Змея на груди - Ирина Дягилева

Пуля включила в спальне свет и огляделась. Спальня была не просто роскошной, а суперроскошной. Потолок ее был зеркальным, настенные светильники заливали мягким светом огромную кровать, покрытую атласным фиолетовым покрывалом. Шкаф-купе тоже имел зеркальные двери. «Пожалуй, с зеркалами в этой комнате перебор, – подумала Пульхерия. – Тело должно быть настолько совершенным, абсолютно идеальным, чтобы во множестве, отражаясь во всех углах, не раздражать своим несовершенством. Как же могла погибнуть столь красивая, столь совершенная девушка?»

Она мрачно посмотрела на зеркальное отражение того, что осталось от Оксаны. Заставить себя посмотреть прямо на ее труп она не могла.

Пульхерия тяжело вздохнула. «Что же в этой комнате странного?» – задала она себе вопрос и после минутного раздумья ответила: «Фотографии!» Здесь нет ни одной фотографии, ни на стенах, ни на тумбочках, ни на комоде. Пожалуй, в остальных комнатах тоже.

Здесь отсутствуют следы прожитой жизни, словно это гостиничный номер. Если бы эта квартира была новым домом Оксаны, тогда бы она перевезла со старой квартиры все свое прошлое. А может быть, она хотела начать жизнь с нуля, забыть о своем прошлом? Или уже перевезла свое прошлое куда-то в другое место?

Пульхерия открыла шкаф-купе. Ну, конечно! В шкафу было очень мало вещей. Подозрительно мало. Такая девушка, как Оксана, живя в такой дорогой квартире, должна иметь много одежды. Две блузки, пара пиджаков, юбка – и все!

Две пары туфель, сумочка. Пульхерия заглянула в нее: мобильный телефон, немного косметики, духи. Ключей от квартиры не было, записной книжки – тоже. Она положила телефон в карман плаща. Надо будет потом посмотреть его повнимательнее.

С возникновением мобильных телефонов отпала необходимость вести записные книжки. В маленькой коробочке вся твоя жизнь. Однажды у нее сломался телефон и пришлось его отдать в ремонт. Пульхерия помнит, что, оставшись без него, оказалась как без рук: в нем были все контакты.

Она еще раз осмотрелась. Особого беспорядка не было. Такой вид имеет спальня по утрам, когда хозяева просыпаются, откидывают в сторону одеяло, собираются пойти в ванную комнату.

Осталось проверить комод. То, что она в нем увидела, лишь подтвердило ее догадку:

Оксана собиралась с этой квартиры съехать. Все шесть ящиков комода были абсолютно пусты.

Тогда возникает законный вопрос: где вещи?

Пульхерия вернулась в гостиную. Марина сидела на диване и ела огромную грушу.

– Мародерствуешь? – усмехнулась Пульхерия.

– Ты же знаешь, что у меня на нервной почве зверский аппетит появляется. А ей она уже ни к чему. Слушай, может быть, пока мы не вызвали милицию, выпьем кофейку? Там в холодильнике такая классная клубника и сливки в баллончике. А еще икра и севрюга горячего копчения. Она сейчас такая дорогая, что я уже забыла, когда ее ела.

– Ну вот и не вспоминай, – решительно заявила Пульхерия. – Мы с тобой девушки порядочные, интеллигентные. Негоже нам пировать здесь в то время, как в соседней комнате лежит убитая девушка.

– Ты еще напомни, что у меня на даче ее дружка замочили, – ехидно напомнила Марина. – Я же не виновата в том, что во время стресса у меня увеличивается расход жизненной энергии. И мне просто необходимо ее срочное восполнение. Все равно же пропадет или ментам достанется, – продолжала канючить подруга.

– Ты все посмотрела?

– Все.

– Чемоданы или сумки с вещами тебе не попадались?

– Нет. Пуляша, там такой большой кусок севрюги. Мы с тобой только отщипнем немного. Никто и не заметит.

– Вдруг она несвежая? Еще отравимся…

Пульхерия заколебалась. Севрюгу она любила во всех видах. Этот предмет роскоши во времена застоя можно было достать по случаю или по великому блату. К празднику или дню рождения она всегда ухитрялась приобрести кусочек, зато сейчас никаких ухищрений не требовалось, севрюга лежала во всех супермаркетах и, для того чтобы ее купить, нужны были только деньги. Правда, немалые.

– С чего это мы отравимся? Она же в холодильнике.

– А вдруг она там давно и успела испортиться?

– Труп не испортился, а севрюга испортилась?

– Мы же не знаем, когда Оксана ее купила, – продолжала сопротивляться Пульхерия, но решительности у нее уже значительно поубавилась.

Марина поняла, что еще небольшое усилие, и Пуля сдастся.

– Пуляша, давай рассуждать логично. Еще два дня назад Оксана была жива. Так?

– Так.

– Если бы ты купила такую роскошь, то позволила бы ей испортиться?

– Никогда!

– Вот именно. Следовательно, напрашивается вывод: она приобрела ее незадолго до смерти. Кусок – огромный, следовательно, практически перед смертью.

– Ого, Ватсон, поздравляю, вы уже освоили дедуктивный метод! Уговорила. Пошли, побалуем себя севрюжкой.

Деликатес и правда оказался выше всяких похвал: нежный, малосоленый, ароматный. Подруги успели съесть по паре солидных бутербродов, и Марина отрезала еще два крупных куска, как в этот момент на кухню вошли два огромных милиционера с автоматами в руках. Из-за их спин, вытягивая тощую шею, выглядывал Стасик. Один из милиционеров был высокий и худой с незапоминающимся лицом, второй – просто огромным, с широченными плечами, коротко стриженной белобрысой головой и веснушками на курносом носу. Его лицо было бы по-мальчишески несерьезным, если бы не шрам, рассекший левую щеку по диагонали.

– По телефону «02» позвонили и сообщили, что в этой квартире лежит труп молодой женщины. Мы прибыли и находим здесь двух совершенно здоровых немолодых телок, которые жрут осетрину и не давятся, – сказал он неожиданно звонким голосом.

– Во-первых, это не осетрина, а севрюга, во-вторых, вам, что ли, оставлять, чтобы вы подавились? – беспечно спросила Марина.

Пульхерия наступила ей на ногу, но было уже поздно.

Здоровяк побагровел и с ненавистью спросил:

– Выходит, вызов ложный?

– Почему ложный? – спокойно ответила Пульхерия. – Труп молодой женщины лежит в спальне, а здесь две старые, если быть точными, коровы, ведь телки – это нерожавшие коровы, – уточнила Пуля, – едят севрюгу горячего копчения.

– Горохов, пойди проверь! – приказал здоровяк напарнику.

Пока тот отсутствовал, все молчали. Пульхерия с Мариной невозмутимо жевали, Стасик нервно теребил полу пиджака, с ужасом думая о том, что его теперь обязательно уволят. Милиционер вцепился в автомат обеими руками, точно собирался пустить его в ход, как только вернется напарник. Он исподлобья хмуро смотрел на жующих женщин. Рация на его портупее самопроизвольно включалась и выключалась, наполняя кухню искаженными голосами милицейской волны.

Вернулся Горохов и молча кивнул здоровяку.

– Какой цинизм: грохнули девушку и как ни в чем не бывало набивают здесь свои животы халявной севрюгой.

– Молодой человек, вы фильтруйте свой базар, пожалуйста. А то вам придется за него ответить, – вежливо попросила Марина.

– Ты чего, кошелка, раскукарекалась?

– Извините, но кошелки не могут кукарекать. Кукарекает только их содержимое в виде петуха или курицы.

Здоровяк смерил Марину с головы до ног недобрым взглядом и криво ухмыльнулся, от чего его обезображенное шрамом лицо стало еще более устрашающим.

– Согласен. Итак, чего ты, содержимое кошелки, в виде…

Мент на мгновение замер и уставился на Марину немигающим взглядом каннибала из самых недр экваториальной Африки. Все тоже замерли и напряглись в ожидании кровавой разборки. Пульхерия вдруг испугалась за свою подругу, так как почувствовала, что та на грани истерики. Той истерики, когда человеку становится все равно, все нестрашно. В этот момент у него исчезает инстинкт самосохранения, и он начинает повиноваться иным инстинктам, нечеловеческим и запредельным. В такие минуты человек оказывается по ту сторону добра и зла, на территории, где не соблюдаются Заповеди Божьи.

Милиционер, по-видимому, тоже что-то почувствовал и после небольшой паузы продолжил:

– …в виде курицы тут раскукарекалась.

– Имею право, – со злостью буркнула Марина.

– Вы здесь полностью в моей власти, поэтому никаких прав не имеете.

– Мы полностью только во власти Бога, – запальчиво выкрикнула Марина, – ты же не Бог.

– Ошибаешься, курица, здесь я – и Бог, и царь. Как я прикажу, так и будет. Дернешься, мы вас убьем, и ваши мозги разлетятся по всей кухне, а будете вести себя хорошо… – милиционер замолчал, мучительно подбирая слова.

Было видно, что так далеко его фантазия не простиралась.

– Вы попробуйте именно второе, – спокойно сказала Пульхерия, – мы же ведем себя тихо, жуем себе бутерброды, а вы нас уже в убийцы записали. Сразу видно, что о другом варианте развития событий даже не подумали.

– А что, так заметно? – неожиданно радостно спросил великан, и сразу стало видно, что роль Бога ему самому не по душе. Он показал, на что способен, и этого вполне достаточно, теперь можно расслабиться и стать самим собой.