Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина

левую руку, тот, который был по правую, занял Куракин. Дождавшись, пока полковник усядется, я принялся изучать его пристальным взглядом. — А что тебя, полковник, так далеко от твоего полка занесло?

— Так ведь, ваше императорское величество, я из отпуска в расположение спешу. Вот и сделал небольшой круг, чтобы письмо доставить да князя Александра Борисовича до вашей особы сопроводить.

— Похвально, что в пехоте служат такие вои, для которых такой крюк небольшим кажется. — Я задумчиво продолжал на него смотреть. Что я знаю о Вятском? Ничего. А это значит, что ни в каких интригах он замечен не был. Это было бы хорошо, если бы не было так далеко. Но полковник-то вот он, рядом сидит. И никак абсолютно не связан с преображенцами. Один, ну так курочка по зернышку и все такое. Это он удачно кружок навернул. — А не подскажешь ли, полковник, как по батюшке тебя величать? Что-то запамятовал я немного, — я печально улыбнулся одними краешками губ, глядя слегка исподлобья на явно чувствующего себя не в своей тарелке полковника.

— Так ведь Юрием Никитичем вроде с утра был, — он криво усмехнулся.

— Вот что, Юрий Никитич, слушай мою волю. Оставляю я тебя при себе, как человека, вельми упорного и не страшащегося трудностей.

— Но, ваше императорское величество, а как же мой полк? — Репнин-Оболенский растерялся и переводил теперь взгляд с меня на Остермана и обратно. Остерман выглядел не менее изумленным, а Куракину, похоже, было пофиг. Он сидел, разглядывая свои ладони, что-то мучительно обдумывая.

— А что полк? Разве ж полк куда-то денется? Ты прости, конечно, великодушно, Юрий Никитич, но собирался я в спешке, горе совсем застило мне глаза, и только здесь, приходя в себя в молитвах и покаяниях, я понял, что забыл включить в свиту свою адъютанта при своей особе. Можешь себе представить такой вот конфуз? Ты не думай, я тебя не понижаю, только и в мое положение войди.

Вообще-то отказаться он как бы не мог, потому что любая просьба такого рода в устах императора воспринималась как приказ. А будучи человеком военным, он не мог оспаривать приказы вышестоящего. А кто мог быть для полковника выше по чину, чем император? Правильно… так что, оставив Репнина-Оболенского обдумывать свое новое назначение и свои будущие обязанности, я переключил внимание на князя Куракина, своего, если я ничего не путаю, дядю.

— И что же привело тебя ко мне, Александр Борисович? — задал я вопрос, и Куракин вздрогнул, показывая, что до этого момента не следил за нашим разговором.

— Да вот, привела меня к тебе нужда, государь Петр Алексеевич. — Прочитав «Табель о рангах», я теперь точно знал, что вот так ко мне обращались только ближники да холопы, которые ни черта в табели о рангах не разумеют. Все-таки дядя не чужой для меня человек, вот как выходит-то.

— И что за нужда? Ты говори, Александр Борисович, говори, не стесняйся.

— Завет покойного батюшки пришло время исполнить, государь, — вздохнул он.

— И что же за завет оставил батюшка твой покойный? — я смотрел с любопытством, которого уже не мог скрыть.

— Известно какой, — Куракин снова тяжело вздохнул. — Оставил он капиталу нетронутого, дабы шпиталь для увеченных офицеров, потерявших здоровье на службе государевой, построить. Да церковь там же под покровительством Николая Угодника возвести.

Я выпрямился в кресле, в котором сидел до этого довольно небрежно. «Куракинские богадельни», вот что он хочет построить.

— И что же за нужда мешает тебе воплотить этот достойный план? — спросил я, облизывая внезапно пересохшие губы.

— Землицы бы мне какой московской, может, выделишь? — Куракин в очередной раз вздохнул. — Я уж даже архитектора нашел, точнее, из Парижу привез с собой, дабы в точности завет батюшки исполнить: не простую избу срубить, да часовенку при ней, доброю архитектуру с красивостями разными гипсовыми, дабы и глаз мог этот дом призрения радовать, да и воям было бы в нем не стыдно обитать.

— Отчего же не дать землицы, дам, — я сглотнул. Может быть, вот оно? Может быть, именно сейчас я смогу перекроить ход истории, ведь если богадельни будут построены не на Басманке, то это будет уже совсем другая история. — Но ты уже, Александр Борисович, присмотрел же себе местечко, ведь присмотрел, не тушуйся, выкладывай.

— Да есть одно в Басманной слободе, оно подходит, словно для проекту такого и было придумано, — с готовностью ответил Куракин. — Архитектор-то и чертежи изобразить успел, дюже место ему это приглянулось.

Нет! Нет-нет-нет-нет! Я с трудом улыбнулся.

— А пошто это место-то? Басманная слобода — дикая. И от обчества далеко, окраина совсем.

— Ну дык и землицу будет чем занять, и опять-таки работные дома построятся. Не на земле же строители жить будут. Так и освоится слобода. Глядишь, еще и князья селиться начнут, землицу скупая, да дворцы на ней выстраивая. Так что, одаришь землицей?

— Одарю, — я привстал. — На такое дело и хорошей землицы не пожалею. Давай уговоримся, вернешься в Москву и заново всю Первопрестольную осмотришь, да не один, а с архитектором своим, как батюшка твой покойный и завещал. Какая землица нетронутая стройкой приглянется, той и одарю.

— А ежели все-таки лучше Басманной слободы не найду землицы? — Куракин встрепенулся и теперь выглядел не таким уж и задумчивым. Видимо, думал, что уговаривать племянника долго придется. За кого он меня принимает? Чтобы я на увечных офицерах экономил?

— Вот ежели не найдешь ничего лучше, то так тому и быть — строить начнешь свой шпиталь на Басманной слободе, и вот тебе в этом мое слово. — Я откинулся на спинку и украдкой вытер со лба испарину.

— Что с вами, ваше императорское величество? — встрепенулся мой новый адъютант.

— Да голова опять что-то разболелась, — я решительно встал. — Пойду прилягу, что ли.

И, не дожидаясь ответа, выскочил из кабинета, помчавшись в свою спальню.

Там я обвел безумным взглядом комнату, схватил стоящую на столике вазу и что есть силы швырнул ее об стену. Этот гад Новиков, придумавший свой принцип, чтоб импотентом родился! Ладно. Не могу по-хорошему, аккуратно, буду действовать нахрапом. Дни скорби подошли к концу, через неделю уезжаем. Только сначала я должен найти эту проклятую больную корову и привить уже себе оспу, чтобы хоть немного обезопаситься.

Глава 5

Стук в дверь оторвал меня от изучения этой проклятой «Табели о рангах», в которой было столько всего намешано, что я уже к концу недели почувствовал, как у меня начинает дергаться глаз. Например, я абсолютно не понимал, зачем Петр Первый разграничил должности статские и придворные,