Квази-мо. Фантазии богославской жизни - Олег Северюхин

– А зачем она мне? – сказала Майя. – Двести лет назад мы избавились от этого архаизма. Имя есть имя. Все равно нельзя дать каждому человеку индивидуальное имя. Очень много имен одинаковых. Мы взяли эти имена и пронумеровали. Просто, но зато точно. Компьютер по моему номеру и имени может выдать всю необходимую информацию обо мне. Точно так же и о любом другом человеке.

– А ты помнишь имя своего отца? – вдруг спросил я и понял, что поставил ее в тупик.

– Имя я вообще-то помню, – с расстановкой сказала она, – а вот номер не помню. А какое твое дело до имени моего отца и моей матери? Они живут сами по себе, и я живу сама по себе. Я не хочу, чтобы кто-то мешал мне, и сама не хочу мешать кому-то жить.

– А семьи у вас есть? – осторожно задал я вопрос.

– А зачем они нам? – удивилась Майя. – Человек – это личность и она должна самореализовываться. Ему не должно быть дела до того, где находятся его родители или где его ребенок. Они тоже самореализовываются. На том и стоит наше общество. Каждый человек – ячейка общества и он должен отдавать все свои силы и знания на пользу этого общества, а не отвлекаться на разные мелочи типа семьи, домашнего хозяйства, воспитания детей. Есть специальные люди, которые воспитывают детей и призревают престарелых людей. Послушай, что тебе надо от меня? Ты получил свое, можешь идти в свою ячейку самореализовываться.

– Нет у меня никакой своей ячейки, – огрызнулся я, – и я не хочу идти само, как ты говоришь, реализовываться. Я, похоже, вообще не из мира сего. Расскажи мне, как вы живете вообще? Откуда вы знаете, что такое хорошо и что такое плохо? Кто разъясняет вам правила жизни?

– Вот видишь, – Майя показала мне запястье левой руки, – мое красное пятно уже почти зажило. Значит, я полноправная ячейка нашего общества и могу нести свои знания другим.

– А при чем здесь пятно? – не понял я. – Это что, родимое пятно? Это только у тебя такое пятно или у всех такие пятна?

– Это не родимое пятно, – гордо сказала Майя, – это воспитательное пятно. Нам каждому в детстве надевают на руку браслет с часиками, по которым мы все делаем. Если мы делаем правильно, то ничего не происходит. Если мы делаем неправильно, то часики начинают жечь руку и жгут тем сильнее, чем неправильнее ты делаешь. Когда человек становится достоин чистосердечного общества, то он снимает эти часики и отдает их воспитателям. Это как диплом о сдаче экзаменов.

– Ты была не сильно послушным ребенком, если у тебя еще не зажила рана от твоих часиков? – спросил я.

– Нет, я была послушной, но я хотела проверить себя, как сильно у меня развита способность переносить боль, – сказала Майя.

– Вы изучали первую и вторую сигнальную системы академика Ивана Павлова? – спросил я.

– У нас нет ученых с фамилиями, – сказала Майя, – а что такое первая и вторая сигнальные системы?

– Это очень просто, – сказал я, – собаке дают пищу и рядом зажигают лампочку. Через некоторое время у собаки выделяется слюна при зажигании лампочки, а не тогда, когда ей дают пищу.

– Не поняла, а причем здесь твоя первая сигнальная система? – спросила женщина.

Глава 26

– А ты хорошенько подумай и поймешь, при чем здесь первая сигнальная система, – сказал я, приводя в порядок свою одежду и направляясь к двери.

– Мне нечего думать, сам думай, – крикнула Майя, не выходя из спальной комнаты.

Я открыл дверь и вышел на улицу. Стояла спокойная солнечная погода. На небе не было ни облачка. Даже листья деревьев колыхались как-то правильно, в унисон, влево, вправо, влево, вправо…

Я стоял около дома, обыкновенного, пятиэтажного, панельного. Хрущоба хрущобой и нет ничего такого заоблачного в этом чистосердечном городе. О городе трудно понять, когда стоишь во дворе дома. Это все равно, что воспринимать его вслепую или судить о мастерстве певца по той мелодии, которую тебе напел сосед, слышавший оригинальное выступление.

Куда идти, я даже не представлял. Стояла тишина, как в лесу. Тоже неудачное сравнение. Как только заходит разговор о лесе, так сразу вспоминаются лесные ассоциации, типа – шумел сурово Брянский лес, все дубы и все шумят, чем дальше в лес, тем больше дров, дрова рубят – щепки летят, сверху шумят, а внизу тихо, кругом тайга – медведь хозяин, жри ближнего и вали на нижнего, сыр выпал, с ним была плутовка такова.

– Интересно, – думал я, – сколько мне придется находиться в этом городе? Дома меня начнут искать, если я долго не появлюсь. Объявят в розыск и, чего доброго, разграбят все мое имущество. В наш просвещенный век рот лучше не раскрывать и не оставлять без присмотра носильные вещи во время прикуривания сигареты. Враз стибрят. Это, если они жители побережья реки Тибр. А если они будут из итальянского города Пизы? А искать меня будут долго. Ну, кому придет в голову, что владелец коттеджа устроился полежать в своем сундуке и там же и уснул?

Стыдоба. Все желтые издания подхватят эту новость и разнесут ее как сорока на хвосте по всем местам, куда доступна газетная страница в ровном или в смятом виде.

Все будут говорить:

– Это вот тот, что прячется от мира в деревянном сундуке, его проверять надо, может он бешеный или вампир. Те тоже от дневного света прячутся.

Конец ознакомительного фрагмента.