Психология, лингвистика и междисциплинарные связи - Коллектив авторов

Иванов Вяч.Вс. Сравнительно-исторический анализ категории определенности – неопределенности в славянских, балтийских и древнебалканских языках в свете индоевропеистики и ностратики // Категория определенности – неопределенности в славянских и балканских языках.М.: Наука, 1979. С. 11 – 64.

Климов Г.А. Очерк общей теории эргативности. М.: Наука, 1973.

Леонтьев А.А. Предмет лингводидактики глазами филолога и методиста // Человек. Сознание. Коммуникация. Интернет. Варшава: Институт русистики (Варшавский университет), 2004. C. 13 – 18.

Мурадян А.Г. Сопоставительное изучение морфологических систем французского и армянского языков. Ереван: Изд-во Ереванского университета, 1986 (на арм. яз.).

Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М.: УРСС, 2004.

Смирнова И.А. Категория числа и определенность /неопределенность в современных иранских языках // Межкатегориальные связи в грамматике.СПб.: РАН, Институт лингвистических исследований, 1996. С. 107 – 143.

ОТ ЛИНГВИСТИКИ К ПСИХОЛИНГВИСТИКЕ И СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

МОДЕЛЬ ПОРОЖДЕНИЯ РЕЧИ ЛЕОНТЬЕВА-РЯБОВОЙ: 1967 – 2005

Ахутина Т.В. Памяти А.А. Леонтьева посвящается

Весной 1966 г. А.А. Леонтьев организовал первый в нашей стране семинар по психолингвистике. Помню энтузиазм докладчиков и слушателей, обсуждения и мини-сообщения продолжались в коридорах институтов языкознания и русского языка, в домах участников семинара. Открывался семинар докладом А.Р. Лурия.Вскоре А.А. обратился к Александру Романовичу с просьбой порекомендовать ему сотрудника для открываемой группы психолингвистики в НМЦ русского языка при МГУ. Выбор пал на меня,и А.А. назначил собеседование на скамейке перед новым зданием МГУ на Ленгорах (это было в августе в преддверии XVIII Международного конгресса психологов). Тема собеседования – внутренняя речь.

В декабре 1966 г. началась моя работа под руководством Алексея Алексеевича. Ежегодно с 1967 по 1972 г. мы выпускали психолингвистические сборники, еженедельно в течение нескольких лет А.А. делал обзоры только что опубликованных материалов по психолингвистике. Мы получали не только изложение новых фактов, но и новый взгляд на них.

Учитывая море публиковавшихся экспериментальных данных,Алексей Алексеевич ставил задачу их осмысления с более широких и одновременно более единых и внутренне цельных теоретических позиций. В книге 1969 г. он писал: «Представляется, что именно сейчас, в конце 60-х годов в психолингвистике наступило время для серьезного теоретического переосмысления достигнутых результатов и перехода на новый, более высокий уровень,на котором психолингвистика перестанет быть, как до сих пор, изолированной областью, связанной больше с математической теорией порождающих грамматик, чем с психологией, и больше со структурной лингвистикой, чем с социологией, и найдет свое место в общем синтезе наук о человеке» (Леонтьев, 1969, с.4).

В этот союз наук, необходимых для психолингвистики, Алексей Алексеевич включал не только психологию и лингвистику, но и нейропсихологию, «физиологию активности», математическое моделирование, философию и социологию, предвосхищая современное развитие науки о познании.

Что позволило Алексею Алексеевичу объединить эти разные подходы во «внутренне цельную теоретическую позицию»?

Исходя из идеи Л.С. Выготского о необходимости «анализа по единицам, а не по элементам», А.А. выделяет в качестве единицы, обладающей «всеми основными свойствами, присущими целому» элементарное действие, «клеточку» деятельности (1969,с.263). Так, по его мнению, процесс производства речи «может быть интерпретирован как последовательность принятия решений или последовательность элементарных действий» (Леонтьев (ред.), 1974, с.79). Используя аппарат теории деятельности А.Н.Леонтьева, Алексей Алексеевич осмысливает психолингвистику как теорию речевой деятельности.

Как «клеточка» деятельности, речевое действие обладает мотивом и целью и состоит из трех фаз: планирование, реализация и контроль. Целостный контекст деятельности определяет действие, так, например, выбор грамматической структуры – не чисто грамматическое действие определенного модуля. В истории психолингвистики видна эта тенденция к учету контекста: от собственно грамматической теории (трансформационная грамматика) к учету семантики (лексическая и падежная грамматики), затем прагматики, механизмов внимания и памяти.

Реализуя идею трехфазности действия, А.А. постулирует участие в порождении речи звена программирования высказывания (1967) и показывает, что его включение позволяет объяснить многие феномены, обнаруживаемые в экспериментах (1969).

Из положения теории деятельности, что действие может быть осуществлено набором различных операций (Леонтьев А.Н., 1974)логично вытекал выдвинутый А.А. принцип эвристичности речевых процессов, возможности выбора различных путей порождения или восприятия высказывания. Этот принцип позволил легко объяснять, почему эксперименты подтверждают разные, в том числе заведомо противоречащие друг другу модели.

Однако важно подчеркнуть, что и принцип трехфазности, и принцип эвристичности вытекали не только из психологической теории деятельности, но и из «физиологии активности» Н.А. Бернштейна и его последователей.

Вслед за Н.А. Бернштейном Алексей Алексеевич рассматривал речевой механизм как иерархическую структуру, как «сложную многоуровневую постройку, возглавляемую ведущим уровнем, адекватным смысловой структуре» речевого акта (Бернштейн,1966, с.100). Эту мысль проводит и А.А. (1969, с.32, 261, 264) и его друг Е.Л. Гинзбург (1974, с.81). Понятие «модели будущего»Н.А. Бернштейна (как и идея системы Т-О-Т-Е и роли Образов и Планов в ней Дж. Миллера, Е. Галантера и К. Прибрама) было важно А.А. для понимания программы речевого высказывания (1974, с.32 – 33).

А.А. Леонтьев называл развиваемые им теоретические положения принципами школы Л.С. Выготского. Естественно, что этим принципам оказалась созвучна модель порождения речи, построенная на основе нейропсихологических исследований А.Р. Лурия, ученика и друга Л.С. Выготского. Инспирированная разговорами с А.А. и вовлеченная Л.С. Цветковой и А.Р. Лурия в разработку проблем нарушения внутренней речи, я обобщила данные афазиологии А.Р. Лурия в статье 1967 г. (Рябова, 1967). Она была опубликована в нашем первом сборнике (именно после прочтения этой статьи А.А. пригласил меня быть соредактором сборников). Открывался сборник статьей А.А. о программировании речевого высказывания, таким образом, в нем было положено начало разработке модели порождения речевого высказывания.

Кратко остановимся на теоретических основаниях афазиологии А.Р. Лурия и их современных параллелях.

Разрабатывая учение об афазии, А.Р. Лурия опирался как на идеи Л.С. Выготского о системном строении и динамической организации и локализации психических функций, так и на идеи Н.А.Бернштейна.

Казалось бы, принцип системности стал общепринятым в современной науке. Так, например, данные нейровизуализации отчетливо свидетельствуют в пользу многокомпонентного состава высших психических функций. Однако вытекающее из принципа системности разделение симптомов на первичные, вызываемые пострадавшим компонентом, вторичные, являющиеся системным следствием первичного дефекта, и третичные, связанные с компенсаторными перестройками, проводится далеко не всегда. О важности такого различения говорится сейчас неоднократно (см., например: Levelt, 2004), но оно не положено в основу ни одной другой классификации афазий16.

Разрабатывая теорию афазии, А.Р. Лурия опирался на идею классической неврологии и сравнительной анатомии о филогенезе центральной нервной системы, идущем по принципу «обрастания», т.е. на идею, которую блестяще развивал Н.А. Бернштейн (1947). Новые механизмы надстраиваются над старыми, сохраняя свое принципиальное родство. Исходя из этого, А.Р.Лурия предположил, что в работе речевых зон можно обнаружить и то общее, что объединяет их с зонами, на основе которых они возникли, и отличающую их специфику. Изучение патологий речевых и примыкающих к ним зон позволило выделить общие их черты (так называемые факторы) и интепретировать речевые нарушения через общий с пограничным невербальным нарушением фактор (Лурия, 1947, с.64 – 66).

В современных спорах локализационистов и антилокализационистов близкие идеи высказывают противники модульного подхода, называя свой подход «embodied cognition» – «во-площенное» познание (от слова «плоть», «тело»). С этой точки зрения,«язык (как и другие абстрактные или высокоуровневые умения)возникает и сохраняет внутреннюю связь с эволюционно более ранними сенсомоторными субстратами, что позволяет нам понимать (слуховой и зрительный субстраты) или продуцировать (моторный субстрат) речь» (Dick at al., 2005, p. 238). Однако опять же афазиологи, отстаивающие этот подход, в частности Дик и соавторы, не проводят его так последовательно, как А.Р. Лурия, и не строят на этом основании классификации афазий.