Фронтера - Льюис Шайнер

на них взглянуть. Камни в лаборатории по приему и обработке лунных образцов, потом эта большая комната с обитыми стенами…

— Безэховая камера. Там испытывали оборудование для связи.

— Да. И центр управления. Там какая-то аппаратура записи, и она продолжает работать.

— Что?! — Риз еще чувствовал на языке маслянистую горечь мескаля, но ум его вдруг резко прояснился.

— Похоже на старый кассетник. Хочешь взглянуть?

— Покажи, — сказал Риз.

Она провела его через двор к центру управления. Вид у нее в свободных брюках и топике был превосходный, оставлявший открытыми бока, куда лучший, чем в тренировочном экспедиционном комбинезоне, но Риз уже не обращал на это внимания. На углу северного крыла Уокер помедлила, и Риз обогнал ее: ему не терпелось внутрь.

— Стой! — шепнула она, и он замер.

— Что такое?

— Камера!

Он поднял глаза: к ним поворачивался глазок видеокамеры слежения. Он нырнул обратно в тень, задумавшись, успел ли.

— Сюда, — сказала Уокер и повела его к пожарному выходу. Вытащив из кармана куртки складной ножик, отодвинула язычок замка. — Осторожно, — предупредила она, — там темно.

Примерно через каждые пятьдесят футов встречалась одинокая флуоресцентная лампочка; требования пожарной безопасности, припомнил Риз. Они поднялись по лестнице на второй этаж, в операционный зал, и Риз включил световую панель у двери. На темной консоли были едва различимы очертания континентов, глубоко-синие по черному. Ряды катодно-лучевых трубок, серых и безмолвных. Пол едва проглядывал под слоем пыли.

Но Риз заметил протоптанную в пыли дорожку, ведущую к дальней стене, к одной из рабочих станций. Он поспешил туда, боясь обмануться собственной надеждой, и уставился на цифровой индикатор частоты приема. Эта полоса была зарезервирована для входящих сигналов с базы Фронтера. Он толком не понимал, в действительности все это происходит или же в невероятно сильной, способной одурачить глаза иллюзии.

— Ты знаешь, что это такое? — спросила его Уокер. — Что это значит?

— Это значит, — сказал Риз, вынимая закрепленную в механизме кассету, которая была заполнена уже наполовину, — что там, возможно, до сих пор кто-нибудь жив, там наверху.

Он вставил в приемник свежую кассету, а предыдущую скормил считывающему устройству соседней консоли. Скопировал, нажал кнопку воспроизведения, прислушался к визгам и скрипам ленты.

— Это с какого-то спутника? — спросила Уокер.

— Это с Марса, — сказал Риз. — С Фронтеры. Должно быть оттуда. Они используют какой-то высокоскоростной дамп.

Риз нашарил регулятор скорости перемотки и замедлил кассету с 17/8 до 15/16 дюйма за секунду[7].

Из воплей на ленте родился женский голос:

— …пришлось изменить график сеансов нашей связи, у нас тут новое расписание смены…

Риз вдавил кнопку перемотки и прокрутил кассету в начало. Он узнал голос: мягкий, лишенный придыхания шепоток. Он закрыл глаза и представил себе скуластое загорелое лицо, обрамленное бесцветными, точно промежуточными между светлым и каштановым, волосами.

— Диана, — проговорил он.

Это была одна из сотрудниц Молли, физик с инженерным опытом, позволявшим воплощать ее абстрактные идеи в физическую реальность.

— Ты ее знаешь?

— Угу. Одна из них. Они живы, и Моргану об этом было известно!

Он с трудом подавил возбуждение и начал прослушивать кассету. Выдвинул поближе к консоли кресло на колесиках и поудобней устроился на нем.

Запись занимала почти пятнадцать минут.

Сеансов связи было шесть, и содержание их Моргану могло показаться скучным, а Уокер поставить в тупик своей загадочностью — женщина без устали меряла шагами зал, пока Риз прокручивал кассету. Манящие безумной надеждой отблески мира, покинутого много лет назад, лаконичные странные отсылки, будоражившие фантазию. Имена. Имена, которых он уж и не рассчитывал услышать снова.

— Молли жива, — сказал он. — Невероятно.

— Кто она? Старая подруга?

— Нет, — сказал Риз, — это моя дочь. — Он быстро вскинул голову. — Господи, я вслух говорю? Блин. Я никому раньше не рассказывал. Только самой Молли. Ее мать была замужем за другим человеком.

Не просто за другим человеком, а за одним из астронавтов, отличавшимся привычкой к изменам. У Дженни, с ее степенью по физике и национальным признанием, рыжевато-золотистыми волосами и веснушками на плечах, не было в жизни больше ничего, кроме пустовавшей хьюстонской квартиры и конюшни четвертьмильных лошадей в сосновом лесу рядом с Клир-Лейк.

Там и зачали они Молли, на красном пледе поверх сосновых иголок, в плотном влажном тумане, наползавшем с Залива сквозь кроны деревьев, спустя неделю после первого полета Риза на шаттле. Жаркое, приправленное виной желание, накопленное за день совместной верховой езды и осторожных касаний боками друг о друга, обретшее выход незримым электрическим разрядом; ее ногти на его сосках, запах кожи и лошадей, а он закапывается в ее тело, тонет в нем, обещая, что это в первый и последний раз, не ведая, что обещание будет исполнено буквально.

Мужа Дженни перевели из НАСА, а Риз узнал о ее беременности из бегло нацарапанной приписки в самом низу рождественской открытки, приписки, дающей понять, что ребенок от него. Обратного адреса не было.

Два года он искал их и наконец нашел, а затем еще год преследовал Дженни по телефону, уговаривая показать ему девочку. Украдкой он виделся с ней, наблюдал, как растет Молли, круглощекая девчонка со спокойными глазами, а та с удивленной вежливостью относилась к визитам высокого громоздкого мужчины, которого мама показывала по телевизору. И все это время Дженни держалась подчеркнуто холодно, отстраненно, ограничивая проявления своих чувств усталой улыбкой или легкими объятиями.

Молли было тринадцать, когда Дженни с мужем погибли при пожаре на борту орбитальной колонии «Джерард К. О’Нейл». Он больше не виделся с ней до тех пор, пока десять лет спустя она не возникла в НАСА, удивительным образом преображенная в грациозную девушку, чтобы подать заявку на место в следующем наборе марсианских колонистов.

В ту первую встречу оба чувствовали себя неловко: Молли делилась спутанными детскими воспоминаниями, Риз виновато искал в облике своей дочери следы Дженни. Но спустя несколько дней завязалась странная, неподдельная, удивившая обоих дружба. Они вместе улетели на Марс в том наборе, проведя на корабле девять месяцев в тесноте и суете, самые счастливые космические месяцы Риза за всю его жизнь.

Конечно, на борту в той миссии был и Кёртис, моложавый, динамичный, и Риз с отчетливой ревностью наблюдал, как Молли влюбляется в него. Он согласился присутствовать шафером на их свадьбе, за несколько дней до отлета обратно на Землю.

Имя Кёртиса в записи тоже упоминалось. Риз перемотал кассету и снова начал ее слушать.

— Гм, послушай-ка, — сказала Уокер, — а не пора ли нам отсюда…

— Невероятно, — перебил ее Риз. — Там что-то происходит, что-то по-настоящему великое.

В первом же сообщении содержались осторожные намеки