Дорога к звездам - Владимир Кунин

Но как?! Единственный способ — это попытаться немедленно установить с Водилой хотя бы намек на телепатическую связь «по доктору Ричарду Шелдрейсу», Правда, в своей теории английский биолог считал, что Начало Установления Контакта обязательно должно идти от Человека, как от существа более высокоорганизованного в своем развитии. Как в моем случае с Шурой Плоткиным.

С Водилой же, при всей моей симпатии к нему, об этом не могло быть и речи. Здесь, конечно, я должен был взять на себя основную нагрузку по Установке Контакта и осторожно, бережно относясь к психике моего реципиента-Водилы, попытаться подключить его к своему собственному мышлению.

Я впрыгнул в кабину, уселся напротив Водилы, уставился ему в глаза, собрался с силами, сосредоточился чуть ли не до обморочного состояния и отчетливо мысленно произнес:

«ВОДИЛА! СЕЙЧАС ИЛИ НИКОГДА — СМОТРИ НА МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО... СТАРАЙСЯ МЕНЯ ПОНЯТЬ. ИНАЧЕ МНЕ БУДЕТ ОЧЕНЬ ТРУДНО ПОМОЧЬ ТЕБЕ ВО ВСЕМ ОСТАЛЬНОМ. ВНИМАТЕЛЬНО СЛУШАЙ И СМОТРИ НА МЕНЯ!.. ОНА НЕ БРАЛА ТВОЕЙ ЗАЖИГАЛКИ. НЕ БРАЛА... ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ? ОНА ТВОЕЙ ЗАЖИГАЛКИ НЕ БРАЛА!».

Несколько секунд Водила неотрывно и обалдело смотрел мне в глаза. И я видел, что в его голове сейчас происходит какой-то чудовищно напряженный процесс. Мне показалось, что я даже слышу, как он у него там происходит...

А потом Водила вдруг облегченно выдохнул, будто ему неожиданно открылось то, что было сокрыто от него за семью замками.

И... О Боже! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить...

Водила улыбнулся и сказал мне слегка виновато:

— А может, она тут и ни при чем... Да, Кыся? Может, я сам эту зажигалку где-то обронил. А то так очень даже легко возвести на человека напраслину. Ладно, черт с ней, с этой зажигалкой. Да, Кыся? Ты на меня не сердишься, что я ее потерял?..

Наконец-то!!! У меня — как гора с плеч.

И тут наваливается такая расслабуха, что хоть ложись и помирай. Я вдруг почувствовал себя таким вымотанным, таким опустошенным — сердце частит, перебои, лапы дрожат, хвост висит тряпкой... Нет сил ничего даже одобряющего муркнуть моему Водиле. Хотя в таких случаях поощрение должно последовать незамедлительно. Чего Шура никогда не забывал делать!

Надо заметить, что и Водила выглядел не лучше. Он буквально на глазах постарел. Резко обозначились морщины, глаза запали, рот безвольно открыт, дыхание неровное, огромные лапищи мелко трясутся. Вид, прямо скажем, довольно жалкий.

Что ни говори, а Первый Телепатический Контакт — дико тяжелая штука. Как для одной стороны, так и для другой. Тем не менее я был безмерно счастлив: впервые Водила понял меня так, как этого хотел я.

Хорошо, что Первый Контакт с Водилой мне удалось установить на примере достаточно примитивной ситуации. Если бы я ему сразу попытался внушить все знания, которыми я сейчас обладаю — кокаин в фанере, доллары и вранье Лысого, его участие в погрузке кокаина в машину Водилы, мои подозрения, почему Водилу продали вмерте с машиной на целый месяц к этому Сименсу, и так далее, — мы просто оба сдохли бы от перенапряжения!..

Теперь я должен беречь, холить и лелеять эту тоненькую ниточку связи. Не перегружать ее излишней и усложненной информацией. Ждать, когда эта ниточка укрепится новыми волокнами и превратится в некое подобие постоянной двусторонней связи.

Естественно, что такого соития душ, вкусов и пристрастий, такого единого понимания Людей и Событий, какое было у нас с Шурой Плоткиным, когда двадцать четыре часа в сутки у нас мог идти ДИАЛОГ НА РАВНЫХ, тут мне, конечно, не добиться. Да это, наверное, и не нужно. Ибо такое, как с Шурой, бывает только однажды в жизни, и любая попытка вторично воссоздать нечто подобное всегда обречена на неудачу.

Я повторяю: Водила мне крайне симпатичен! Я обнаружил в нем качества чрезвычайно нам с Шурой близкие: прекрасную половую мощь, незатухающие сексуальные желания, какую-то трогательную застенчивость и подлинную широту нормально воспитанного русского Человека.

Однако при всем при этом уже своей Котовой интуицией я понимал, что Водила — жесткий, решительный и достаточно мужественный господин...

Но Шура есть Шура, и мне не хотелось бы даже никого с ним сравнивать.

Лишь бы у нас с Водилой хватило времени на укрепление той ниточки, которую мне с таким трудом только что удалось создать. Что-то мне подсказывало, что времени у нас с ним все-таки маловато.

Поэтому я попытался слегка и очень осторожно потянуть за эту ниточку. Я снова заглянул Водиле в глаза, тронул, его лапой и мысленно спросил: «Как ты думаешь, Водила, нам еще долго плыть по морю?»

И ниточка не оборвалась! Водила погладил меня по голове и рассмеялся:

— Все, Кыся! Сегодня все блядки побоку. Вечерком сходим в бар — я пивка шлепну, ты попрощаешься с Рудольфом, а завтра в шесть тридцать утра швартуемся в Киле. Так что, Кыся, приготовься к дальней дороге. Ночевать будем только в Нюрнберге. Нам, груженым, это весь день топать. Зато послезавтра проснемся, позавтракаем — и по холодку в Мюнхен. Это всего полтораста верст. Два часа — и мы тама! Весь день впереди...

Он ни словом не вспомнил ни про таможню, ни про спецсобачек. Так был уверен в себе.

Завтра, если нам удастся доехать до этого Нюрнберга, я ему по дороге кое-что втолкую. Отвлекающих факторов, в виде черненьких и беленьких поблядушек, не будет. Водила сосредоточится только на своем грузовике и на мне, и я думаю, что успею предупредить его о том, ЧТО он везет, кроме фанеры.

* * *

Последний день в этом огромном плавучем автостойбище я провел достаточно тоскливо. Водила принес мне после своего обеда опять какое-то гигантское количество жратвы и абсолютно свежие сливки. Жрать совершенно не хотелось. Я все никак не мог отойти от утреннего эксперимента. Чтобы не показаться неблагодарным, я все таки чего-то там пожевал, а в основном прихлебывал сливки. Все думал, как бы мне, не очень сильно нагружая мозг Водилы, осторожно спросить, есть ли у него в Петербурге семья, дети... Ну, что-нибудь примитивное. Не потому, что мне это было так уж интересно, а просто хотелось проверить — не развязался ли тот самый телепатический узелок, который связывал нас уже несколько часов.

Я еще только придумывал упрощенную форму вопроса, как Водила почесал мне за ухом и сам сказал:

— Ничего, Кыся, придем обратно в Питер, тебе не придется в машине кушать. Квартира большая, места много. Жена у меня баба добрая, хорошая. Малость на Боге тронулась, так оно и понятно. Как Настюху родила, так все хворает и хворает, и никто ничего сделать не может... Чего-то у нее там с головой. Куда только мы не совались, кому только не башляли — и валюткой, и деревянными. И презентики всякие возил. Ни хрена! Поневоле в Бога уйдешь. Зато Настя — не смотри, что ей всего одиннадцать лет, — такая башковитая девка! Умрешь... На музыку ходит, по-английски чешет обалденно! Я ее счас в частную школу определил... Конечно, отслюнил кому положено, а то — хрен прорвешься. Сам посуди, все учителя не ниже доктора наук! Русский язык этим малявкам профессор с университета преподает, арифметику— член-корреспондент Академии наук... Каждый жить хочет. А что им там в этом университете или Академии плотют — одни слезы. Я тебе, Кыся, между нами, скажу... Я этого даже жене не говорю. Я в эту школу каждый месяц столько баксов отстегиваю, что сказать страшно! Но девка того стоит. Вот познакомишься — поймешь меня...

Потрясающе способный мужик этот Водила! Обязательно надо их будет с Шурой Плоткиным свести... Я даже подумал — а не начать ли мне прямо сейчас передачу серьезной информации? Но Водила погладил меня, запер кабину и ушел, оставив стекла дверей приспущенными.

После его ухода я сбегал в пожарный ящик с песком и на обратном пути снова заглянул к «мерседесу». Дженни не было... Я вернулся в свой грузовик, впрыгнул в подвесную койку, предательски сохранявшую все запахи Сузи, Маньки-Дианы и Водилы, и задрых там самым пошлым образом — начисто исключив из башки все тревожное ожидание наворота событий...

Под вечер я продрал глаза, снова смотался к пожарному ящику — сливок перепил, что ли?.. Опять сделал круг к легковым машинам, убедился в том, что Дженни так и не появлялась, и на всякий случай прошвырнулся мимо грузовика Лысого...

Какие-то Люди уже таскали из кают в свои машины багаж, наверное, чтобы завтра рано поутру не возиться с тяжестями; время от времени по трюму шлялась корабельная обслуга в грязно-голубых комбинезонах, и я, от греха подальше, никем не замеченный, вернулся в свою подвесную койку. И окунулся в воспоминания о прошлой жизни с Шурой Плоткиным.

Водила пришел за мной лишь после одиннадцати. Я сам прыгнул в сумку, и на этот раз Водила не застегнул молнию у меня над головой.

— Ты, Кыся, так аккуратненько поглядывай по сторонам... Тебе это может быть интересным. Последний вечер — они нам могут только соли на хвост насыпать, — усмехнулся Водила, неожиданно закончив фразу любимой пословицей Шуры Плоткина: