Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина

от громких звуков и резких движений, застенчиво жались к бордюрам. Накануне, вытесненная из собственного тела и ошалевшая от впечатлений, я толком не осознавала присутствия множества странных существ вокруг, а сегодня днём, под ярким солнцем, они больше напоминали галлюцинацию, слишком выбивались из канвы, словно в кадр из фильма вклеили мультипликационного героя.

Но прямо сейчас эти комочки света и тьмы казались едва ли не более реальными, чем люди.

– Духи… души выглядят так?

Пятно мрака, похожее на каракатицу, шмыгнуло из-под подошвы; на секунду мне померещились зелёные глазищи с ресницами-опахалами и почему-то край пышного рукава, но потом видение исчезло.

Клякса – она и есть клякса.

«Возможно, – философски отозвался Йен. – К сожалению, лично я себя со стороны не вижу… хотя, возможно, и к лучшему».

– И почему я их раньше не замечала?

Он ответил не сразу, а когда заговорил, голос его был лишён обычных пикантных интонаций и, пожалуй, чем-то напоминал слегка рассеянную и погружённую в себя манеру общаться, присущую библиотекарям и зацикленным на науке профессорам.

«Хм… У меня не настолько большой опыт наблюдений, как хотелось бы, однако рискну предположить: дело в том, что у тебя ослабла связь между телом и душой».

Я прикусила губу и уставилась себе под ноги, чтобы не наступить на очередное чрезмерно прыткое существо.

– Из-за рокировки? И что, меня теперь в любой момент может снова так… выбить?

«Постараюсь не выводить тебя из себя», – усмехнулся Йен.

– Я серьёзно.

«О, излишняя серьёзность испортила немало прекрасных цветов, так что постарайся расслабить мышцы лица, гроза моя. Может, сделать тебе массаж? Снаружи я, увы, не смогу, но вот изнутри…»

Дотянуться до голоса в голове было невозможно физически, но подвернувшуюся банку из-под энергетика я пнула, видимо, с достаточно ясным посылом, чтобы кое-кто раскаялся в своих заблуждениях.

«Не думаю, что твоя душа расстанется с телом просто так. Как бы объяснить… – Йен задумался. – С моей точки зрения это выглядит так: связь ослабела, но хватка окрепла».

Забавная аналогия.

– Стала более… осознанной?

«Пожалуй. И вот ещё совет: прощупывай границы дозволенного, пробуй их на зуб. О способностях лантернов известно не так много, но оно доказано давно: они развиваются последовательно. Чем полнее ты освоишь то, чем уже владеешь, тем быстрее откроются новые горизонты».

Я улыбнулась. Новые, значит?

Сгустки тени и света вовсе не выглядели опасными. Более того, подсознательно воспринимались… милыми, что ли, хотя и непредсказуемыми в то же время. Как бродячие кошаки: они могут поцарапать тебя или поделиться своими блохами, но всё это мурчащее братство – и сестринство – хочется скопом облагодетельствовать, покормить и погладить.

«Урсула, стой», – встрепенулся Йен, но было поздно.

Резко отклонившись, я сдёрнула одну тёмную кляксу прямо с фонарного столба.

И – офонарела.

Она была мягкая, неудержимо тискательная, прямо как специальная подушка-антистресс с шариками внутри. Пальцы погружались в неё, почти не встречая сопротивления, только становилось немного щекотно и тепло. Мурлыкать она не мурлыкала, но начинала тихо, почти неощутимо вибрировать и менять температуру. Ладони у меня слегка онемели; клякса тоже пригрелась, растеклась, обвила запястья…

– Интересно как, – пробормотала я. – Выдыхай, Йен. Кажется, оно ручное. Теперь.

Фары плеснули светом в лицо. Клякса шмыгнула мне в рукав и затаилась там, дрожа.

У меня вырвался смешок.

«Урсула…»

– Что? Ты сам говорил – пощупай.

«В таком случае – умолкаю».

От него веяло иронией и прохладцей. Я невольно сглотнула; Йен редко проявлял характер, но что-то мне сейчас говорило, что я ещё пожалею о своей выходке.

Пришлось отцепить от себя кляксу и посадить обратно на фонарь. Она тоже не особо желала расставаться со мной – обвивалась вокруг запястья, жалобно вибрировала, а потом ещё какое-то время шныряла рядом, пытаясь снова приклеиться ко мне, хоть в ботинок забраться, если с тёплым и уютным рукавом не выгорит. Потенциального убийцу, шпиона и телохранителя этот комок неизбывной печали нисколько не напоминал. От кукол, которые преследовали меня в каверне, и от марионетки, занявшей место Тони в «Норе», буквально смердело угрозой, как горелой пылью и железом – от старого обогревателя. А тут – ничего и близко похожего.

Интересно, почему? У меня интуиция сбоит? Или оно и правда не опасно?

«Угроза есть».

Хм… Вряд ли Салли ошибается в таких вещах.

«Души инстинктивно тянутся к лантернам, – неохотно пояснил Йен. Я прямо видела, как он говорит, демонстративно глядя в сторону. – Для них это единственный способ ощутить подобие жизни, потому навредить медиуму немыслимо».

Довольно оживлённый бульвар внезапно кончился, точнее, резко вильнул перед кованым забором. Впереди расстилался то ли сад, то ли парк – оголённые деревья, отсыревшая листва на земле, запах прения, валежника и влажной почвы.

– Тогда почему ты отговаривал меня от контакта с Тони? – спросила я, сверяясь с картой в телефоне. Выходило, что нужно пройти немного левее, за магазином швейных принадлежностей, и там свернуть в частный сектор.

«Потому что он бы искал твоего тепла и рассказывал бы тебе свою историю. Или, вернее сказать, историю своей смерти… не словами, Урсула Мажен. Снова и снова, пока ты не нашла бы способ заставить его замолчать – вернее, если нашла бы».

Я представила, как переживаю в образах и ощущениях чужую смерть – без возможности отвернуться, уйти или остановиться, и меня замутило.

«Итак, выводы?» – с неуловимой иронией поинтересовался Йен.

Да, кажется, он меня ещё не простил.

– Не надо необдуманно тянуть руки ко всяким подозрительным кляксам, – вздохнула я, углубляясь в тёмную аллею. – Но, согласись, конкретно эта была ужасно милая. Практически котик, только кормить не надо. Может, оставим?

«До конца улицы, потом снова налево, пока не увидишь дерево, увитое плющом, а за ним большой дом».

Йен, очевидно, решил игнорировать мои попытки разрядить атмосферу шутками. Пугающая ситуация, если честно.

– Ты точно ничего не хочешь мне рассказать про своего друга? – спросила я осторожно. – Опиши его хотя бы.

«Он тебя не съест, – с явной издёвкой ответил он. – И скоро ты сама его увидишь… Так, постой».

Я послушно замерла, потом не удержалась и оглянулась – никого. Дальний конец улицы красиво подсвечивали розовато-оранжевые фонари, почти скрытые за переплетением ветвей; разбитый асфальт негостеприимно щерился лужами. Частные дома, окутанные спящими