Игра на вылет - Холли Брикс

меня к микрофону, но я пообещал выжечь ему глаза зажигалкой и спалить содержимое его шкафчика в раздевалке. Все, что удерживало меня на месте, это Джи, которая с приятной регулярностью возвращалась ко мне и прижималась плечом к груди. И чем больше рюмок текилы они выпивали с Брит и Стейси, тем смелее она становилась. Именно по этой причине я решил притормозить в своем изначальном плане. Хочу запомнить каждую минуту, каждое ее прикосновение. Придется оставить байк на парковке и вызвать такси. Не хочу, чтобы она напивалась. Хотя уверен, такая, как Джи, знает свои границы.

В какой-то момент Джи, Брит, Маттео и, о господи, Такеда решили исполнить песню какой-то совсем неизвестной мне группы. Стейси взял перерыв и собрался выпить. Он оказался самым энергичным, непонятно правда, откуда у него столько сил. Он присосался к своему вейпу и прикрыл глаза от наслаждения и сразу опрокинул рюмку текилы, не закусывая лаймом. Он откинулся на спинку дивана и посмотрел на меня. Я вопросительно приподнял бровь, а он лишь кивнул на Такеду.

– Почему Одиссей разговаривает только со мной? – Я наклонил голову вперед. Я не совсем понял его вопрос из-за громкой музыки. Он вздохнул и повторил: – Почему Одиссей разговаривает только со мной? У вас какие-то проблемы?

– Кто такой Одиссей? – поинтересовался я, так и не поняв, какого черта он несет.

Стейси рассмеялся, почти заглушив музыку.

– Теперь понятно, – он показал пальцем на Такеду. – Его настоящее имя Одиссей. Он хоть и запасной игрок, недавно пришедший к вам в команду, но кажется неплохим парнем. Маттео знает, что его зовут Одиссей?

– Кажется, даже тренер не знает, что его так зовут! – меня редко когда охватывал стыд, но называть человека месяц как «тот чувак» или не его именем – позор. – Так его зовут Одиссей? Кто вообще придумал назвать японца Одиссеем?

– Те же люди, которые называют японцем тайца, – усмехнулся Стейси. – Как вы побеждаете на соревнованиях, если так плохо друг друга знаете? – Стейси задал вопрос, который бегущей строкой проносился в моей голове перед каждой игрой. Отчего-то не хотелось ему врать.

– Не знаю… – я смотрел, как Джи качалась из стороны в сторону в такт песни и смеялась, запрокидывая голову. Ее шея так соблазнительно изгибалась. Не могу отвести от нее взгляд. – Кажется, все имеют право на тайны.

– Да, все мы имеем, – Стейси выпил еще рюмку и каким-то непонятным мне взглядом осмотрел Джи. Сначала во мне заклокотала ревность, однако я почти сразу разгадал тоску. – Жаль, что Джин пришлось потратить все деньги на лечение отца… Да и работать так много. С таким графиком от усталости можно вообще на каждого бросаться. По полвыходного в неделю.

– А, – теперь многое встало на свои места. Мне захотелось еще порасспрашивать Стейси, потому что Джи ни разу не упоминала свою семью, работы, лишь вскользь сказала, что хотела быть журналистом. Однако я понимал, что лез не в свое дело. От соблазнительного желания меня спасли наши горе-друзья: Маттео, Брит, Одиссей, которые упали так, что заняли весь диван. И я похлопал руками по своим коленям, чтобы Джи села на них.

И она села.

Мне плохо.

Серьезно.

– Напелись, девочки и Одиссей? – я теперь даже в голове вкладывал удивленную интонацию при произнесении его имени. Кто мог назвать его так? Хотя не тебе жаловаться, Теодор.

Где-то под боком возмущенно заныл Маттео.

– Давайте, что ли, по домам? У всех такси? – спросил я будто только у Джин.

– А как твой байк? – поинтересовалась у меня Джи.

– Тут оставлю, завтра заберу. – Все запоздало замычали на мой вопрос. – Тогда давайте собираться. – Гипнотизирую ключицу Джи взглядом и не в силах оторваться. Во мне не так много алкоголя, отчего же так штормит? Я так и не поднял глаз. – Провожу тебя до дома и поеду к себе.

– Хорошо.

И вот в мире, словно на видеомагнитофоне, вдруг включили перемотку. Раз, и теплота от Джи исчезла с моих ног, два, и мы на улице, ждем такси. Ночная прохлада остудила разгоряченное сердце, а я уже жду не дождусь, когда все свалят. Я решил извиниться перед Одиссеем позже, сейчас мое внимание занимала только Джи. И стоило всем разъехаться, я принялся целовать ее. Раз за разом касаясь ее губ, словно в них тайна Вселенной, словно без них я вот прямо в эту секунду умру. А она вставала на цыпочки, обнимала меня руками и тянулась ко мне. Неужели она стала такой отзывчивой из-за пары дней отдыха? Надо что-то придумать. Но для начала мне нужна она.

Мы продолжали целоваться, пока не пришло такси, мы целовались на светофорах, мы целовались каждую секунду, и к концу поездки я уже не понимал, как оторваться. Также я не понял, как бизнес-класс такси перепутал адреса. Не понял, но нашел в этом знак Вселенной. Не знаю, насколько мои намерения по отношению к ней серьезны. Будет ли так же отзываться все мое естество после нашего первого раза. Но известно мне одно.

Она моя.

Минимум на эту ночь. Она моя.

Джин

Тео снес свой задницей все, что было на тумбочках в прихожей. Он с таким остервенением открывал дверь, что погнул ключ, поэтому мы с ним чуть не остались в коридоре. От злости вены на шее Тео так вздулись, что я уже начала переживать за сохранность двери. Или себя. Однако, когда замок щелкнул и он втащил меня внутрь, то уронил хрустальную тарелку с картами, ключами, конфетами и прочими мелочами. Она упала в проем между стеной и разбилась. Тео выругался, но даже и не подумал убрать за собой, спеша захлопнуть дверь. Кажется, его рассудок полностью отключился. С момента выхода из такси он не проронил и слова. Я наблюдала, как равномерно поднимается его грудь, слышала его шумное дыхание. Он сдерживался изо всех сил. И его выдержке можно позавидовать. Она вызывала восхищение. Ибо я…

Я все.

С моего пятого шота текилы я смогла полностью подавить в себе стеснение. А с седьмым я начала подсчитывать, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз занималась сексом. Если моя одурманенная алкоголем голова не ошиблась, то это было не менее двух лет назад. В потоке работы я справлялась своими силами. И стоило рукам Тео лечь на мою талию, пальцам будто случайно пройтись по коже бедра, невесомо коснуться шеи, и все. Мои собственные убеждения полетели к черту, и в голове раздавались