Царская немилость (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Всё кончилась математика. Если не выгребать у мужика всё под метёлку, то выращенных трёх тонн зерна ему вполне хватит. Тем более, девяти тонн. А если на картошку перевести, то при урожае нормальном двести центнеров с гектара получим шестьдесят тонн. Шестьдесят тонн картофеля! Есть замучаешься.

Теперь об ошибках создания колхозов в СССР. Главная — это то, что нужно было вести на колхозный двор свою единственную корову кормилицу. Детей без молока оставлять. А там чужой дядька твою кормилицу так не обиходит. Помрёт кормилица. А детишки помрут без молока.

Пётр Христианович таким путём решил не ходить. Ничем хорошим это не закончится. Нужно построить сначала нормальный коровник и купить для него коров на рынке, и нормальные сепараторы изготовить или купить. А ещё сыроварню рядом построить. Ну, будет молоко?! И что с ним делать? Совсем же другое дело с маслом и сыром. Это не скоропортящиеся продукты. Их можно в Подольск, а то и в Москву на рынок отвезти. И зерном торговать тоже не выгодно. Гораздо лучше торговать курями на этом зерне выращенными и яйцами, что эти куры будут производить. Тоже вполне можно на рынок отвезти. И, в крайнем случае, даже чуть дешевле перепродать в кабаки и прочие предприятия общественного питания, коих в Москве не мало.

Всё вот это граф Витгенштейн собрав всех своих тридцать восемь душ и рассказал.

Перед этим все дворы сам обошёл, не поленился.

Люди жили плохо. Бедностью это назвать трудно. Это ужасом назвать можно. Дома из плохо обтёсанных брёвен положенных без фундамента прямо на землю и не ступеньки вверх, а ступеньки вниз. Дом всего в пять или шесть брёвен с одним маленьким оконцем, тем самым, почти не прозрачным бычьим пузырём, затянутым. Люди по существу в землянке небольшой живут, вместе с телёнком и жеребёнком. И самим тепло и скотина не застудится. В центре дома очаг из камней. Открытый. А никакого продуха в крыше не видно. Куда дым идёт?

Стоп. А как они суп варят. Куда кастрюлю ставят.

— Ась? Чего ставят?

— Суп как варите?

— Ась, чего варите.

— Ну, кашу?

— Так в горшке рядом с очагом доходит. Томится. А хлебушек мы …

— У вас нет железной посуды?

— Шутишь, Ваше сиятельство. Оно, Никифор горшки кривые лепит и лепо. И кашу можно поставить и квашню.

— А кузнец?

— В селе, в Вяхирево.

— А коней подковать?

— На кой?

— Осип, да как же вы живёте? — граф за голову не схватился, но понял, что три тысячи рублей не такие и большие деньги.

— А чего, как все, не хужее вяхиревцев, не холера бы, так и вооще лепо.

— А что с врачами у вас?

— Грачами? А что грачи?! Грачи птицы полезные. Весной, в голодуху, палкой зашибёшь, на костерке поджаришь и детишкам, те с костями схрумают.

— Травницы, доктора иноземные?

— Оно чё? Ну, в Нежине есть бабка Матрёна. Заговорит, если чего. Настой даст. Только барин ихний — Курдюмов ругается. Повесить её всё грозится. Ведьмой обзывает.

— Курдюмов? Ладно. А, Осип, а где лес можно на школу, да на коровник с птичником купить? Чтобы за разумные деньги.

— Лес? Лес-то? Лесок, значится. Так обратно у него. — Осип был кудлатым мужиком лет сорока. Староста его деревеньки. Справный мужик. У него было две с половиной коровы и полторы лошади. Телёнок был — бычок и жеребёнок.

— Обратно у кого? — русский нужно учить.

— У Курдюмова. Майора скундного. — Боднул головою староста в сторону юга. Пётр Христианович карты не видел, но подозревал, что это Нежино может и в противоположной стороне находиться.

— Секунд-майор. А звать его как? — придётся ехать.

— Николай Николаич.

Ключница Ефросинья на вопрос, чё она поведать может про секунд-майора Николая Николаевича Курдюмова, ответила просто:

— Рожа бесстыжая, вечно в вашем лесу зайцев бьёт. А сынок обсче скволыга. Стрелял в нашем лесу и в Анку Серегину попал дробиной. Так даже не разрешил Матрёну ихню позвать. Осип сам лично ножом ковырял ейну ляшку. Хромает ноне.

— А вот с этого момента поподробнее.

Событие двадцать четвёртое

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Скромность украшает мужчину, но настоящий мужчина украшение не носит.

Ярослав Гашек

Крещенье. Чем не повод съездить к соседу? Тихон запряг четверик в дормез, взяли Прохора с дрекольем и с бубенцами в гости поехали. Прохор на палках, в смысле на оглоблях дрался, как Джеки Чен. Ужимки ужимал, рожи корчил, в самых безвыходных ситуациях уворачивался, и огрел даже раз Петра Христиановича по хребтине. Хорошо в полушубках упражнялись. Посмотреть вся дворня собралась, и часть християн пожаловала, бросив воду добывать у журавля. Два эдаких богатыря оглоблями машутся аки шпажонками хранцузы. Смотреть лепо. Русский дух, тут Русью пахнет. Немец? Сиятельство-то, не — наш, это токмо фамилия глупая, а так наш. Муромец.

Нежино было в два раза больше Студенцов. И дом секунд-майора был в два раза больше чем у графа Витгенштейна. Двухэтажный был и оштукатуренный. Мильёнщик целый. Подъехали к крыльцу с балясинами, дворня выскочила со всех углов, обступила карету невиданную и давай обсуждать, а доедет ли то полозье до Москвы.

Минут через пять показался и секунд-майор. Старенький. Ещё с Румянцевым и Григорием Орловым должно быть воевал. Вышел на крыльцо в волчьей шубе и стоит. Не, ну, правильно, наверное, стоит. Он же хозяин. Пётр Христианович в очередной раз запнулся о порожек на двери дормеза и вприпляску вывалился на улицу.

— Разрешите представиться. Граф Людвиг Адольф Петер цу Зайн-Витгенштейн-Берлебург-Людвигсбург. По соседки решил заглянуть. Можно просто — Пётр Христианович.

Елизаветинский майор шагнул со ступенек вниз.

— Курдюмов Николай Николаевич. Секунд-майор в отставке. А вы в штатском ваше превосходительство почему?

Ну, что сказать? Ну что сказать? Устроены так люди. Желают знать, желают знать ...

Знает ведь, собака бешена. Специально вопросик задал, чтобы возвыситься. Он вон секунд-майор в отставке с полной пенсией, а ты, мол, кто такой ныне. Да. Сразу знакомство с соседом не заладилось.

— Скромность украшает индивидума.

Глава 9

Событие двадцать пятое

А вы думаете, ведьма, так обязательно на метле? И с таким носом? Нет. Настоящие ведьмы красивые.

Антон Семёнович Макаренко, из книги «Педагогическая поэма»

— А почём у вас кубометр древесины?

Бамс. Бабамс? А как этот вопрос задать? В каких единицах сейчас сосны меряются?

Ходили по оранжерее майорской. Зима, снегом умышленно всё по пояс закидано. Что можно сказать? Денег вбухано тьма. Стекло сейчас дорогущее и всё для чего, чтобы на пару недель раньше клубничкой кислой полакомиться.

— Продаёте клубнику, Николай Николаевич?

— Кхм, это Карла Генриховича спросить надо. Он хозяйством заведует, а мы с душечкой заходим, поклюём ягодок, вот и радость. — Когда о семье говорит, то вполне даже вменяемый господин Курдюмов. Или о собаках своих.

— Николай Николаевич, я слышал, что и лесом торгуете?

— Есть такое дело. Это тоже к Карлу Генриховичу. Домик увеличивать собрались, Ваше сиятельство. Теперь надолго тут обоснуетесь. Надоть, а то маловат-с у вас домик-с. — Вот аспид, всё время поддеть норовит.

— Ну, да домик-с. — Не говорить же про школу для детей християнских и коровник для колхоза.

— Скажу я управляющему, полезное дело, — интересно его сосед воспринимает. Не как графа и бывшего генерала, а как сынка беспутного от рук отбившегося и вот вернувшегося в родные Пенаты и просящего помощи у «доброго» папеньки.

Пётр Христианович бы — тот бывший, вспылил и на дуэль вызвал соседа. Или по роже бакенбардной дал. Брехт же старался ему во всём подыгрывать. Не в смысле собака лает, а караван идёт, а в смысле, «на хвастуна не нужен нож, ему немного подпоёшь и делай с ним, что хошь».