Серебрянные слитки - Линдсей Дэвис

Дул сильный ветер. Они пронесли носилки через Рим при дневном свете, музыка флейт и плач нарушали покой городских улиц. Один из молодых носильщиков пошатнулся у погребального костра. Это место представляло собой сооружение из кучи дров, сложенных в виде жертвенника, со сплетенными вокруг него темными листьями. Я, не глядя, шагнул вперед, чтобы помочь. Носилки оказались такими легкими, что чуть не вылетели у нас из рук, когда мы поднимали их наверх.

Речь ее отца была краткой, почти небрежной. Это, наверное, правильно. Именно такой была ее жизнь. В тот день Публий Камилл произнес простые слова и простую правду.

— Это моя единственная дочь. Сосия Камиллина была честной девушкой, почтительной, обязательной, преданной долгу и покинула этот мир до того, как узнала любовь мужа или ребенка. Примите ее молодую душу с нежностью, о боги…

Он взял один из факелов и, не глядя на дочь, зажег погребальный костер.

— Сосия Камиллина. Здравствуй и прощай!

Она покинула нас в окружении цветов, маленьких безделушек и благоухании ароматических масел. Люди плакали, я был одним из них. Языки пламени взметнулись вверх. Единожды я увидел ее сквозь пелену дыма. Сосия Камиллина покинула нас.

* * *

Мы с Петронием присутствовали на похоронном ритуале много раз, нам он никогда не нравился. Мы стояли чуть в стороне, и я тихо ругался себе под нос.

— Это ужасно. Напомни мне еще раз, что, именем Гадеса, я здесь делаю?

Он ответил мне тихим голосом, пытаясь меня поддержать.

— Официально выражаешь соболезнования. Также остается слабая надежда на то, что тут может появиться и выродок, которого мы ищем. Вдруг очарованный своим преступлением, он решит пощеголять перед мавзолеем…

Сохраняя траурное выражение лица, я фыркнул.

— Выставит себя любопытным взглядам как раз в том единственном месте, где, как он точно знает, стоят представители закона, мечтающие о возможности броситься вслед за неприглашенным гостем, со странным выражением лица и огнем в глазах…

Петроний опустил руку мне на плечо.

— Ты знаешь, у членов семь, бывает, наблюдаются странные реакции, не совсем соответствующие ситуации.

— Семью можно исключить, — объявил я.

Петроний вопросительно приподнял брови. Он оставил этот щекотливый вопрос претору — пусть магистрат их же ранга пачкает чистую обувь в навозе. Я думаю, Петроний предположил, что у меня разбито сердце и в таком состоянии я не в состоянии обдумывать этот вопрос. Но я обдумал.

— У женщины недостаточно силы, у детей не хватает роста. У Децима Вера в свидетелях пятьдесят членов правительства, чьим словам я никогда не поверю, а вот свидетельства старого раба с Черного моря, его чистильщика обуви, для меня достаточно. Все заявляют, что Децим находился в сенате. Публий Метон обсуждал торговые корабли с бывшим мужем дочери его брата, с которым она развелась. Это, кстати, исключает также и бывшего зятя, даже до того, как мы стали рассматривать его кандидатуру, Петроний.

Я проверял. Я знал о местонахождении родственников сенатора и его брата, о существовании которых они забыли.

Единственное, что я не сделал, не встретился с бывшим мужем Елены Юстины. Я даже не потрудился выяснить его имя. Я исключил его по двум причинам. Полезный раб-чистильщик обуви сказал мне, где находился этот человек. И в любом случае он развелся с Еленой. Я видел слишком много браков других людей, чтобы поверить: сторонам лучше после того, как они положат конец официальному союзу. Если муж Елены был со мной согласен, то он безусловно разумный человек.

* * *

Не думайте, что мой верный старый армейский товарищ ничего не делал. Петроний оказался в составе группы расследования под руководством местного претора. Он стал незаменим для эдила, занимающегося этим делом (к счастью, не Пертинакса. Убийство произошло в Восьмом квартале, районе римского Форума). Петроний лично провел обыск во всех лавках и лачугах переулка Ворсовщиков. Выяснилось, что склад, где нашли Сосию, принадлежал бывшему старому консулу по имени Карпений Марцелл, который медленно умирал от какой-то болезни в сельском поместье в пятидесяти милях к югу от Рима. Претор принял бы предсмертное состояние за алиби, но Петроний тем не менее, проехал в имение, чтобы убедиться. Это не мог сделать Карпений Марцелл. Он так страдал, что едва ли увидел Петрония, стоявшего у его постели.

Склад был пустым, когда мы его нашли, но мы не сомневались, что он кем-то использовался. Во дворе оставались недавние следы колес фургонов. Любой, знавший, что владелец болен, мог тайно им воспользоваться.

* * *

Во время похорон не произошло никаких инцидентов. Мы с Петронием никого не опознали и чувствовали себя не в своей тарелке.

Теперь ближайшие родственники ждали, когда можно будет собрать пепел. Остальным прощающимся пришло время уходить. Перед тем как уйти, я заставил себя подойти к опечаленному отцу Сосии Камиллины.

— Публий Камилл Метон.

Я впервые встретился с ним после того случая с Пертинаксом. Этого человека было легко забыть: гладкое овальное лицо, практически лишенное выражения, отстраненный взгляд с намеком на оправданное презрение. Это также оказался единственный раз, когда я видел его с братом. Лысый Публий выглядел старше, но сегодня во время официальной церемонии голова была прикрыта, и когда он отвернулся от меня, я заметил красивый и решительный профиль, который отсутствовал у Децима. Когда он отошел, послышался слабый запах мирры. Я также заметил золотой перстень с большим изумрудом, с инталией. Эти свидетельства холостяцкого тщеславия я не замечал раньше. После того как я обратил внимание на эти вещи, которые казались такими неважными, я почувствовал себе еще более неловко.

— Господин, наверное, это последнее, что вы хотели бы от меня услышать… — По его выражению лица я понял, что не ошибся. — Господин, я обещаю вам… я обещаю ей… я найду того, кто убил вашего ребенка. Чего бы это ни стоило и сколько бы времени ни отняло.

Он уставился на меня так, словно разучился говорить. Юлия Юста, жена его брата, легко коснулась моей руки. Она метнула на меня полный раздражения взгляд, но я остался на месте. Публий мягко и печально улыбнулся, но эта мягкость лишь скрывала твердость, которую я не видел раньше.

— Ты уже вполне достаточно сделал для моей дочери! — воскликнул он. — Уходи! Оставь нас всех в покое!

Его резкий голос поднялся до крика.

Это было неприятно. Утренняя звезда померкла для нас обоих, и вот он я, здесь, пристаю к нему. Он не знал, кого еще винить, поэтому обвинял меня.

Тем не менее причина заключалась в другом. Это было неприятно, потому что Публий Камилл Метон выглядел, как человек, печаль которого мешает суровому самоконтролю. Этот человек сломается, но не сейчас, не на публике, не сегодня, не здесь. Раньше он был таким убедительным, но эта потеря потрясла его.

Я страдал из-за потери его полного жизни ребенка так же искренне, как и он. Мне было его жаль из-за нее. Ради нее я обратился к нему с открытым сердцем.

— Господин, мы разделяем…

— Мы ничего не разделяем, Фалько!

Он ушел прочь.

Я смотрел на бледную жену сенатора, которая взяла на себя обязанность поддерживать брата мужа на протяжении этого ужасного дня. Она подвела его к погребальному костру. Слуги собирали младших детей. Рабы семьи сгрудились вместе. Важные люди, собиравшиеся уходить, пожимали руку сенатора и провожали его брата серьезным взглядом.

Я знал, что могу установить контакт с сенатором. С его младшим братом Публием я просто сотрясал воздух, но с Децимом мы всегда могли поговорить. Я ждал.

Два брата разделяли жизнь Сосии, теперь они разделяли ее уход. Теперь председательствовал Децим. Публий только неотрывно смотрел на кости на костре. Отец Сосии стоял отдельно от других, в одиночестве, а ее дядя готовился полить угли вином. По его сигналу прощающиеся стали уходить. Децим замер у костра, ожидая, когда посторонние уйдут.

Как и принято на похоронах, Децим вежливо позволял посторонним высказать соболезнования, затем прошел к Петронию Лонгу, официальному лицу. Сенатор остановился в трех шагах от нас и заговорил усталым голосом. Его усталость была сродни моей.

— Начальник стражи, спасибо за то, что пришел. Дидий Фалько, скажи мне, готов ли ты продолжать заниматься этим делом?

Никакой суеты. Никакой ссылки на расторжение мною нашего контракта. И мне не убежать. Я ответил с нескрываемой горечью.

— Я буду продолжать! Команда магистрата зашла в тупик. На складе ничего не обнаружено. Никто не видел преступника, его перо никак не опознать. Но, в конце концов нас к нему приведут серебряные слитки.

— Что ты намерен делать? — нахмурившись, спросил сенатор.