Император и молот - Джон Холм

Шеф с кислым удовлетворением увидел, что Торвин и Соломон вроде бы озадачены не меньше его самого.

– Итак, эта книга – руководство по брачным утехам, – заметил он. – А мы-то думали, что это утерянное Евангелие.

– А почему не то и другое сразу? – фыркнула Свандис.

Глава 6

Император мало надеялся на успех штурмовых лестниц: он прибегнул к ним, потому что людей у него было в избытке и никогда ведь не знаешь, где у врага слабое место. Таран представлялся более основательным подходом. Наблюдая за штурмом издалека, Бруно заметил на крепостных стенах легко узнаваемую фигуру Бранда, который однажды был его союзником, но никогда не был его другом. Обидно было проиграть ему. Теперь пришла пора задуматься всерьез, решил Бруно, и тех немногих своих командиров, которых считал к тому пригодными, собрал на военный совет по этому поводу. Здесь были Агилульф, заместитель главнокомандующего, опытнейший полководец. Греческий адмирал Георгиос, в полной мере наделенный присущим его нации и вошедшим в поговорки коварством. И дьякон Эркенберт, на него император больше всего и рассчитывал. Как только совет выработает свой план, последний будет передан для исполнения множеству командиров среднего звена, составляющих костяк армии: но ни один из них, по искреннему убеждению Бруно, не пригоден ни для чего более умственного, чем атаки и засады.

– Эти парни в городе совсем не дураки, – закончил он свою речь, – и оборона у них крепкая. Опять же, мы знаем, что здесь одноглазый, а там, где он появляется, происходят странные вещи. Так вот, как бы нам их перехитрить?

Отозвался Георгиос, медленно выговаривая латинские слова:

– Гавань остается их слабым местом. Я не рискну подойти близко на своих галерах туда, куда долетают камни их мулов, но и они боятся выйти в море из-за бронированного плота, сделанного нашим уважаемым дьяконом; кстати, я рад, что имел возможность познакомиться с этим замечательным изобретением, и обязательно сообщу о нем своему басилевсу. Однако каменные пирсы возвышаются над водой всего лишь на шесть футов, и они довольно длинные. Здесь есть шанс прорваться, если мы сумеем подойти достаточно близко.

– Множество мелких судов вместо нескольких крупных? – спросил император.

– И притом, осмелюсь предложить, ночью.

– А как насчет греческого огня? Не сможете ли вы подобраться с ним поближе к пирсам и сжечь всех защитников, как вы делали с арабскими галерами? – спросил Агилульф.

Адмирал замялся. Он не мог солгать Агилульфу, который уже несколько раз видел греческий огонь в деле. Но вся политика Византии основывалась на необходимости сохранить в тайне свой величайший военный секрет. Ни одного варвара – а к варварам, с точки зрения греков, относились и подданные Римского императора – нельзя слишком близко подпускать к огнеметам и бакам с горючим. Боевым расчетам этих машин платили больше, чем всем остальным морякам, больше, чем самому адмиралу, а их семьи на родине содержались в качестве заложников их преданности. Георгиос понимал, что за время нынешней кампании он узнал очень многое, в том числе устройство римских и английских катапульт. Он бы предпочел не раскрывать взамен никаких секретов. Однако сейчас необходимо что-то ответить.

– У греческого огня есть определенные ограничения, – сдержанно начал он. – Нести его может только большой корабль. Я не могу установить машины на рыбачьих лодках. И не могу рисковать, что одно из орудий достанется врагам, которые, как заметил император, с радостью изучают все новые хитроумные устройства. Однако ночью я могу допустить, чтобы одна галера пошла на риск и приблизилась к гавани.

«С доверенными людьми на борту, чтобы в случае чего разрушить и сжечь всю технику», – добавил он про себя.

– Попробуем так и сделать, – решительно сказал Бруно. – Послезавтра ночью, луна тогда будет на ущербе. А теперь, Эркенберт, скажи, как там наш Волк Войны?

Волком Войны называли огромную машину, сконструированную дьяконом, тот самый требукет, который во время триумфального похода императора вдоль побережья к Пигпуньенту разбивал ворота одной крепости за другой. По сути дела, требукет представлял собой увеличенный вариант тех простейших ручных катапульт, изобретенных Шефом и названных вращательницами, которые в данный момент готовы были выстрелить в каждого, приблизившегося к стенам Септимании. Отличием требукета было то, что работал он не от мускульной силы налегающих на коромысло людей. Ее заменяла тяжесть мощного противовеса, в котором заключалась одновременно и сила, и слабость машины: требукет мог швырять огромные валуны, но требовал уйму времени на загрузку и разгрузку камней в корзине противовеса, был очень громоздким и тяжелым – его в разобранном виде с трудом сейчас везли вдоль побережья.

– Все еще в двух днях пути отсюда, – сказал Эркенберт.

– И где ты намерен установить Волка, когда его привезут?

– Выбор невелик. Его привезут по прибрежной дороге, которая подходит с севера. Мы не сможем протащить Волка по горам вокруг города, а чтобы погрузить его на судно, потребуются подъемные механизмы и выходящий на глубокую воду пирс. Поэтому нам остается только штурмовать северные ворота. Ворота там прочные, но деревянные. Один булыган из Волка Войны, и они рухнут.

– Если удастся его правильно установить и нацелить.

– В этом доверьтесь мне, – сказал Эркенберт. – Ведь я arithmeticus.

Император кивнул. Он знал, что ни один человек в мире не сравнится с крошечным дьяконом в решении этой умопомрачительной задачи – перевода весов в расстояния с помощью унаследованной от римлян системы счисления.

– Итак, нападаем на гавань послезавтра ночью, – сказал Бруно. – А если там не получится, Волк Войны на следующее утро вышибет северные ворота.

– А если и это не выйдет? – поинтересовался Георгиос, всегда готовый уколоть своих временных союзников.

Император поглядел на него с грозной холодностью:

– Если не выйдет, мы попытаемся еще раз. Пока Святой Грааль, на котором воскрес наш Спаситель, не окажется в моих руках вместе со Святым Копьем, которое убило Его. Но я не намерен проигрывать. Запомните все, мы сражаемся с хитроумными язычниками. Опасайтесь новых их козней. Ждите неожиданностей.

Его советники молча задумались, как им разрешить этот парадокс.

«Что-то ублюдки слишком притихли», – подумал Бранд, проходя вдоль пристани в поисках своего повелителя. А вот и он, по-прежнему во дворике вместе с остальными, они сидят и слушают, скрипят перьями, словно им нет дела ни до чего на свете. Бранд дождался, чтобы Соломон заметил его молчаливое присутствие и прервал чтение.

– Извините, что потревожил, – иронически заметил Бранд, – но боюсь, что должен упомянуть об осаде.

– Она идет нормально, не так ли? – спросил Шеф.

– Более или менее. Но полагаю, тебе пора кое-что сделать.

– И что же?

– То, что у тебя получается лучше всего. Подумать. Сейчас все тихо. Но в подзорную трубу я видел нашего приятеля Бруно. Он просто так не отступится. Значит, они к чему-то готовятся. Не знаю к чему. Ты лучше всех в мире умеешь придумывать новое. Тебе пора это сделать еще раз.

Постепенно возвращаясь к реальности от волнующих религиозных проблем, Шеф осознал правоту слов Бранда, и внутренний голос подсказал ему, что небольшая передышка, на которую он так рассчитывал, когда взялся за свою задачу, оказавшуюся вдруг самой важной и неотложной и предназначенной лишь для него одного, что эта передышка кончилась. С другой стороны, ему уже наскучило просто сидеть и переводить. Да и книга подошла к концу.

– Найди Скальдфинна, чтобы заменил меня здесь, – распорядился он. – Он сможет переводить слова Соломона, чтобы Торвин их записывал. Толман, ты уходишь вместе со мной.

Он вышел на яркий солнечный свет в сопровождении огромного Бранда и прихрамывающего юнги, а Свандис глядела им вслед. Она хотела дослушать странную книгу до конца. И в то же время ее возмущало, как ее любовник сразу увлекся новым делом. В котором она не участвовала.

– Я привел двух человек, чтобы поговорили с тобой, – сказал Бранд, когда они вышли на улицу. – Стеффи и одного туземца.

Шеф сначала поглядел на туземца, как назвал его Бранд, на смуглолицего мужчину явно арабского происхождения: в городе оставалось много гоев – купцов, застрявших из-за блокады дорог.

– Ты говоришь по-арабски? – спросил Шеф.

– Конечно, – легкая усмешка в ответ: арабский язык Шефа был практичным, но весьма далеким от чистого поэтического языка Кордовы и Толедо.

– Какие у тебя новости?

– Император христиан, твой враг и враг моего повелителя халифа, этим летом разрушил много замков и крепостей. И убил многих правоверных вдоль всего побережья, которое еще недавно принадлежало им. Хочешь узнать, как он это сделал?

– За это мы заплатим золотом, – ответил Шеф.