Наш подводный корреспондент - Георгий Гуревич

- В Средиземном море, - отозвался Казаков, - нашли галеру с вином, затонувшую еще в римские времена. Гурманы попробовали вино двухтысячелетней давности. Оказалась невыносимая кислятина, чистейший уксус.

По настоянию Сысоева, уступчивый Ходоров принялся составлять новую программу на предмет обследования судна. Опять появился разграфленный бланк и на нем категорические приказания: "Приостановить прежнюю программу, обойти аномалию трижды, бурить через каждые пять метров!"

- Сначала надо снять слой песка, - говорил Сысоев.

- Машина не умеет вести раскопки.

- Надо хотя бы проникнуть в трюм, посмотреть, что там есть.

Но тут Ходоров проявил непреклонность:

- Ни в коем случае! Машина не приспособлена. Она застрянет.

- Ну хотя бы поднять крышку трюма.

- Можно пробурить палубу. Если трюм полон до верха, бур проникнет в груз.

- А вдруг там взрывчатка?

- Оставьте, кто же держит взрывчатку под самой палубой.

В разгар этих споров из экранной прибежал взволнованный радист.

- Машина пляшет! - крикнул он, распахивая дверь.

- Что значит "пляшет"? Что вы имеете в виду?

Радист не смог объяснить. Он только размахивал руками, приговаривая: "туда и сюда".

Инженеры, океанологи, ихтиологи и биологи гурьбой кинулись в экранную. Там действительно творилось что-то непонятное.

На одном из экранов виднелось голубоватое сияние, сверху расплывчатое, бесформенное, снизу переходящее в четкие струйки. Казалось, светящееся существо стоит на двух ножках... как бы сказочный джин выходил из двух бутылок сразу. И вокруг этого светоносного облака машина вытанцовывала - дежурный выразился довольно точно - какой-то странный вальс. То она приближалась, то отходила, кружилась на месте, пятилась, двигалась боком, даже стоймя - на пятках гусениц. Голубое сияние перебрасывалось с верхнего экрана на нижние, с переднего на задний, мелькало там и тут.

Ходоров первый догадался, в чем дело.

- Вот проклятые! - воскликнул он. - Запакостили весь океан. Марианской впадины им мало, к нашим границам подбрасывают.

И крикнув: "Радиста ко мне", - он выбежал в соседнюю комнату, Через минуту оттуда донесся его взволнованный голос:

- Срочно шифруйте: "Прервать выполнение прежней программы! Поворот на сто восемьдесят градусов. Курс - запад".

Приняв приказ, машина начала было поворачиваться, но получилось что-то непонятное. Присев на гусеницы, машина сделала один поворот, другой, третий. Ни дать ни взять балерина, которая, встав на кончики пальцев, под нарастающие аплодисменты крутит небывалое число пируэтов.

- Что же это творится? - спрашивали мы. - Заболела она, что ли? С ума сошла?

Сами того не замечая, в мыслях мы одушевляли машину. Такой был послушный и толковый подводный корреспондент, почти как человек... во всяком случае, разумнее собаки. Невольно в голову приходило, что машина может заболеть даже психически.

И Ходоров ответил без малейшей улыбки:

- К сожалению, товарищи, у машин могут быть расстройства, аналогичные психическим: потеря памяти, например. А наша не слышит приказов, не понимает их больше. Все дело в этом проклятом баке. Очевидно, это контейнер с отходами атомного производства. Некоторые зарубежные государства топят в океане такие баки, чтобы не заражать радиоактивными веществами Землю. А заражение все равно получается. Вот видите, радиоактивная жидкость вышла из бака, вода пронизана лучами, наши сигналы не доходят до машины или искажаются... перебиваются какими-то мнимыми приказами. Машина уже потеряла слух. Еще хуже, если у нее поражен "мозг" - управление. "

Отменить прежнюю программу! Спуститься на грунт! Задний ход!" - стучал радист.

- Не надо было лезть вперед очертя голову, - бормотал Сысоев, забывая, что он сам настаивал на подробном исследовании металлического корпуса.

Видимо, сквозь помехи приказы все же доходили до машины. Гусеницы встали на грунт, клубы ила начали оседать. Машина неуверенно двинулась назад, но вдруг, словно окончательно решив не слушаться, помчалась вперед прямо на голубое сияние.

- Полный ход! И всплытие! - закричал Ходоров что есть силы. Видимо, он решил не противоречить капризам машины, не ожидать, пока она затормозит. Лучше, наоборот, использовать рывок.

Радист торопливо стучал ключом. Светящийся призрак приблизился, машина вонзилась в него, разорвала. Ноги остались где-то внизу, туловище расплылось, перебросилось на задний экран... С ходу машина проскочила опасную зону.

- Полный вперед! Полный вперед! - кричал Ходоров. Радист выбивал однообразную дробь. Голубое сияние на заднем экране медленно принимало прежнюю форму безголового туловища на двух тоненьких ножках.

Проскочив полсотни метров, машина замедлила ход, как бы заколебалась, не вернуться ли ей назад, к голубому сиянию, вокруг которого так весело танцевалось. Ходоров успел крикнуть:

- Вперед самый полный!

Должно быть, радиоактивные воды не успели просочиться так далеко. Здесь приказ был воспринят сразу. Машина послушно прибавила ход. Поплыли навстречу серые подводные равнины. Голубой призрак, постепенно тускнея, слился с подводным мраком.

Через полчаса, облегченно отдуваясь, счастливый и потный Ходоров послал приказ:

- Отменить "вперед самый полный". Приступить к выполнению прежней программы.

По прежней программе машине полагался ночной отдых. Так она и поступила: застопорила и погасила прожекторы.

24

У человека молодого и крепкого болезни могут пройти бесследно. Организм обладает чудесным свойством саморемонта. Вся жизнь - беспрерывное восстановление разрушений. Раны заживают, болезни залечиваются, усталость проходит.

Ходоровская машина, как все машины на свете, не обладала этим умением. Она была прочнее человеческого тела, но болезни ее были неизлечимы. И пляска в радиоактивной воде не прошла для нее даром. Машина как бы оглохла, или, точнее сказать, стала "туга на ухо". Она медленно воспринимала приказы, иногда вообще не воспринимала, требовала повторения.

На берегу, в мастерской, можно было, конечно, исправить эту "тугоухость". Но в пути сама собой она пройти не могла.

Кроме того, машина стала подслеповатой. За несколько дней на ней осели пассажиры - малоподвижные морские животные и их личинки. Какой-то моллюск упорно ползал по левому экрану, на заднем уселась глубоководная актиния с тонкими щупальцами, очень изящная, но совершенно неуместная на "глазу".

Ходоров заколебался: не пора ли прекратить путешествие? Но машина уже перевалила через краевую возвышенность, пошли нужные нам перегибы. Рельеф был подходящий, очень похожий на Южную Африку, на Индию и Якутию. И я попросил у Ходорова хотя бы три дня еще.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});