Катары - Патрик Вебер

И сердце Эрвина забилось сильнее. Исполнив долг, он всегда испытывал это пьянящее чувство. Труп у его ног был трупом предателя. А предатели заслуживают одного наказания: смерть. Он знал: еще много потребуется жертв, пока воссоздастся на земле порядок Природы. Эрвин достал из мешка рацию.

— Я Вервольф. Беглец обнаружен. Все в порядке. Можете забирать. 21 километр. Не задерживайтесь.

ГЛАВА 29

Берлин, 1938

Дорогой Жак.

Изо дня в день жители Юсса делали все, чтобы доконать меня. Более того — они думали, что уже доконали. Никто не мог поверить, что я желаю обосноваться в этих краях как почтенный хозяин отеля.

Они ни за что не верили, когда я говорил им, что в «Каштанах» останавливались такие знаменитые актрисы, как Жозефина Бейкер и великая Марлен Дитрих. «А почему же вы. ничего не говорили, когда они были у вас?» — спрашивали меня. Как будто непонятно, что такие звезды прежде всего хотели, чтоб им никто не докучал, а я не желал делать себе рекламу в ущерб им. Кое-кто еще удивлялся, что немец поселил у себя Жозефину Бейкер — негритянку. Они забывали, что я же сам нанял негра к себе в заведение барменом. Не помогало ничего. Что бы я ни говорил и не делал, для местных жителей я оставался лжецом, прохвостом, а то и хуже того — шпионом. Только для того, чтобы мне вредить, они осуждали качество нашего обслуживания, свежесть продуктов, а главное — мою честность. Столкнувшись с их нападками и мелкими подлостями, я решил не отвечать им. Но не всегда можно сохранять спокойствие в бурю.

На мой счет стали распускаться самые мерзкие клеветы. Деревенские жители обвиняли меня в сожительстве с Бетти. Другие смели утверждать, будто я платный шпион на немецкой службе, но до предела их гнусность дошла, когда председатель профсоюза из Тараскона-на-Арьеже распустил слух, причинивший мне много вреда. Он кричал на каждом углу, будто застал меня в темной пещере Ломбрив, рисующим картинки на стенах. Он говорил, что я расписывал пещеру катарскими мотивами ради подтверждения своего тезиса, будто так называемые еретики в XIII веке укрывались в пещерах. Такая интеллектуальная нечестность позорит только того, кто к ней прибегает. Но эти новые нападки лишний раз доказывает, что мои разыскания чем дальше, тем больше не нравились окрестному населению.

Я держался, сколько мог, но в начале октября 1932 году городской суд Фуа объявил о банкротстве «Каштанов». Мои враги радовались, видя меня униженным, обвешанным долгами, под угрозой тюрьмы. Но не так просто было сломить меня, решившего положить жизнь на поиск всемирной тайны. Я не унывал, ибо знал, что реванш мой близок. В 1933 году вышла моя книга «Крестовый поход против Грааля». Она имела бурный успех и в критике, и среди широкой публики. Я сознавал, что мое исследование произведет революцию в официальной истории не только катаров, но и вообще христианства. Однако в первой книге я сообщил далеко не обо всем, что обнаружил. Точно так же я воздерживался и от того, чтобы сообщить результаты своих последних разысканий моему другу Антонену Гадалю, с которым по-прежнему встречался постоянно и дружески.

Все воображали, будто я бился за спасение гостиницы, но ум мой был занят совсем другим. Ночные вылазки в пещеру позволили мне обнаружить, к моей радости, следы четырех Добрых Мужей, которым удалось избежать страшной бойни в Монсегюре. Но оставалось найти, куда они отправились потом так, что их преследователи забыли про них.

Ты один узнаешь грозную истину, к которой привели меня мои поиски. Но будь осторожен, ибо с того мига, как ты станешь обладателем этой тайны и доведешь ее до сведения читателей, ты тоже окажешься в опасности.

Преданный тебе

Отто Ран.

ГЛАВА 30

Мирей переночевала в гостинице «Альбигойцы»: она выпила столько, что уже никак не могла пуститься в дорогу домой в Юсса. Вопреки надеждам Ле Биана, с ним она спать не легла. Засыпая, историк долго еще думал о том, как неправильно ее понял. Когда утром он спустился в ресторан на завтрак, Шеналь сказал ему, что Мирей уже уехала. Историк сделал вид, что не придал этому значения, однако в роли ухажера, которого отшили, а ему все равно, он оказался неубедителен. Во всяком случае, едва увидев его, хозяин сразу поспешил сообщит: Мирей села на автобус в 7.30, чтобы поспеть в Юсса на работу вовремя. Ле Биан только рассеянно кивнул и стал намазывать хлеб клубничным вареньем.

Через час его «двушка» уже подъезжала к Юсса. Всю дорогу у него из головы не выходил Отто Ран. Какие тайны мог хранить этот человек, ловко скрывший за дымовой завесой истинные причины своего жительства в этих местах? Ле Биан был уверен, что самое важное здесь — местоположение гостиницы «Каштаны». Ключ же к разгадке явно находился в пещере Ломбрив, и на сей раз Ле Биан твердо решил пойти туда в одиночку. Он не стал заезжать в деревню, а припрятал машину ниже уровня дороги, которая в этом месте шла вдоль каменных утесов. Поутру там было безлюдно, и Пьер беспрепятственно дошел до входа в пещеру.

Он вынул из кармана бумажку, которая утром была засунута под дворник его машины. Конечно, он прочел ее сразу, а сейчас захотел перечитать, чтобы убедиться, что это не сон. «Ломбрив. Килевая галерея. Филиппа». Игра в прятки продолжалась; Ле Биан никак не мог найти ответа на новую загадку. Кто прикрепил эту записку к ветровому стеклу? И когда? Вчера вечером, пока он кого-то искал в лесу? Ночью, когда машина стояла перед гостиницей? Утром, когда Мирей ушла на автобус? Поразмыслив немного, он решил, что последняя возможность всего вероятнее. И, значит, эта загадочная Мирей играет роль Филиппы. Но с какой стати? И к чему все эти намеки, если можно все сказать прямо?

Ле Биан вошел в пещеру. Галерея называлась Килевой потому, что была похожа на киль перевернутой лодки. Среди тысяч надписей и рисунков на ее стенах не было относившихся к доисторическим временам. По официальной версии, самые древние из них нанесены во времена Генриха Наваррского, и никто этой версии так и не оспорил. Но Ран был убежден, что еще тремя веками ранее катары оставили свои следы в этом природном соборе. Почему Филиппа (если только то была не Мирей) назначила ему свидание в этом месте? Не новая ли это ловушка — ведь именно здесь он несколько дней назад чуть не расстался с жизнью? Пока эти мысли бороздили его рассудок, взгляд его упал на груду камней, насыпанную горкой с прямоугольной плитой на самом верху. Ле Биан подумал: эта модель совершенно точно изображает пог Монсегюр с крепостью на вершине… Он стал разбирать камни один за другим. Сняв маленькую крепость, он увидел: она выдолблена внутри, как будто там собирались что-то спрятать. Он посветил туда факелом — что-то блеснуло. Тогда Ле Биан достал из полости маленькую вещицу. То была бронзовая голубка, подвешенная на кожаном шнурке. Такая голубка — один из немногих символов, которые относятся к религии катаров. Ле Биан пристально разглядывал ее. Давно ли она здесь лежит? А если под камнями ее спрятала Филиппа (или Мирей), то с какой целью?

Ле Биан встал и на миг наклонил факел к земле. В этот-то самый миг сильнейший удар в спину бросил его на землю. Пользуясь неожиданностью, нападавший отнял у историка голубку, но тот ее отдавать не собирался. Он тут же вскочил и изо всех сил саданул грабителя в живот. Но противник оказался крепок — не упал, а побежал к выходу из пещеры. Ле Биан бросился в погоню и схватил его за рукав. Тот стал выбиваться, и Ле Биан, заметив у него на руке татуировку, был так поражен, что забыл о защите. Цветок лилии! В этот момент грабитель опять стукнул Пьера кулаком. Он потерял равновесие, но через мгновение пришел в себя, встал, схватил булыжник и кинул нападавшему в голову. Бросок был точен; противник рухнул у самого выхода наружу. Ле Биан подбежал к нему, прежде всего отобрал голубку, потом перевернул тяжелое тело лицом вверх. Не веря собственным глазам, он воскликнул:

— Папа!

ГЛАВА 31

На краю села Тараскон-на-Арьеже Ле Биан остановил машину. Он положил руки на руль, шумно выдохнул и посмотрел на человека, сидевшего рядом. Тот держал у виска носовой платок; глаза его были закрыты.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил Ле Биан. Больше всего в его голосе звучало раздражение.

— Это не то, что ты думаешь, — ответил отец солидно, что так не вязалось с его поведением.

— Ага! Всегда я про тебя что-то не то думаю, — резко прервал его Ле Биан. — Когда ты нас бросил, это, наверное, тоже было не то! И когда мама умерла, а ты даже не явился на похороны, опять было не то, что я думал! А когда пришлось терпеть эту скверную войну, пришло сообщение, что ты умер — тогда я что должен был думать?

— Да, я виноват, каюсь. И даже прощения у тебя не прошу. Только дай я расскажу, как все было.