте высшего возглавителя власти были речи Керенского. В них не вычитывалось того, чего хотелось и что ожидалось: твердости и смелости власти.

И от словесного выступления Корнилова тоже не осталось глубокой, верной надежды на выправку государственного положения.

На собрании созванного в Екатеринодаре Войскового совета, на котором сделали доклад кубанские делегаты о московском Государственном Совещании, впервые было произнесено слово «федерация» как желательная форма будущего государственного устройства России. Произнес это слово Рябовол и, как всегда, кратко, без особых подходов, раскрыл его содержание для казаков:

– Только при федеративном строе России казаки могут рассчитывать на автономию и на самостоятельное распоряжение своими землями и прочими угодьями.

В последующих высказываниях ораторов подчеркивалась необходимость учета, насколько новый принцип государственного устройства будет благоприятствовать установившемуся межобластному обмену предметами производства и потребления и т. д.

До особых резолюций в этом собрании совета дело не дошло и долго еще не доходило.

Общее внимание вдруг было сдвинуто в другую сторону. Общее смущение вызвал акт Верховного главнокомандующего. Понятие об иерархии власти и дисциплине у казачества было устойчивым, а тут вдруг требование передачи власти лицу, но общему смыслу, подчиненному. С другой стороны, и провозглашение изменником Верховного главнокомандующего да еще такого, как Корнилов, – все это не вязалось с общим представлением. А к тому же: странное распоряжение командующего Московским округом о мобилизации округа против Дона. Вчерашний герой Государственного совещания, популярнейший человек среди казачества атаман А. М. Каледин подпал под подозрение… Какая-то общая потеря разума. В этот критический момент взаимная подозрительность между местными группами достигла большого напряжения. Иногородние ждали непоправимого шага со стороны казаков.

Но нужно отдать справедливость Войсковому правительству. В этот момент оно выдержало позицию лояльности в отношении верховной государственной власти.

Однако все сведения, приходившие из государственного центра, свидетельствовали, что развал продолжается.

На Кубани стало крепнуть убеждение, что, на всякий случай, нужно самим казакам организоваться. Усилилось течение в пользу скорейшего образования так называемого Юго-Восточного союза с главными составными его частями – казаками Дона, Кубани и Терека, «вольными народами степей и гор Северного Кавказа», как торжественно именовались калмыки, черкесы и др. горские племена. Допускалось привлечение в союз и казаков, территориально отдаленных от главной ячейки, т. е. казаков Астраханского, Оренбургского и Уральского войск. Мысль, как уже отмечалось выше, здоровая, но тогда все умели много говорить, но мало делать. Иногородняя часть населения сейчас же увидела в идее союза новый этап казачьего заговора, а кубанская группа друзей Петлюры вообще отнеслась к этому делу с холодком, так как это могло увести Кубань, через Дон, мимо Киева и мимо уже намечавшейся «незалежной» Украины.

Итак, начало делу было положено уже в июле. В Новочеркасске была тогда устроена по великодержавному обычаю малых образований особая конференция. Донской Большой Войсковой круг, созванный на 5/18 сентября, благословил свое правительство «принять участие в работах конференции, созываемой в Екатеринодаре по этому вопросу», но 2-м пунктом своего постановлении Войсковой круг ставил создание союза в зависимость от окончательного решения ссероссийского Учредительного собрания.

Организационная работа разбивалась на много громоздких этапов.

Обстановку Екатеринодарской конференции Макаренко постарался создать высокоторжественной и говорливой.

К тому же на конференции не сразу приступили к разрешению своей прямой задачи. Члены ее начали высказываться по «текущему моменту», прежде всего, о мнимом мятеже на Дону в Корниловские дни. Поведение представителей нейтральной власти на конференции охарактеризовали как «злостную и предательскую провокацию», а попутно с этим присовокупили, что ей (конференции)«все вселяет впечатление, что и дело о мятеже генерала Корнилова может оказаться также результатом планомерного предательства и провокации борющихся за власть ответственных и безответственных лиц и организаций».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});