Обратная сила. Том 3. 1983–1997 - Александра Маринина

Орлов так и сделал – позвонил своему приятелю-администратору, который когда-то познакомил их с режиссером Хвылей и его женой. Голос Льва Аркадьевича Шилина звучал неуверенно и как будто бы даже осторожно.

– Горлицына сейчас в спектаклях не занята, – сообщил он, – в театре практически не бывает. Вы, Александр Иванович, вероятно в курсе, что они с Андреем Викторовичем заняты разменом квартиры…

– Да-да, я знаю, – подтвердил Орлов.

– Ну вот, – с облегчением вздохнул Шилин. – Там все очень непросто. Алла Михайловна не в лучшей форме, сами понимаете. Она красивая женщина и вряд ли хотела бы, чтобы сейчас ее кто-то видел.

Орлов не стал настаивать на том, чтобы ему сказали адрес. Он легко сложил два и два: Люся сказала, что Алла тяжело переживает уход мужа, а Лев Аркадьевич уверен, что она не хотела бы показываться на глаза знакомым. Означать это могло только одно: депрессию и алкоголь.

Александру Ивановичу стало невыносимо больно. Его Алла, его доченька, страдает. Он уже и так виноват перед ней, а теперь, когда ей плохо и тяжело, не может протянуть руку и поддержать, как поддержал бы своего ребенка любой нормальный отец. Да она сама прибежала бы к нему за помощью и поддержкой, если бы знала правду! Но Александр Орлов для Аллы Горлицыной – просто друг, мужчина, старше на двадцать лет, и, что хуже всего, муж женщины, с которой Андрей Хвыля изменял своей жене.

Он хотел бы спросить совета, но с горечью осознавал, что спросить не у кого. Нет никого, кто понял бы всю суть вопроса, потому что никто не знает настоящей правды. У него множество знакомых, часть из них – добрые и давние приятели, но нет ни одного действительно близкого друга. Потому что нельзя назвать другом человека, который не знает о тебе правды.

Второй неожиданностью стало для Орлова новое восприятие своего жилища. Он любил эту квартиру, он помнил все уголовные дела, гонорары за защиту по которым пошли на взносы за кооператив. Он честно отработал каждый рубль, заложенный в этих стенах, в мебели, в вещах. Когда семья Орловых въезжала в новую квартиру, ему казалось, что это – навсегда, и они с Люсей проведут здесь жизнь до самого конца. Борька еще учился в школе, и соображения о его женитьбе и о необходимости решать жилищный вопрос представлялись туманными, далекими и несущественными.

И вот теперь Александру Ивановичу нужно было смириться с мыслью о том, что с этими стенами и с этими вещами ему предстоит расстаться. Новое жилье, каким бы удачным ни оказался обмен, никогда не будет таким же по метражу и планировке, и если часть вещей все-таки можно будет забрать с собой, то с какой-то частью распрощаться все равно придется. Просыпаясь по утрам, он будет видеть другое окно, другие стены и другую дверь. Завтракая на кухне, он будет упираться глазами в другую мебель, и его новое постоянное место за столом, вполне возможно, уже не будет таким удобным. Даже пить чай, вполне вероятно, придется из другой чашки, потому что сервиз – он и есть сервиз, его не разделишь, и если они решат отдать посуду Боре с Таней, то себе придется покупать новую.

Он проводил пальцами по деревянным и пластиковым поверхностям, узнавая привычное на ощупь, поглаживая и словно прощаясь. И каждый раз к горлу подступал комок, потому что вместе с этими прикосновениями приходило воспоминание: Полтава, его родной дом, населенный чужими людьми, ступенька крыльца, на которой он пальцами нащупывает вырезанные в детстве инициалы. И глубокое, как бездонная пропасть, понимание того, что никого из его семьи не осталось в живых.

Александр Иванович подолгу бродил по квартире, мысленно разговаривая с каждым попадавшимся на глаза предметом и заранее горюя о нем как о друге, с которым предстоит расстаться навсегда. Чувство острого сожаления через несколько дней перешло в тихую печаль, которая, в свою очередь, сменилась удивившей самого Орлова отчужденностью и даже словно бы неприязнью ко всему тому, что всего лишь неделю назад было так дорого. Если еще накануне вечером, принимая душ, он думал: «Я никогда не смогу мыться в другой ванной, мне никогда больше не будет так удобно», то в день свадьбы сына, бреясь и глядя на свое отражение в зеркале, Александр Иванович вдруг поймал себя на мысли: «Все это не мое, все это чужое, и оно мне не нужно».

И моментально в голове закружились другие слова – слова продолжения: «Ты проживаешь чужую жизнь, в которой все, буквально все – не твое, чужое, и оно тебе не нужно». Орлов сильно зажмурил глаза, потом резко открыл их и потряс головой. Сегодня такой день! Не нужно думать о плохом.

– Саня, ты определился с галстуком? – послышался из-за двери голос жены. – Я хотела сорочку подгладить, мне нужно знать, какую именно.

Людмила Анатольевна давно изучила маленькие причуды мужа, одна из которых состояла в том, что он не галстук к рубашке подбирал, а наоборот: сперва решал, какой галстук хотел бы надеть, а уж потом – на какой сорочке тот будет хорошо смотреться.

– Серый с сиреневыми полосками, – крикнул в ответ Орлов.

– Поняла. Тогда я глажу светло-серую, да?

– Да! Спасибо, милая!

Ему было радостно, что он снова может назвать Люсю «милой», не чувствуя себя вором. От этого короткого и такого ласкового слова на языке возникла приятная легкая сладость. И это тоже было новым ощущением для Александра Ивановича Орлова.

* * *

Накануне свадьбы Татьяны Вера Леонидовна Потапова была уверена, что проведет ночь без сна. Ведь такое событие – единственная дочь выходит замуж! Вера даже побаивалась, что до самого утра будет не только нервничать, но даже и плакать, а этого уж совсем не хотелось бы: глаза станут красными, нос опухнет. Однако, вопреки ожиданиям, она заснула крепко и беспробудно.

Утром, едва открыв глаза, Вера снова перебрала в уме все то, что занимало ее в последний месяц. Платье Танюшки готово, пару дней назад забрали у портнихи. Костюм Бориса давно куплен, слава богу, у парня стандартная фигура, легко подобрать готовый. Ресторан заказан, меню утверждено, количество гостей согласовали, аванс внесли. С машинами вопрос решили. Молодожены наотрез отказались от украшенных куклами и кольцами автомобилей, а также от соблюдения традиции, согласно которой жених и невеста едут на бракосочетание в разных машинах.

– Нечего дребедень разводить, – заявил Борис. – Мы отлично доедем на нашей машине, мама за рулем, папа рядом, мы с Танюхой и тетя Вера сзади.

Людмила Анатольевна засомневалась:

– У Танечки платье помнется, если сидеть на зад-нем сиденье втроем.

– Да ничего не помнется, тетя Люся, – беззаботно махнула рукой Татьяна. – А даже если и помнется, так что с того? Юбка пышная, складок много, все равно ничего видно не будет.

Регистрировали брак в Грибоедовском дворце бракосочетаний, хотя пышности и торжественности не хотели ни Таня, ни Борис. Их вполне устроил бы и обычный районный ЗАГС, но там регистрировали браки только по субботам, а им, когда подавали заявление, пришло в голову, что нужно непременно пожениться 5 мая, потому что именно 5 мая, четыре года тому назад, в рамках затеянной ими игры, у них состоялось первое свидание. Разумеется, пока еще не настоящее, без поцелуев и даже без трепетного касания рук, просто разыгранное для родителей. На это игрушечное свидание Борис принес букет цветов и подарил девушке.

– Зачем? – удивилась Таня.

– Ну как зачем? Маме покажешь дома. Чтобы она думала, что у нас все по-настоящему.

– Балда! – рассмеялась тогда Татьяна. – Мама полностью в курсе.

Борис оторопел:

– Ты ей сказала? Зачем?

– Борь, ты пойми, кто-то из родителей должен нас прикрывать, – терпеливо объяснила она. – Если мы будем врать на обе стороны, мы быстро спалимся. Ты же будущий следователь, должен сам понимать такие вещи.

– И что твоя мама сказала?

– Сказала, что мы дураки и бить нас некому. Но поскольку она меня любит, а тебя знает с твоего рождения, то поможет, если будет нужно.

Это было правдой. Как только дочь рассказала о том, что они с Борисом собираются изображать влюбленную пару, чтобы вкусить несколько месяцев удовольствий в виде походов на закрытые просмотры и отдыха на Черноморском побережье, Вера пришла в ярость и даже принялась было кричать на Таню:

– Ты что, не понимаешь, что это неприлично?! Как вам, взрослым людям, могла прийти в голову такая глупость? Ради какого-то идиотского концерта вы задумали обманывать родителей! Неужели тебе самой не стыдно?

Татьяна молча слушала мать, уставившись в пол. Потом дождалась паузы и буркнула:

– Во всяком случае, тебя я обманывать не собиралась. Я же сама тебе все рассказала.

Они еще долго спорили и ругались, потом Вера внезапно остыла. Ей подумалось, что хотя сама затея, безусловно, отвратительная и глупая, но все может обернуться положительной стороной. Борька Орлов – очень хороший мальчик, Вера Потапова давно и близко знает его родителей, в то время как предыдущий Танюшкин кавалер ни малейшего восторга у Веры Леонидовны не вызывал. Близкие, даже очень близкие отношения с сыном Саши и Люси Орловых – это лучшее, что Вера Потапова могла бы пожелать своей дочери. Потому что есть одно обстоятельство, о котором Танюшка не знает. И если речь пойдет не о Борисе, а о каком-то другом молодом человеке, то, вполне вероятно, придется сказать дочери. И не просто сказать, а принимать меры. Ничего позорного, постыдного в этом обстоятельстве не было, но само по себе оно было неприятным и грозило тяжелыми последствиями и бедами. Если же речь будет идти о сыне Саши и Люсеньки, то можно ничего не опасаться. Ну, почти ничего. Вероятность последствий крайне низка.