Горящие огни - Белла Шагал

У меня под ногами лужица растаявшего снега. Вот к подъезду с балконом приближаются сани.

- Невеста едет?

Из саней выскакивают две девочки с замерзшими красными носами. Скидывают теплые платки. Под ними голые руки и плечи. Блестят и переливаются розово-голубые платья.

Скорее всего, это сестры невесты.

- Роза, посмотри, как красиво! Сколько света! Я прямо ослепла!

- Ривка! Скорее сюда. А что там, наверху?

- Идите, девочки, идите в зал! Здесь, не дай Бог, еще простудитесь! подталкивают их женщины постарше.

Вот кому действительно мало места. Тяжелые лисьи накидки широкими обручами обхватывают их открытые плечи. При движении мех ходит ходуном, жаркие хвостики задевают соседей.

На меня никто не обращает внимания. Я стою закутанная и глазею, как зевака.

Раздеться и остаться в обычном платье мне неловко. Жаль, что я не переоделась! Снизу мне видны ноги в белых чулках.

Хорошо этим пигалицам! Прыгают там - вон мелькают белые ляжки! От зависти у меня на глазах закипают слезы.

Ну почему я не родственница! Мое шелковое розовое платье вполне подошло бы. Саша заплела бы мне длинные косы и завязала цветастые банты. Я бы надела лакированные туфельки: встанешь на цыпочки - всколыхнется подол.

А когда мы появляемся где-нибудь вместе с братом Абрашкой, нас всегда просят станцевать.

- Будьте любезны, потеснитесь чуть-чуть! Пусть дети станцуют! Так приятно на них посмотреть!

Дамы расступаются и образуют вокруг зала круг из широких юбок.

Абрашка сжимает мою руку. Играют скрипки, наяривает пианино, брызжут светом люстры. Лиц вокруг я совсем не различаю. Только колышутся в ритм музыки - тоже участвуют в танце - женские бюсты.

Звучит мазурка. Абрашка притопывает ногой и кружит меня. Кажется, мы оторвались от пола и танцуем где-то за стенами зала. Но мазурка обрывается так же резко, как началась, и мы замираем на месте.

Нас наперебой обнимают.

- Сколько тебе лет, малышка? Да это Алтина младшенькая!

Нас гладят по плечам.

- Какие прелестные дети, не сглазить бы! Мальчик так славно танцует!..

Музыка наверху замолкла, будто навсегда. Меня пробирает холод. В лицо дует ледяной ветер. Я так и стою перед распахнутой дверью. Вот снежная гора вваливается в дом. Из нее выкарабкивается высокий мужчина.

- О, Башенька, что ты тут делаешь? Невеста еще не приехала? Пойдем наверх. Что ты тут стоишь на холоде? Да ты меня не узнаешь, а? Погоди, скоро я и тебя поведу под балдахин! - Он раскатисто смеется.

Вокруг него сразу закипает суета. Я смотрю, как ходит вверх-вниз его кадык. Конечно же я его узнала. Это распорядитель. Я-то стою и жду невесту просто так, а его наняли специально.

Его длинный нос привычно вдыхает свадебную атмосферу. Качается голова с ушами-опахалами. Вытянута в скрипичную струну шея.

И почему это все принимаются плакать, когда он радостно восклицает:

- Благословим новобрачную!

Голос его берет за душу. Он знает каждого в каждой семье. Всех тетушек, всех кузин до единой. Знает, есть ли у невесты отец и мать, что они за люди и чем занимаются. Каждого, словно дергая за веревочки, он вытягивает на середину зала. Выкликает по порядку всех, кто должен произнести благословение. Протяжно и гулко звучит под потолком имя, пока вызванная тетушка грузно шествует через весь зал. Дойдя лишь до середины, она вдруг покачивается, будто не может донести обильные благословения.

Когда распорядитель напрягает голос, сердца собравшихся сжимаются. Голос взвивается и вибрирует всех охватывает страх. Тетушка приближается к невесте, как к жертве.

У родственников, стоящих вокруг невесты с зажженными свечами, начинают дрожать руки. Сама она сидит испуганной белой птицей. Тетя подходит ближе, воздевает руки, как над субботними свечами.

Невеста еще ниже опускает голову. Ослепнув от слез, ищет носовой платок. Душу ее распирают чувства, и она изливает их горькими слезами.

Тетушка сжалилась и не прикасается к ней. Благословляет ее, как звезду на небе. А распорядитель следит за ней и не мешкая выкликает другие имена. Со всех сторон сморкаются.

Невесту ободряют, обмахивают веерами. Поправляют на голове фату. Сдувают с висков вспотевшие и прилипшие к коже волоски.

Распорядитель увлекает меня наверх. Я жмусь к стенке. Но что это? Бегу к дверям. По лестнице поднимается белое облако, пробегает легкий ветерок. Взлетает в воздух смычок, и звучит нежная мелодия. Запыхавшись, вступают тарелки и барабан.

Идет, это она идет, воздушно-белоснежная невеста.

С каждым шагом у нее заходится сердце. Музыканты играют без устали. Обступают ее наверху, внизу и с обеих сторон. Поцелуями устилают ее путь. На последней ступеньке она застывает. Идти дальше или нет.

Родня и гости отступают к стенам. Теперь невеста легко дойдет до трона, будь она даже слепая. Она не отрывает глаз от своих белых туфелек, скользящих лодочками по паркету.

Меня затерли чьи-то спины. Все толкаются, будто хотят подтолкнуть невесту к суженому.

С другого конца зала тянется цепочка одетых в черное мужчин. Впереди всех идет, пошатываясь, юноша. Дрожит даже его цилиндр. Он направляется к белейшей невесте. Похоже, он боится ее, а она - его.

У нас в руках ленты из цветной бумаги. Распорядитель начинает петь. Мужчины с женихом все ближе. Красный ковер весь покрыли черные ботинки. Невеста ожидает стоя. А мы ее поддерживаем.

Жених тихонько поднимает белую вуаль. Он, кажется, не прочь схватить супругу и сбежать куда подальше.

Мы обсыпаем новобрачных конфетти.

Посреди зала раскинулся красный небосвод. Его поддерживают на древках. Невеста, облачко в фате, остается одна.

Почти без чувств ее ведут под балдахин.

ПОДАРКИ НА ПУРИМ

Белый снег, бледное солнце - раннее утро. Наступил Пурим, праздник Эсфири. Легкий мороз нарисовал на стеклах узоры: богатырей на белых конях.

Занимается ветерок. Сегодня праздник.

Мы с Абрашкой спешим ему навстречу. Нам уже дали положенные детям деньги. Звонкие монетки зажаты в кулаке.

Скорее на базар. Сегодня там людно, как в ярмарочные дни.

Старые колченогие столы покрыты скатертями в дырочку - похоже на крупитчатый снег. Вокруг толпятся, как в праздник Торы, женщины и дети. На столах - сияющее заколдованное царство. Тут расставлено великое множество сахарных фигурок. Лошадки, барашки, птицы, младенчики в колыбельках поблескивают красными и желтыми искорками, будто показывают, что в их застывших тельцах теплится жизнь.

В золотых скрипочках уснула недоигранная музыка. Гарцуют, привстав в седле, Мардохеи и Артаксерксы.

Зимнее солнышко порой достает и перебирает холодным лучом глянцевые складки этих сонных подарочных фигурок. Мы с Абрашкой снова и снова обходим все столы, будто хотим отогреть своим дыханием, расколдовать заледеневшие фигурки. Забрать бы их все.

- Дети, сколько можно! Выбирайте подарки и ступайте домой! пробуждает нас голос окоченевшей торговки.

Как будто так легко выбрать! Мы вглядываемся в игрушки, - может, они сами скажут, какие из них хотят к нам?

Какие выбрать? Какие оставить? Взять лошадку побольше или поменьше? А то еще моя подружка Златка подумает, что я перед ней хвастаюсь - вот какая у меня большая!

- Ты что, Башка? - толкает меня брат. - Эту лошадь тронь - сломается!

Ставлю на место лошадку, ой, как бы она меня не укусила!

У меня стучат зубы, то ли от холода, то ли оттого, что какой-то бесенок шепчет мне, что эти лошадки и скрипочки куда вкуснее всех, какие ни на есть, сладостей и что было бы здорово взять да съесть их живьем.

К нам подошел долговязый мальчик и предлагает.

- Хотите, я разнесу ваши подарки?

У него грустные круглые глаза, как у побитой собаки.

- Хорошо, пошли, пошли с нами.

И мальчик побежал впереди нас.

- Как тебя зовут?

- Пиня.

Странное имечко, какое-то птичье.

- Ты свистать умеешь?

Дома мы раскладываем наши шалахмонес [Подарки, которые принято посылать друзьям и близким в праздник Пурим] по двум тарелкам. Одна Абрашкина, другая моя.

В тепле сахарные фигурки оживают. Залоснились маленькие щечки. Я дую на них - вдруг растают! Вдруг рассыплются крошками! Мы без конца меняемся тарелками, переставляем, перебираем фигурки. Я все не могу выпустить из рук чудесную крохотную скрипочку.

Она так и ластится, так и жмется к моим пальцам, словно хочет, чтобы они сыграли на ней.

"Если я отошлю в подарок скрипочку, то уж конечно больше ее не увижу!" - думаю я, и сердце у меня сжимается.

Но Пиня же слишком долго стоит, переминаясь с нот на ногу, и ждет. Мы последний раз со вздохом смотрим на тарелки и завязываем их в особые платки.

- Вот видишь, Пиня. Это наши шалахмонес. Только, главное, не беги бегом! Лучше иди медленно, шагом! А то еще, не дай Боже, растянешься с тарелками в руках. Да не глазей по сторонам! Смотри, чтоб тебя не толкнули! Ну, что же ты стоишь, как сонная тетеря? - тормошим мы беднягу. - Стой, куда полетел? Не спеши! Держи крепче узлы!