Уравнение Бернулли - Александр Чуманов

— А как же чувства, теть Кать? Ведь если ни чувств, ни, извините, секса… Только лишь — хозяйство?

— Почему это — без чувств? Есть чувства! Хоть не такие жгучие, как в молодости бывают, но чувства. Гутьке Колька, я прекрасно помню, еще в молодости нравился. И она ему, кажись, тоже. Но — не сложилось. Были, как говорится, альтернативы. Теперь же — никаких альтернатив. А капля давнишних чувств, запомни, девушка, всегда остается. Приходит время — она идет в дело.

— А может, мы вам потом кого-нибудь сосватаем? — вдруг неожиданно для самой себя ляпнула Рита и сразу ужаснулась своей дикой, как подумалось, бестактности, но старушка, очевидно, не сочла вопрос предосудительным.

— Нет уж, девушка, благодарствуем. Никакого дедушку мне в дом не надо. Я с мужиком нажилась. Намучилась — во как! Он, Вовка-то мой, царствие ему небесное, всю жизнь пировал, на моей шее сидел, гонял постоянно и меня, и дочерей наших, то ему мерещилось, что они — не от него, то ревновал меня ко всякому столбу, хотя я, поверишь — нет, ни единого разика ему не изменила. Даже и до сих пор, хотя нет Вовки на свете уже без малого двадцать лет. Я от него раз десять к маме убегала. Вместе с детьми. И столько же раз возвращалась. А это ж — позорище такое. Но куда деваться — квартира. Мне фабком давал, не ему. Пыталась его не пускать — он дверь ломал. Потом сам чинил, потом снова ломал… Когда же запомирал сволочь, ласковый стал, слова говорить начал, которых раньше не знал вовсе, ревел каждый день — смерти боялся… Похоронила — честь по чести, на могилку хожу, прибираюсь, милостыньку ложу, но реветь — нет, не реву. И на похоронах ни слезинки не проронила, за что до сих пор многие осуждают. Все знают — и осуждают. Такие люди…

— А дочки ваши — где ж?

— Далеко обе. Шибко далеко. Одну солдатик увез, другую после техникума по распределению заслали, там и замуж вышла. И почти не приезжают — денег на дорогу больно много надо. Письма пишут… Да внуков у меня трое, но одного только видела раз, притом давно. По фоткам любить приходится — не дай бог никому…

— А к себе не зовут?

— Не зовут. Сами тянут еле-еле в своих «дырах», по сравнению с которыми у нас — столица. Да и как уедешь — квартира ж, недвижимость, прости господи. Завещание на дочек оформила — подохну, так хоть разживутся маленько. Или кто-нибудь вернется сюда, здесь все ж таки город. И ваш, большой, рядом. Работу хорошую можно найти…

За разговором «свахи» незаметно места назначения достигли. Не так уж оно близко получилось. Свиные ребрышки уже минут двадцать варились на «автопилоте». В Ритиной душе беспокойство ворохнулось. Как бы не вышло чего. Не утерпела — поделилась с напарницей. Думала — отругает да прогонит домой. Не слишком-то тянуло новую, притом довольно сомнительную профессию осваивать.

— Ничего! — бесшабашно махнула рукой напарница — как видно, душа ее не слишком о недвижимости болела, — если огонь маленький, да кастрюля полная, да форточка, как ты говоришь, открыта — ничо не сделается. Проверено сто раз. Вперед!

И оказались они в подъезде точь-в-точь таком же, как собственный, только более ухоженном. Оно и понятно, здесь круглосуточного магазина не было, значит, реже забредала всякая шваль. Хотя, конечно, тоже забредала, поскольку от швали есть лишь одно средство — бронированная дверь. Тут же, как и в собственном подъезде, таких дверей даже квартиры не имели, следовательно, средний обитатель там и там был примерно одинаков…

Пока на четвертый этаж лезли, старшая «сваха» поспешно снабжала младшую самой последней и самой, как водится, важной информацией, а также инструкциями кое-какими.

— Гутя-то со своим Павлом гораздо лучше жили, чем мы с Вовкой. Конечно, случалось, что Пашка ее колотил, так редко совсем и, по-моему, за дело. Но вот он помер года два назад, и Августа зазвала к себе жить внучку, от младшего сына которая. Внучку-сучку, как оказалось. Работать не хочет, баушку в грош не ставит, мужиков водит, на баушку — если завозникает — замахивается, в холодильник ничего не ложи — мигом выметет со своими «гостями». Да у ней и мать такая — всю жизнь блудит, то приходит, то уходит, а Гутькин сынок-телок принимает…

Вот и задумала Гутя моя попуститься недвижимостью и уйти к кому-нибудь. Пока ее не кончили. И как раз Никола овдовел. Вот уж жених, так жених. Самостоятельный, непьющий, книжки читает, в политике разбирается, хозяйственный. Это ж он сам, один, весь подъезд отремонтировал. Соседи только деньгами маленько поучаствовали — кто сколько мог. А которые — и нисколько… И дети у него под стать — все до одного грамотные, начальники. Правда, живут, как и мои, далеко…

Это все тетя Катя выдала скороговоркой, запыхалась, так что пришлось перед красивой деревянной дверью потенциального жениха остановиться, дух перевести.

— В общем, Рита, сейчас войдем — говорить буду я. А ты улыбайся. Обворожительно. Потому что я тебя в основном для эстетики и пригласила. Хотя — не только. Вдруг возникнет что-то непредвиденное — а ты ж меня грамотней, моложе, умней. Значит, сразу — на подмогу. Все поняла?

— Не знаю…

— Поняла! Звоню! Благослови, Господи, и не оставь бывших комсомольцев-безбожников глупых да грешных, а теперь кающихся рабов твоих Катерину, Августу, Николая да и Маргариту заодно! Только бы Кольша не заерепенился, мол, в молодости забраковала, а теперь я забракую…

И нажала кнопку звонка.

18.

При более пристальном рассмотрении основная часть предварительной информации о социокультурном российском феномене под названием «шэрэмэ» подтвердилась. И впрямь сюда очень не многие приходили даже за аттестатом зрелости, который не представляли, как дальше использовать, а уж про знания не приходится и говорить. За знаниями в эту школу, может, только беременная Рита и пришла.

Но зато ее все учителя сразу полюбили. Видать, такого чуда давно, а то и никогда в жизни не видели, хотя подсознательно мечтали именно о нем. Они ведь, учителя эти, образованием ничуть не отличались от учителей обыкновенных, все без исключения больший или меньший срок выдержали в нормальной детской школе, но по слабости характера сбежали туда, где меньше трудностей и можно быть почти совсем беспринципными, тогда как в дневной школе по сей день некоторые принципы требуются. Или хотя бы — имитация принципов…

И вдруг — абсолютно неожиданно — реальная возможность заняться тем, ради чего по молодости забрели в пединститут. Хотя, конечно, решающее значение имел тогда самый маленький конкурс, потом уж стало казаться, что — по призванию. То есть реальная возможность «сеять разумное, доброе, вечное»!

А соученики, вернее сказать, соученицы, среди которых тоже были беременные, новенькую, соответственно, невзлюбили.

«Да пошли вы все!» — сразу решила про себя Рита, и прочие вечерние школьники в один миг перестали для нее существовать. Хотя, наверное, если бы она проходила в школу подольше, специфический контингент все равно б заставил с собой считаться. Да и не специфический — тоже. Не мытьем, что называется, так катаньем.

Однако на протяжении месяца удавалось вполне успешно отстаивать Рите личный суверенитет. А потом прихватило прямо на уроке информатики. Которую завучиха Алевтина Викторовна вела.

Алевтина Викторовна как гаркнула командирским своим голосом — одноклассников в шесть секунд из класса выдуло. Но, по счастью, дело до родов в «полевых условиях» не дошло. И минут через десять Риту уже загрузили в скорую, повезли, завывая на всю округу. Только от этой сирены сделалось Рите по-настоящему страшно, а до того — только хиханьки да хаханьки. Девчонка же, семнадцать лет всего.

Алевтина же Викторовна сопроводила свою подопечную до самой родильни. И положительного результата дождалась. Тогда только, согреваемая уютным чувством до конца исполненного человеческого и административного долга, пошла, понесла добрую весть всем, кто ее так или иначе ждал.

То есть о том, что Рита благополучно разрешилась здоровеньким мальчиком, новоиспеченная бабушка тоже от завучихи узнала. А дедушка — только через два дня, когда из очередного рейса вернулся.

Валентина, разумеется, сразу прибежала, ее, разумеется, внутрь не пустили и даже разрешившейся от бремени дочери к окну подойти не позволили. Однако скупую информацию, которую можно было прекрасно и по телефону получить, которую, собственно, она уже получила — рост, вес и все прочее — дали. И мама тоже «уютное» чувство испытала, ибо сделала все в полном соответствии с вековой традицией…

А Рите рожать детей ужасно не понравилось. Слишком уж страшно, больно, стыдно и неопрятно. И сын новорожденный ей, по правде сказать, тоже не понравился. Только предъявили его, сразу резануло глаза сходство с ненавистным отцом. И Рита мгновенно решила об этом никогда никому не говорить, вдруг больше никто, кроме нее, столь очевидного сходства не обнаружит. Но если обнаружат, то изо всех сил она будет неопровержимое опровергать, мол, нисколько этот ребенок ни на кого, кроме меня и моих родителей, не походит.