Щедрый жар. Очерки о русской бане и ее близких и дальних родичах (Издание 4-е) - Алексей Галицкий

После бани Лев Николаевич любил поплавать. В Ясной Поляне были устроены две купальни. Летом 1887 года в Ясную Поляну приехал Цезарь Ломброзо — всемирно известный психиатр, основатель учения о преступных типах. Толстой горячо спорил с ним, доказывая, что преступниками не рождаются, а становятся в силу социальных условий. Впоследствии Лев Николаевич так рассказывал об этой встрече: «Ах какой милый старикашка! Маленький, шустренький. Старается молодиться, даже кажется бородка подкрашена, а сам слабенький. Позвал я его купаться… Спрашиваю: “Любите плавать?” Он так бодро говорит: “Конечно, с удовольствием готов”. Ну, я поплыл, он за мной. Вдруг слышу, он отстал и что-то булькает. Оглянулся, а мой старикашка обессилел совсем и уже пузыри пускает. Ну, я его вытащил… Очень симпатичный старичок. И как это к нему не идут его жестокие рассуждения…»

Но, как выясняется, «старикашка» был на восемь лет моложе Толстого.

Вот строки из дневника Толстого: «Ехал верхом. Гимнастика. Баня». «Был на гимнастике. После нее и бани посвежел». «Ванна оживила».

И. Я. Гинцбург — автор многих скульптурных изображений Толстого — подолгу жил в Ясной Поляне. Однажды Лев Николаевич пригласил его поплавать. «В купальне, — вспоминает Гинцбург, — мы застали Репина. Быстро раздевшись, Толстой прыгнул в воду. “Как он плавает, точно двадцатилетний юноша!” — восхищался Репин, уже вышедший из воды и принявшийся обтираться полотенцем. “Что вы делаете!” — воскликнул Толстой, появившийся в купальне с другой стороны. — Вы портите все купанье. Надо обсушиваться на солнце, на воздухе. А вы тряпкой обтираете все то, что дала прелестная вода».

«— Эй, ты, фигура! — крикнул толстый, белотелый господин, завидев в тумане высокого и тощего человека с жиденькой бородкой и с большим медным крестом на груди. — Поддай пару!

— Я, ваше благородие, не банщик, а цирюльник-с. Не мое дело пару поддавать. Не прикажете ли кровососные баночки поставить?»

Так начинается рассказ А. П. Чехова «В бане», впервые напечатанный в 1885 году в журнале «Осколки».

Впоследствии писатель включил этот рассказ в собрание сочинений. В этой юмореске есть персонаж — Никодим Егорыч Потычкин. Вот Потычкин взбирается в парной на верхнюю полку: «Никодим Егорыч был гол, как и всякий голый человек, но на его лысой голове была фуражка».

Любопытная деталь. Нынешние любители парной как известно, надевают лыжную шапочку или старую фетровую шляпу. И этому есть, так сказать, научное обоснование: избежать прилива крови к голове.

На двери квартиры где жил великий писатель, висела табличка «Доктор А. П. Чехов». «Медицина — моя законная жена, — полушутливо-полусерьезно говорил Антон Павлович, — а литература — любовница».

В письмах Чехова своим друзьям и знакомым много разнообразных медицинских советов. Но главное, на что он обращал внимание, — это на психологическую настройку на здоровье. Подчеркивал, что здоровый дух создает здоровое тело и что воображаемые болезни неизлечимы.

— Вовсе не думать или думать пореже о недугах, — пишет А. П. Чехов издателю Н. А. Лейкину. — Ведь стоит только обратить внимание на свое сердце, прислушаться к нему, чтобы пульс стал быстрее на 10–15 ударов.

Чехов верил в целительность гимнастики и был одним из организаторов гимнастического общества. Рекомендовал прогулки купания, вольный воздух. Любил ходить в Сандуновские бани и не раз упоминал в своих произведениях и письмах эту процедуру. «Должно быть располнел, — пишет О. Л. Книппер-Чеховой, — и тебе будет совестно, что у тебя такой толстый муж». Ей же: «Как приеду, тотчас же в баню, потом лягу и укроюсь своим бухарским одеялом». И снова жене: «Осенью начну строить баню». «Русский мужик никогда не был религиозен, а черта он давным давно в баню на полок упрятал», — читаем мы в одном из писем.

По всему белу свету

«Такие люди, — говорил Максим Горький о Шаляпине, — являются для того чтобы напомнить всем нам: вот как силен, красив, талантлив русский народ». Царь-бас, как называли Федора Шаляпина, во всем был самобытен.

— Это у меня с детства! — говорил артист о своей любви к русской бане.

«Любил я с отцом, — вспоминает Федор Иванович, — ходить в баню. Там мылись и парились мы часами, до устали до изнеможения. А потом когда ушел я из дому, помню, в какой бы город я ни приезжал первым долгом, если хоть один пятак был у меня в кармане, шел я в баню и там без конца мылся, намыливался, обливался, парился, шпарился — и опять все сначала».

В своих воспоминаниях «Страницы из моей жизни» Ф И Шаляпин пишет: «Я и теперь обожаю ходить в баню, но баня в провинции — это вещь удивительная! Особенно осенью, когда воздух прозрачен свеж, немножко пахнет вкусным грибным сырьем и теми самыми вениками, которыми бережливые люди парились, а теперь несут под мышками домой. В темные осенние вечера скудно освещенные керосиновыми фонарями, приятно видеть, как идут по улице чисто вымытые люди и от них вздымается парок, приятно знать, что дома они будут пить чай с вареньем. Я тем более любил ходить в баню, что после нее у нас обязательно пили чай с вареньем…»

В одной из художественных биографий Ф. И. Шаляпина подробно рассказывается о его приверженности к банному жару. Живо представляешь, как Шаляпин входит в банный зал, зажав в руках большую мочалку и огромный березовый веник. Постоянный банщик Шаляпина, сухой старый Дормидонт, бежит навстречу с двумя большими шайками: «Пожалуйста Федор Иванович!» И сразу же, поднявшись на цыпочки обдает его раз за разом одной и другой шайками воды и, спросив — «Не горячо?» — хватает с пола друг за дружкой еще добрый десяток заранее заготовленных шаек. «Хорошо!.. — наслаждается Шаляпин. — Превосходно!.. Дуй, Дормидонт, дальше!..»

Далее Шаляпин с большой охотой проделывает все банные процедуры. С покряхтыванием с восторженными восклицаниями «обрабатывает» свое тело жесткими ударами шелестящего березового веника… Из серых облаков пара доносится голос Шаляпина: «Веник — всему начальству главный! Баня — мать родная!.. И-э-э-х ты! Люблю братцы баньку!». Потом на мотив «Волга, Волга, мать родная» он поет: «Баня баня, мать родная», и остальные компаньоны по бане подтягивают ему…

А вот другое воспоминание очевидца. Выходя из парной, Шаляпин хохотал, резвился, плескался водой. После бани тут же, в предбаннике, любил пить хлебный квас.

— Эх, квас, дорогой моему сердцу квас! — восклицал Федор Иванович… — Он для меня милее всяких клико, редереров и прочих шампаней.

Последние годы Шаляпина прошли на чужбине. Но с родиной, по которой Федор Иванович все время тосковал его связывали тысячи нитей. В письме в Москву к своему многолетнему другу артисту-конферансье Александру Менделевичу Шаляпин писал: «Милая наша Москва! Несравненная!.. Наше хорошее ни с чем сравнить нельзя… Жаль мне что долго еще придется шляться по чужим людям по чужим землям. Утомительно, тяжко и чувствую себя как бы на каторжных работах. О веселых днях не приходится и думать единственное развлечение turkish bad, что в переводе на русский значит турецкая баня — конечно, не наша родная. Я особенно отчетливо вспоминаю, как мылись в Сандунах и как ели стерляжью уху, помнишь?»

…В старину когда начинала работать парная банщик ходил по улицам и зазывал народ: «В баню! В баню!»

«Русский крестьянин, — отмечалось в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, — значительно опередил своих европейских собратьев относительно заботливости о чистоте кожи».

Рассказывая о русской бане хочется снова вернуться к трактату Антонио Нуньеса Риберо Санчеса. Санчес пишет о российских банях как о драгоценнейшем благе, которое может послужить для «крепости и здравия тела» не только в России. Так, собственно и получилось. Русские бани стали распространяться во всем мире. Так например, после похода Наполеона в Россию, его разгрома и вступления русских войск в западноевропейские страны наши бани стали строить во Франции, Германии, Швейцарии. Еще в XVIII веке парилки по нашему образцу стали делать в Лондоне и Нью-Йорке.

В чем же, по мнению Санчеса, превосходство русских бань? Антонио Нуньес Риберо пишет, что хотя здесь нет роскоши римских бань, но зато «россияне производят в одной комнате то, что римляне делали, а турки и восточные жители и ныне производят в четырех или пяти». Но самое главное преимущество, подчеркивает Санчес, состоит в том, как поддается пар. В русской бане пар нагнетается при помощи каменки, в которую положены раскаленные камни. Захотел погорячее — плеснул воду в каменку. «Сие возобновление паров чинится через всякие пять минут. В римских, турецких банях пар идет оттого, что поливают горячий пол, под которым проходят трубы. Но как они не переменяются свежим воздухом, то и легко заключить можно, что эти бани имеют недостатки, каковые в Российских совсем отвращены».