И никого не стало - Ника Варназова

не было. Только отец.

— Это как? — не понял Гурий. — А кто тебя родил?

— А вот так. Никто меня не рожал. Биотехнологии, знаешь ли, могут всё.

— Ты из пробирки, что ли?

Гурий вспомнил одну из древних книг, которые хранила Диана. В основном, это были заумные научные книги, и Диана иногда пыталась объяснить их содержание, причем ещё более заумно, чем там было написано. Гурий понимал совсем немного, но запомнил, что одна из глав говорила о технологии выращивания детей в инкубаторах. Даже картинка была — уродливое существо, похожее на освежеванного кролика, плавало в каком-то мешке. Мешок помещался в банку, наполненную другой жидкостью, а банка, в свою очередь, имела множество проводов и шлангов, подключённых к чему-то за пределами картинки.

Гурий представил Яна, упакованного в такой мешок, и громко фыркнул.

— И совсем не смешно, — ворчливо буркнул тот. — Ты вообще вылез окровавленным из живого человека. Вот это уже жутко.

— Я видел, как рожает собака, — похвастался Гурий. — Она родила пятерых щенков и сразу же троих сожрала.

— Наверное, мертворождённые.

— Да нет, пищали. Они ползали по подстилке, такие мокренькие, маленькие, как крысы, а она их раз — и зубами.

На лице Яна читалось отвращение, что не могло не рассмешить Гурия.

— Вы, человеки экологичные, или как вас там, и не подозревали, что среди животных такое бывает?

— Мы это прекрасно знаем, — хмуро ответил Ян. — Бессмысленная жестокость свойственна не только людям. Просто у людей она изощрённее. Вот ты, например, видишь, что мне неприятно слышать о такой гадости, и наслаждаешься этим. Антисоциальное качество, которое у нас изжито путём селекции.

— Свои умные слова лучше изживи, — огрызнулся Гурий, снова ощутив себя непонятливым ребёнком, пялящимся в научную книжку.

— Забудем о собаках… Прячься, опять дрон.

Ян прижался к стволу раскидистого дерева, и Гурий последовал его примеру.

Горным тропам свойственна подлость, это всем известно. Природа, как говорила бабушка Ева, вообще штука подлая — сперва она миллионы лет пестует человечество, ведя его по пути от волосатого идиота с палкой до покорителя космоса, а потом вселяет в него желание взять и вымереть, выбросив в пустоту все невероятные достижения и возможности. Это ли не подлость?

То же самое и с тропами, ведущими вдоль оврага — они могут поначалу выглядеть надёжными, чуть ли не полностью безопасными, но на самом деле, где-то на середине пути поджидает обрыв, который не перепрыгнуть. И люди идут по ним, только чтобы понять, что коварные тропинки завели их в ловушку.

— Ты уверена, что мы пошли верной дорогой? — пропыхтела Белка, вытирая пот со лба.

Тропинка заросла и едва угадывалась под травой, пестрящей мелкими жёлтыми цветами, кое-где её завалило камнями, осыпающимися со склонов — давно прошли те времена, когда люди ходили по ней достаточно часто, чтобы тропа сохраняла свой вид.

— Остальные выглядели ещё хуже. Так что уверена. Процентов на восемьдесят.

Дорожка вела всё выше и выше в гору. Белка оглянулась назад — подножия, от которого они начали подъём, уже не было видно. Сложно было сказать, насколько далеко они зашли, потому что бесчисленные мелкие повороты способны лишить ощущения времени и расстояния не хуже любого лабиринта.

Склон по правую руку становился всё более крутым.

Где-то вдалеке громко кричала птица. Это было не пение, а пронзительный, отчаянный вопль, нагоняющий какую-то потустороннюю тоску.

Диана раздражённо тряхнула головой и пробормотала: — Глупости…

— Что? — переспросила Белка.

— Да ничего… Мне почему-то подумалось, что птица оплакивает того птенца.

— Вряд ли. Мы слишком далеко.

— Я и говорю: глупости. К тому же, птицы не умеют горевать. И у них нет понимания смерти.

— Всё на инстинктах, — кивнула Белка и устало вздохнула, снова вытирая мокрое от пота лицо. — Хорошо, когда правят инстинкты… Если бы реинкарнация существовала, я бы хотела стать птицей. Кости пустые, сердце сильное, не устаёшь…

Диана остановилась, переводя дыхание. Её щеки горели, всё лицо покраснело от непривычно долгой ходьбы. Она вытащила из сумки флягу с водой, сделала несколько глотков и протянула её Белке. Та отпила и разочарованно нахмурилась.

— Уже тёплая…

— А что ты хотела? Полдня как идём.

Она засунула флягу обратно и двинулась вперёд, сосредоточенно глядя под ноги. Тропа сужалась и становилась слегка наклонной, камешки осыпались под ногами и со стуком летели вниз по каменистому обрыву, поросшему колючим кустарником с чёрными ягодами, большинство из которых засохло под прямыми лучами солнца.

Стайка мелких пичужек, клевавших эти ягоды, взлетела, испугавшись очередного камня, ринулась вверх — они сами были словно серые камушки, падающие с земли в бездонное небо. Тревожному хлопанью крыльев вторил далёкий траурный крик другой птицы.

Гурий со страхом вглядывался в небо, стараясь точно убедиться, что там больше нет опасности. За последний час им встретилось уже шесть дронов, причем три из них пролетели подряд, друг за другом, с промежутком в минуту. Как только один исчез из вида, и они с Яном собирались выйти из укрытия, появился второй, а за ним и третий.

Теперь они ждали уже минут пять, но новые дроны пока не появлялись.

— А вдруг он завис там где-то за облаком и ждёт? — спросил Гурий.

Ян в который раз посмотрел на него как на идиота.

— Дроны так не делают. Пошли уже.

Гурий обошёл вокруг ствола, рассматривая все видимые кусочки неба. Удостоверившись, что над лесом точно ничего не зависло, он кивнул.

Идти почему-то стало труднее. Ему казалось, будто тело самостоятельно решило, что это слишком опасная затея, хотя в голове билась упорная мысль “Всё будет хорошо”.

Приходилось заставлять себя периодически смотреть на небо, которое уже потихоньку тускнело — приближались сумерки. Взгляд сам опускался к земле, цеплялся за однообразный травянистый покров на речном берегу. От травинок начинало до боли рябить в глазах, но Гурию всё равно нужно было сделать усилие, чтобы посмотреть вверх. Ощущение, что это происходит во сне, становилось всё сильнее.

— Ты устал? — спросил Ян, обернувшись. — Можем сделать привал, но недолго.

— Ничего я не устал! — тут же вспыхнул Гурий. — Я с младенчества выживаю в лесу! Думаешь, я хилее тебя?

— Ясно. Значит, проголодался. Мой отец тоже сам не свой, когда голоден. Лови, — Ян кинул ему новый батончик в шуршащей обертке. Гурий едва сдержался, чтобы не швырнуть эту штуку тому в лицо со всей силы — какого черта он вообразил себя главным? Но есть действительно хотелось. Гурий подавил свою ярость, понимая, что ссора их только замедлит, и разорвал обертку.

— Эй, этот не сладкий! — разочарованно воскликнул он, откусив кусок.

— Много сладкого вредно, — заявил Ян взрослым